говорит, и она заливается смехом. Вторая, зеленоглазая, ползает по Вадиму, как по огромной, теплой и безопасной горе. Она тянет его за футболку, пытается вскарабкаться выше, и он, подхватив ее одной рукой, легко усаживает себе на колени. И я вижу его лицо. Такое, какого не видела никогда раньше. Какое-то… немного как будто беззащитное?
Я представляю, как он вот так же держал на руках свою дочь. Как учил ходить. Как радовался первому «папа». Как он сейчас носит ее на плечах. Страшно балует, конечно же. Наверное, дает ей завязывать свои волосы смешными резинками. Наверное, даже сам плетет ей косички — нелепые, но очень старательно. Он все делает… правильно.
Я пытаюсь выковырять из памяти свое детство.
Но почему-то вспоминаю только свой день рождения, пони, наряженного единорогом и громкий звук пощечины. Он за секунду заставляет вспыхнуть кожу и прижаться к ней прохладной ладонью, хотя это просто… дурацкая фантазия?
Приступ тошноты заставляет потрясти головой и избавиться от неприятного наваждения.
Но легче не становится, потому что освободившуюся на секунду голову тут же забивает карусель картинок — я, Вадим, дети, пляж. Я не вижу их четко, но они кажутся такими теплыми и яркими, что начинают слишком сильно подсвечивать мою внутреннюю грязь.
Реальность обрушивается на меня, как ледяной душ.
Какой, к черту, ребенок, Крис? Какая, на хуй, семья? Ты же обманщица. Самозванка. Ты врешь ему каждый день, каждую минуту. Ты связана с Гельдманом. Ты водишь за нос Дэна, его лучшего друга.
Если Вадим узнает… он меня не просто убьет. Он сотрет меня в порошок. Размажет. И будет прав.
Паника, которую я так старательно глушила все это утро, возвращается. С новой силой. Мне не хватает воздуха. Сердце колотится где-то в горле. Я должна бежать. Прямо сейчас. Пока не поздно. Пока он не увидел в моих глазах эту правду. Эту грязь.
Я резко разворачиваюсь и почти бегом вылетаю из дома. Я не знаю, куда я бегу. Просто — подальше. От него. От этой идиллической картинки. От этих мыслей, которые разрывают меня на части.
Слышу за спиной удивленный голос Лори: «Крис, ты куда?». Но остановиться просто не могу.
Выбегаю на подъездную дорожку. Красный, хищный, сверкающий на солнце «Феррари» бросается в глаза как молния. Еще одна игрушка из его мира. Такая же, как и я.
Прыгаю на водительское сиденье, прямо через верх, как в фильмах про американских школьниц. Внутри пахнет дорогой кожей. Я цепляюсь в руль, утыкаюсь лбом в его холодную, гладкую поверхность. Дышу. Пытаюсь дышать.
Дверь со стороны пассажира открывается, Лори легко усаживается на пассажирское сиденье.
Она не спрашивает, что случилось, хотя я почти уверена — что-то явно чувствует. Но деликатно не лезет с расспросами. Просто садится рядом, захлопывает дверь.
Я делаю глубокий вдох, пытаюсь успокоиться и только потом поднимаю голову. Смотрю на нее. В ее зеленых глазах — понимание. И ни капли осуждения.
— Тебе идет эта тачка, Крис, — продолжает она, ее голос звучит как-то по-особенному мягко. — Если Авдеев тебя в ней увидит — завтра у тебя будет такая же.
Я громко — слишком громко, потому что от нервов — смеюсь.
Кабриолет.
Розовый.
Ну-да, ну-да.
Я вспоминаю этот пункт плана первым в своем списке обязательных «дивидендов», которые Авдеев должен был выдать мне за все годы страдания. Как я буквально визуализировала момент, когда получаю свое, убираюсь к черту на рога, а потом просто звоню и вываливаю ему всю правду, наслаждаясь триумфом, пока он собирает по огрызкам свою драгоценную, благополучно мной обезображенную, репутацию.
Господи, а можно отмотать время назад?
Не хотеть дурацкие тачки, не хотеть отомстить, не возвращаться домой, не встречать его…
Быть счастливой дурой.
— Ты забыла, Барби.
Голос Вадима появляется в моем пространстве так неожиданно, что я резко дергаю головой и морщусь от хруста шейных позвонков. Он стоит рядом, загораживая солнце. Я прищуриваюсь, чтобы рассмотреть, но он просто присаживается, кладет руки на дверцу, протягивает знакомый мне бесконечный черный «пластик» и мой телефон.
— Мне не нужно… — говорю с противным шелестом в голосе.
Ты же меня не любишь, зачем мне все остальное? Чтобы… что?
— Вы же вроде на шопинг собрались. — Он как нарочно — еще больше смягчается в ответ на мое упрямство. — Я все еще жду, когда ты меня разоришь, коза.
— Я сдаюсь.
— А я — нет.
Он наклоняется в салон, бросает все это в лоток между сиденьями.
Потом — назад, но успевает мазнуть меня щетиной по щеке.
И я моментально таю.
Протягиваю руку, цепляюсь за его футболку на груди, тяну обратно.
Не целую даже — просто прижимаюсь губами к его губам.
Шумно дышу носом.
Сама не знаю, чего жду, но когда он отвечает мне несильным чмоком», понимаю, что ждала как раз этого.
