Барби: Соскучилась, Тай. Ужасно. Это ты виноват, что все пончики без тебя — не вкусные.
Я усмехаюсь. Моя невозможная, колючая Барби, которая читает книжки диким кошкам и ревнует меня как дикая.
Пальцы сами начинают набирать ответ: «Тоже скучаю, коза. Пончики — это только начало. Скоро…»
Закончить не успеваю буквально на полуслове перебивает звонок от Дэна.
Да что у него там за недержание, блядь?
Я хмурюсь, принимая вызов.
— Уже в клубе, жду, — голос Дэна звучит резко, без предисловий. — Ты через Канаду сюда что ли едешь, Авдеев?
— Я только что уложил дочь спать. Буду через час.
— Не тормози.
Его нетерпение меня бесит. Я не люблю, когда меня торопят. Особенно когда я мысленно уже переключился на Крис и в голове заплясали картинки — одна пиздатее другой, и все с ней голой в главной роли.
Но я знаю Дэна. Если он говорит «срочно», значит, земля горит под ногами.
— Еду, — бросаю я и сбрасываю звонок.
Дорога до клуба занимает двадцать сорок. Я лечу, игнорируя скоростной режим, стараясь не сильно нарушать правила. Глухое, неприятное предчувствие скребется где-то под ребрами. Вся та легкость, то тепло, что подарил мне вечер с дочерью и смешная фотка Барби, испаряются, как дым.
В клубе аншлаг. По воскресеньям тут всегда так. Но наверху. В моем ВИПе, слышно только отдаленный гул и здесь уже пиздец накурено — в пепельнице на столе столько окурков, как будто кроме моего лучшего друга здесь еще десяток невидимых курильщиков. Дэн сидит в кресле, спиной ко входу. Перед ним на столе — ноутбук.
Невидимый сигнал — если он привез свою «рабочую лошадь», значит, пиздец уже случился, и вопрос стоит в количестве последствий. Что-то мне, судя по взгляду Дэна, уже прилетело, но какого-то хрена я еще не понимаю, что и куда именно.
— Что за похоронная процессия? — спрашиваю я, садясь напротив.
И я вижу в его глазах то, чего не видел уже очень давно. Какую-то мрачную, тяжелую решимость.
— Дэн, блядь…?
— Авдеев… слушай… — начинает он, и его голос звучит непривычно сипло, — ты знаешь, что мы друзья. Больше чем друзья. Ты мне как брат, Вадим. Все, что я делал и делаю — я делаю ради тебя. Ради твоей безопасности. Ты должен это понимать.
— Дэн, — чувствую, как внутри нарастает раздражение. — Хватит мять булки. Выкладывай. Кто под меня копает на этот раз?
Он смотрит.
В упор.
Как будто ему до сих пор не уверен, что нужно открывать рот.
В гул музыки с танцпола врезается стук каблуков — официантка приносит мой «фирменный коктейль» — минералку с лимоном. Зажимаю стакан в ладони, мысленно начиная обратный отсчет от трех. Если Дэн не откроет рот — я из него, блядь, все это дерьмо вытрясу.
— Девочка, которую ты ебёшь… — Он как чувствует — начинает говорить ровно после моего мысленного «один и пуск».
Какого…?
— Она не Кристина Барр, Авдеев.
Мои пальцы сжимают стакан как клещи, так, что ребра выжженного рисунка намертво отпечатываются на ладони.
— Она Кристина Таранова.
«Девочка, которую ты ебёшь — Кристина… Таранова».
Мой мозг гоняет это дерьмо со скоростью света, пытается стереть острые грани об мой рационализм. Да какого хрена?! Какая в пизду «Таранова»?!
Дэн открывает ноутбук, разворачивает экраном ко мне — и откидывается на спинку дивана.
Взглядом дает понять — жри это дерьмо сам, я уже наелся.
Никогда за все свои тридцать восемь лет я не прятал голову в песок — всегда все дерьмо встречал в лобовую, типа, если сразу и с разбега — то и последствия как-то не так ёбнут. Но в этот раз тупо… тяну время. А может ссыкую? Не хочу открывать глаза, потому что тогда — все, жопа. Прощайте мосты назад.
Но фото — Крис.
В темном зале, явно на сцену, возле шеста.
Практически голая. Хотя, какое, нахуй, «практически», если эти крохотные нитки и треугольник ткан между ног даже трусами назвать сложно, а кроме них на ней — больше ничего. Только свет софитов и отдаленные тени рук, которые ложатся на ее грудь, как будто лапая.
— Какого. Хуя. Дэн? — Каждое слово — как осколок стекла, режущий горло.
— Она танцевала стриптиз, — говорит Дэн, и его слова, как гвозди, вбиваются в мой мозг. — В крутом клубе в Лондоне. Я тоже не сразу узнал.
— Не сразу? — у меня в башке — хулиард вопросов. Так много, что даже не знаю, с которого начать. — Дэн…
Он сразу понимает мою предупреждающую паузу.
— Она сама на меня вышла, — говорит это — но смотрит не на меня, а куда-то в сторону. — Рассказала слезливую историю про то, что ты, такой придурок, убил ее любимого папашку, а я — мудак, тебе в этом помогал. Сказала, что из-за нас мачеха выгнала ее из дома и она буквально оказалась на улице. И что… ну, в общем, мечтает о том, чтобы устроиться на приличную работу, но если там узнают, что она раздевается за деньги — ее в приличный офис даже на пушечный выстрел не пустят. Сказала, что я обязан ей помочь, потому что это и моя вина тоже, что…
Дэн машет рукой, типа, дальше уже рефлексия.
