— Как тебе вчерашний вечер, Крис? — Колючий подбородок упирается мне в макушку.
— Нормально, — отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно. Хотя на самом деле, это был, наверное, лучший вечер в моей жизни из тех, что мы провели не_вдвоем.
— Просто «нормально»? — Он усмехается и у меня мурашки россыпью от дыхания мне в макушку. — Мне показалось, тебе понравилось.
— Вилла со своей бухтой, Тай, вряд ли может не понравиться хотя бы одному живому существу на планете.
— Значит, дом тебе понравился? — его голос становится серьезнее.
Я замираю. К чему эти вопросы?
— Здесь… хорошо, — говорю после заминки. — Тихо. Спокойно. И океан.
— Хм-м-м, — задумчиво тянет Вадим, молчит несколько секунд, а потом продолжает: — Я подумал — может, ты приедешь сюда как-нибудь? На пару недель. Одна. Без меня. Отдохнешь. Осмотришься. Переделаешь что-то как тебе хочется. С дизайнером или с двумя, как захочешь. Здесь немного пустовато, согласись.
Я медленно перестаю дышать.
Перевариваю услышанное, мысленно одергиваясь, когда тянет повторить, чтобы убедиться, что у меня не случится приступ галлюцинаций.
Он предлагает мне… что? Заняться его домом? Вдохнуть в него жизнь? Стать его… хозяйкой?
Секундную вспышку радости моментально гасит холодная и липкая паника.
Я не могу, господи.
Нет. Нет. Нет.
Это слишком. Слишком… по-настоящему.
Я не готова. Я не могу. У меня нет на это права.
Я же просто… обманщица.
Я не могу просто так взять и сделать вид, что у нас с ним гнездование, блядь! Заказывать мебель, менять цвет стен и покупать дизайнерские полки, пока в моем телефоне существует «Марина-ноготочки».
Почему-то становится дико смешно от мысли, что если вдруг он возьмет меня замуж, это никогда не будет настоящим браком — потому что я не Кристина Барр.
Я — Кристина Таранова!
— Тай, я… — Пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле. Сажусь, мягко, но настойчиво выкручиваюсь из его рук и дергаю плечом в том месте, где до сих пор ощущается отпечаток его тепла. Пытаюсь свести все к шутке, выпаливаю я, первое, что приходит в голову, хотя голос звучит чужим, натянутым: — У меня работа и очень строгий начальник! Он меня в отпуск не отпустит! Особенно на две недели.
Я вижу, как меняется его лицо. В синих глазах гаснет это тепло, уступая место знакомой, чуть насмешливой иронии. Он все понял, потому что давно считывает, как сто раз перелистанную книгу. Понял, что я испугалась. Что я сбежала.
Вадим поднимается с кровати. Медленно, но как хищник, который дал своей жертве ложную надежду на то, что она может еще какое-то время безболезненно подергаться на свободе.
— Начальник у тебя, Барби, действительно мудак, — растягивает слова тем самым, Авдеевским фирменным тоном — немного контролирующим, чуть насмешливым. — И, боюсь, его самодурство на работе — не самое страшное, что тебе светит.
Я нервно облизываю губы. Пальцы слабеют, а проклятое покрывало внезапно становится слишком скользким и буквально сползает вниз по груди.
Синий взгляд ползет вниз от моих губ — по шее, груди, животу.
Вынуждает колени разъехаться.
— Потому что он собирается так тебя выебать, что ты еще неделю ходить нормально не сможешь.
И прежде, чем я успеваю что-либо ответить, он просто подхватывает меня на руки, перекидывает через плечо, как мешок с картошкой, и тащит в душ.
— Авдеев, ты охуел?! — кричу я, колотя его кулаками по широкой, мускулистой спине. — Верни меня в кровать, немедленно!
Но он только смеется. Этим своим низким, гортанным, сводящим с ума смехом.
— Сначала душ, Барби, — говорит он, толкая дверь ванной. — И наказание. Очень долгое. И очень приятное. Для меня.
— Эгоист херов, — делаю вид, что ворчу, хотя понимаю, что уже попала.
Окончательно. Бесповоротно.
— Не самая лучшая тактика выпрашивания оргазма, — прищелкивает языком, и буквально взрывается издевательским смехом, когда я обрушиваю на его спину новую порцию ударов.
Из душа мы выходим примерно через полчаса, а может и позже.
Ну как выходим — Вадим выносит меня на руках, в состоянии заёбаной тряпочки. И в данном случае «заёбаной» — это комплимент его какой-то просто звериной неутомимости. Не знаю, шутил он или нет, когда говорил, что выколачивает из меня те обидные слова сомнения в его потенции, но, если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, в тот ужин, я бы дала себе подзатыльник за секунду до того, как ляпну эту глупость.
Я лежу на простынях — голая, мокрая, с растрепанными мокрыми волосами и наблюдаю за тем, как он натягивает шорты. И футболку — на этом факте я почему-то с облегчением выдыхаю. Не знаю, откуда это дурное собственничество — после вчерашнего вечера в компании Шутовых, у меня ноль сомнений в том, что между ним и Лори ничего нет. Но, возможно, когда-то было — я стараюсь пока не думать об этом. Но мне нравится, что Вадим не будет расхаживать топлес перед другими женскими глазами. Даже если одни из них принадлежат бесконечно влюбленной в другого мужика женщине, а другие — пятидесятилетней няне.