— Будь осторожной за рулем, ладно? — пристегивает, как маленькую.
— Буду ползти как улитка, — обещаю.
Когда он возвращается в дом — я тупо пялюсь на его задницу, на секунду забыв о том, что рядом сидит Лори. Оглядываюсь, когда слышу ее несильное покашливание. Оборачиваюсь, почему-то боясь застукать ее в моменте, когда она тоже на него пялится, но Лори смотрит перед собой, и тихо напевает под нос строчки известного хита:
— Everything I do, I do it for you[9]…
— У нас просто секс, — зачем-то бросаю в противовес.
Она охотно кивает, часто-часто, с издевательской ухмылочкой, и продолжает петь.
А я после того, как завожу мотор, подпеваю.
Но не тихо, а во все горло и силу легких.
Глава сорок четвертая: Барби
Вечер приходит так же незаметно, как и утро. День, который начался с паники и продолжился шопингом, плавно перетекает в теплую, пахнущую солью и цветами, калифорнийскую ночь. Идея пойти танцевать, которая утром казалась мне пыткой, теперь выглядит как… единственно правильное решение.
После нашего шопинг-забега по Родео-Драйв, где мы с Лори вели себя как две сбежавшие из дурдома подружки, сметая с полок все, что блестит, я стою перед зеркалом в спальне и не узнаю себя. Точнее, я узнаю ту Крис, которую так долго и так старательно прятала под слоями цинизма, сарказма и защитной брони. Ту, которая умеет не только выживать, но и просто жить.
На мне — платье, которое мы выбрали вместе с Лори. Короткое. Очень, блин, короткое. Такое, что если я нагнусь, то все, кто стоит сзади, увидят не только мои трусики, но и, возможно, душу. Мягкая, почти невесомая ткань темно-синего цвета, усыпанная тысячами крошечных, как пыль, блесток, которые вспыхивают при каждом движении. Оно на тонких, почти невидимых бретелях, и сидит на мне как вторая кожа, обтекая каждый изгиб, каждую мышцу. Я распустила волосы, и теперь они лежат на голых плечах растрепанными, влажными от укладочного спрея, кудрями. На ногах — босоножки на тонком, высоченном каблуке, которые делают мои ноги бесконечными. На кожу я нанесла немного масла с золотистым шиммером, и теперь она мерцает в свете ламп, как будто я только что искупалась в звездной пыли.
Я смотрю на себя в зеркало.
И очень себе нравлюсь. И дело не в платье, не в макияже, не в этом дурацком блеске. А в чем? В… надежде, которая теперь буквально написана у меня на лбу?
«…Он любит меня. Такую. Настоящую…» — звучат в голове слова Лори.
«Я планирую приехать сюда через пару месяцев. С вами обеими …» — шепчет память голосом Вадима.
И я начинаю верить. Осторожно, почти на цыпочках, но — верить. В то, что, возможно, все это — не просто игра. Не просто удобный секс. Не просто его очередной проект, в который он вкладывается только пока ему интересно.
Может, он действительно ко мне привязывается? Может, его забота и изредка пробивающаяся наружу нежность — это…?
Я прикладываю усилия, чтобы не продолжать мысль. Рублю себя на том, что для одного дня и так слишком много эмоциональной болтанки. Но голова все равно предательски кружится.
В коридоре сталкиваюсь с Лори. Она выглядит так, будто сошла с обложки модного журнала: короткая джинсовая юбка, открытый топ, едва прикрывающий грудь, и такие же, как у меня, босоножки на шпильках. Ее татуировки в свете ламп выглядят как живые, переплетаются, создавая какой-то мистический, завораживающий узор. Она тоже вся сияет — кожа, волосы, глаза.
— Ну, ты готова взорвать сегодня танцпол, детка? — Лори улыбается, мы, как две дурочки, даем друг другу «пять» и наши ладони со звонким шлепком встречаются в воздухе.
— Готова, — смеюсь. — Если только эти двое не решат, что мы слишком хороши для этого мира, и не запрут нас дома.
Мы вместе спускаемся по широкой лестнице на первый этаж. Мужчины уже ждут нас внизу, в холле. Оба переоделись. Оба в джинсах, рубашках. Оба выглядят так, будто только что сошли с обложек журналов. Они стоят, о чем-то разговаривая, и от них исходит такая мощная, концентрированная мужская энергия, что, кажется, даже воздух начинает потрескивать. Мы с Лори переглядываемся и, не сговариваясь, обмахиваемся невидимым веерами, намекая на резко подскочившую температуру на всей планете.
Первыми нас замечает Шутов. Его взгляд скользит по Лори, в черных глазах вспыхивает огонь. Он перестает слушать Вадима, его губы растягиваются в хищной, собственнической улыбке.
— Обезьянка, — его голос — низкий и явно предупреждающий, — ты же вроде танцевать хотела?
— Угу, — она спускается к нему, кокетливо трясет волосами.
— Просто вот это все выглядит как повод остаться дома и проверить, сколько ты выдержишь вертикальном положении.
— Мечтай, Шутов!
Он подходит к ней, обнимает за талию, притягивает к себе.
— Тогда не жалуйся, если я буду трахать тебя прямо на танцполе, — шепчет он ей на ухо, но я все равно слышу.
И от этой их откровенной, неприкрытой страсти пополам с нежностью у меня странно перехватывает дыхание.