Я перевариваю.
Медленно. Впервые в жизни мой работающий как швейцарский механизм мозг дает сбои — шестеренки проворачиваются со скрипом, пока я листаю фото, на каждом из которых — моя Барби.
Голая.
Пошлая.
И с ёбаной штангой в соске.
— Это я ей доки на имя Кристины Барр сделал, Авдеев, — признается Дэн, — организовал пару левых рекомендаций, чтобы она устроилась в американский офис.
— Тогда понятно, почему служба безопасности не нашла к чему прицепиться, — говорю на автомате, пока фотки на экране меняют тональность.
Это явно селфи — с лужайки перед универом, в короткой юбке и гольфах, где Кристина улыбается в камеру так… как, блядь, она улыбалась на тех фото, которые прислала мне сегодня. Абсолютно, блядь, так же. Я уверен, что если тупо наложить фотографии одну на другую — не будет никакой принципиальной разницы.
— Это откуда? — показываю Дэну то фото, где она получилась особенно милой — в шарфе, смешной дутой куртке и длинных полосатых гольфах поверх лосин.
«Скажи, что это она не тебе присылала, ради, блядь, бога…»
— Это… ну… типа, она скидывала, когда просил, — нехотя отвечает Дэн. Мы сто лет дружим, он знает, что означает моя перекошенная рожа. — Авдеев, блядь, да тебя тогда на горизонте ее жизни вообще не было!
Я поднимаю на него взгляд. Холодный. Пустой.
— Ты ее трахал?
Вопрос звучит глухо. Как будто не я его задаю.
Дэн вздрагивает. Мотает головой.
— Нет. Клянусь, Авдеев, нет. Ни хрена не было. Она… не подпускала. Держала на расстоянии. Динамила по полной.
— А что было? — Я захлопываю крышку ноутбука — хватит с меня этого дерьма. Подаюсь вперед, упираясь локтями в стол. Пальцы сжимаются в кулаки.
Дэн кривится.
— Да так… пару раз… трогал. За сиськи, за задницу. Она позволяла. Дразнила. Но не давала. Говорила, что не готова.
Башка взрывается картинками. Мерзкими и прилипчивыми.
Его руки на ее теле. На том самом теле, которое я целовал, которое ласкал.
На теле, которое я считал своим.
Я чувствую, как желчь подкатывает к горлу.
Глотку стягивает острая потребность вцепиться в кого-то зубами.
Хотя, почему в «кого-то», если моя дурная звериная сущность уже нашла жертву.
— Блядь, Авдеев, не смотри так на меня — ни хуя не было после того, как она залезла к тебе в трусы!
В моей голове — взрыв. Миллиарды осколков памяти разлетаются в стороны. Каждое ее слово, каждый жест, каждый взгляд — все приобретает новый, уродливый смысл.
Она же с первого дня мне на глаза лезла.
Лазареву так «изящно» подвинула, лишь бы сунуть себя мне под нос.
Ее интерес, который я принимал за живой ум.
Все, блядь — пиздеж.
Диссонанс. В моей голове две Кристины. Одна — моя. Теплая, дерзкая, настоящая. Та, что смешно морщит нос, когда ест пиццу, и засыпает у меня на груди. Та, что читает книжки дикой кошке.
И вторая — Таранова. Та, которая втиралась ко мне в доверие, пока я, как последний идиот, впускал ее в свою жизнь.
Я чувствую, как в кармане вибрирует телефон.
Она. Это точно она. Хочется раздавить телефон в руке. Превратить в пыль, вместе с Кристиной. Выпустить как песок сквозь пальцы — и пошло все нахуй.
Дэн продолжает рассказывать — как выследил ее когда она вернулась.
Узнал, что работает на меня, узнал, что она ему пиздит.
— И поэтому решил напиздеть заодно и мне? — припоминаю тот наш разговор по телефону, когда он мне на голубом глазу соловьем заливал, что все проверил — и с Кристиной Тарановой никаких проблем.
— Я, блядь, ее пас, Авдеев! — рявкает Дэн, впервые за вечер. — Хотел понять, что она мутит. Думал, у нее просто говно в башке пузырится — типа, влезет к тебе в койку, ты ее поебёшь и на том все закончится. Ну ты же не дебил, чтобы что-то перед ней вскрывать — я же, блядь, тебя знаю.
Ничего такого я при ней и правда не палил.
Но в башке вдруг отчетливо ковыряет — она устроила молчаливый протест, когда узнала, что приедет Лори. И я четко зафиксировал, что узнала она об этом до того, как сказал я. Просто увидела уведомление на телефоне? Какого хера Барби, ты вообще брала в руки мой телефон?
«Барби».
Прозвище, которое еще час назад казалось интимным, почти нежным, теперь отскакивает от языка, как плевок. Хочется выплюнуть его вместе с привкусом желчи.
Мы с Дэном пересматриваемся.
Он молчит, но его молчание давит, как могильная плита. Закономерный и единственно логичный вопрос буквально висит в воздухе, густой и ядовитый.
— Я так понимаю, весь твой сегодняшний шухер — это потому, что ты узнал, кто подложил Таранову мне в постель?
Каким-то шестым, звериным чутьем знаю, что он сейчас скажет.
Чье имя назовет.
— Гельдман, — сразу отвечает Дэн. На этот раз без прелюдии.
Сука.
Пиздец.
Дэн молча протягивает телефон.
Отлично — еще фоточки, охуеть, как я счастлив.