— Вставай, лентяйка, — Авдеев тянет меня за пятку, не давая мне снова закуклиться в одеяло. — Завтракать пора.
— Не хочу, — хватаюсь за подушку, но Вадим тащит меня вместе с ней, переворачивает на спину, рывком ставит на ноги, напяливая свою футболку как на маленькую.
Мне так приятно, что приходится закусить губу, чтобы не стонать. И глаза закрыть — чтобы не разреветься от чего-то сладкого в груди. Это просто эндорфины, конечно. И дофамин, и окситоцин, да. Он же меня только что выебал как дурной дважды за полчаса — конечно, мой организм поймал гормональный кайф, тут вообще без вариантов.
На языке крутится «Предложи мне снова сюда приехать…», но я молчу.
Это слишком близко, Кристина. Не заигрывайся.
Хотя, кого я предупреждаю? Зачем, если поздно уже со всех сторон?
Мы спускаемся на кухню, и я чувствую себя до неприличия домашней в его футболке, которая мне, как обычно, примерно по размеру платья.
Вадим сразу занимает место у плиты. Босиком, шортах, которые минуту назад выглядели приличными, а сейчас как-то слишком бесстыдно обтягивают его идеальную задницу. Он что-то колдует со сковородкой, и по кухне разносится умопомрачительный аромат жареного бекона и чего-то еще, сладковато-пряного.
— Эй, Барби, — говорит, не оборачиваясь, — может, перестанешь прожигать дыру в моей спине и поможешь? Хотя бы сделаешь вид, что умеешь держать в руках нож.
— Боюсь, если я возьму в руки нож, то первым делом проверю на прочность твою задницу, — фыркаю я, забираясь на высокий барный стул. У нас уже сложилась маленькая традиция — он готовит, я — пялюсь. Идеально. — И просто для протокола — я пялюсь на твою задницу. Подумываю запустить в нее зубы.
— Какие мы сегодня кровожадные. — Он отходит от плиты, достает сок из холодильника, наливает в стакан и протягивает мне. Упирается ладонями в столешницу, немного нависая сверху, пока я таращусь на его вздувшиеся мускулы.
— Просто у меня хороший аппетит, Авдеев, — язвительно отвечаю я, делаю глоток и провожу языком по губам. Проклятый мужик — он же пять минут назад меня трахнул, а мне опять… надо. — И не рассчитывай приобщить меня к готовке — у меня отличный вид из зрительного зала.
Он качает головой, отворачивается, но я все равно замечаю его улыбку в отражении стеклянной дверцы шкафа.
Я сажусь поудобнее, подпираю щеку рукой и смотрю, как уверенно он двигается на этой огромной, супермодной, супер-технологичной кухне. Как напрягаются мышцы на его спине, когда он тянется за специями. Как сосредоточенно хмурит брови, когда переворачивает на сковородке омлет. Почему-то отмечаю, что на баночки можно было бы повесить стикеры в цвет. Что не хватает полки с горшочками микрозелени, и еще — красивой деревянной подставки под вина.
Я мотаю головой, выталкиваю эти идиотские мечты «хозяюшки». Если бы Авдеев не сказал об этом утром — мне бы такое даже в голову не пришло. А теперь как будто только и думаю, как бы тут все доделать, допилить, разбавить отличный дизайн каплей милого хаоса и уюта.
Это не про вас, Кристина.
Я беру стакан, отворачиваюсь к панорамной стеклянной двери прямо на пляж.
На песке, под утренним, еще не жарким солнцем, расстелен коврик для йоги. И на нем — Шутов. Я сначала даже не узнаю его. Без этой его обычной, чуть насмешливой улыбки, без этой ауры всемогущества, он выглядит… иначе. Сосредоточенный. Сильный. Каждый мускул на его теле — как струна. Он делает растяжку, потом переходит к прессу. Движения плавные, отточенные. Рядом, на большом пледе под пляжным зонтом, возятся близняшки. Они смешно пытаются уползти в разные стороны. Шутов, не прерывая упражнений, смеясь, одной рукой ловит сначала одну, потом другую, возвращая их на место. Что-то говорит — мелкие заливаются смехом. Снова делает подход — и снова перетаскивает их на плед.
Картинка — как из рекламного ролика про идеальную семейную жизнь. Идеальный отец с идеальными детьми на фоне идеального калифорнийского пейзажа.
Вспоминаю, как ловлю Вадима за телефонными разговорами с дочерью.
Он каждый день звонит ей по видеосвязи — даже если ради этого приходится вставать посреди ночи, чтобы «сгладить» разницу во времени. Я всегда старалась уйти, исчезнуть, чтобы не мешать и не вторгаться в их личное пространство. Не хочу запачкать своим присутствием хотя бы эту часть его жизни.
Он скучает по ней. Это всего неделя (у нас вылет из Калифорнии завтра вечером), но я остро чувствую, что в отличие от меня, у которой для чувства счастья есть абсолютно все необходимое, ему остро не хватает дочери.
— Нравится вид, Барби? — голос Вадима звучит как-то слишком близко, и через секунду он вырастает передо мной как стена, заграждая собой не только вид на пляже, но и весь остальной мир.
Пальцы подхватывают мой подбородок, задирают голову, тянут, вынуждают смотреть ему в глаза. Чуть жестче, чем обычно. Или мне только кажется? В синем взгляде — мой личная пронзительная пытка, брови немного сведены к переносицы.