– Ты же знаешь, как мы все рады, что ты у нас работаешь, – Алисия внезапно икает и колотит себя по груди. – Извини. – От нее пахнет паприкой. – Мы все. Бедный Макси просто без ума от тебя! Кружит вокруг, как муха над какашкой! – Она, конечно, думает, что льстит мне, но на самом деле…
Я представляю, что я – засохшая собачья какашка. Да еще «Макси». Меня передергивает.
– Ничего про это не знаю.
– Я просто хотела сказать, что если тебе нужна поддержка, или требуется время, чтобы больше бывать дома, или…
– Нет, дома вроде бы все утряслось. Дав же не будет всегда нуждаться в помощи. Конечно, это был шок, но я все-таки хочу уладить дело с моей стажировкой.
– Конечно. Конечно. Я понимаю. Все понимаю. – Так если понимаешь, сделай, Алисия, или…? Я стараюсь чуть-чуть подлизаться:
– Ты извини, если я не на сто процентов сосредоточилась на работе и как-то подвела тебя и других… инопланетян.
– Блюбель, ради всего святого, не говори так. Перестань сейчас же. Нечего извиняться. Вовсе ты нас не подвела. Боюсь, скорее мы тебя подвели. Я не хотела, чтобы твои инопланетные дела на планете Кофе отвлекали тебя от твоих… э-э-э… семейных забот на планете Земля.
– Ох, да прекрати ты наконец. Вовсе нет… что ты!
– Хм. Прекрасно. А то я ночами заснуть не могу от беспокойства за тебя, моя девочка. – Она отпивает из своей чашки мокко. – Так вот… есть новость.
Ну давай, обрадуй меня, скажи, что ты подписала заявление, что его приняли и что все в порядке. Ну пожалуйста…
Лицо Алисии проясняется.
– Понимаю, это полная неожиданность… – Будь уверена, что нет. – …Но я беременна! – взвизгивает она. – Не подумай, я пью кофе без кофеина. Жить стало так скучно в эти дни.
– О, Алисия, поздравляю! – верещу я. По-моему, неплохо сыграла.
– Тихо, тихо! Убавь громкость. Я еще никому не говорила. – Алисия будто позирует перед папарацци. – То-то они будут в шоке! – Не будут. – Я вообще не хотела сохранять беременность, но моя поганка-сестрица рассказала мамаше. И как только чертово шило вышло из мешка, начались слезы и причитания. И я не успела оглянуться, как пошла покупать сцеживатель для молока и леггинсы для беременных. – Она трет пальцем левый глаз – макияж, кажется, потек. – Всего-то и был разовый секс, полная ерунда, но моя мамаша – типичная волчица. По ее мнению, раз уж кто-то мелкий из ее рода завелся внутри, он должен выйти наружу. Волчья стая. Вроде того. В общем, так или иначе, я возвращаюсь в Оз. Там лучше растить детей – солнечно и зелено, и полно пляжей, и люди не такие… ну сама понимаешь…
– Я очень рада за тебя, Алисия. Австралия – прекрасное место, чтобы растить ребенка.
– Ты думаешь? По-моему, в Лондоне тоже круто. Посмотреть хотя бы на тебя, красотка. Настоящая городская девчонка.
– Твой ребенок тоже будет крутым.
– Спасибо, детка.
– Когда уезжаешь?
– Вот тут вопрос. На поздних сроках беременности нельзя летать, да еще в такую даль. А я лучше совершу этот перелет одна, чем с орущим младенцем!
– Думаю, ты будешь прекрасной матерью.
– Ну не знаю. Как-то боязно поднимать малыша одной.
– Ты сумеешь. – Я не кривлю душой.
– Да уж, если я могу управлять этим заведением, значит, я способна на все!
– Ха. Ага. – Я улыбаюсь. Из вежливости. Но нет сил снова притворно смеяться.
– Да, и это возвращает нас к тому, что я хотела сказать. Прежде чем я уйду, меня просят найти себе замену… так что я собираюсь поговорить с начальством и сделать все, что могу, чтобы пропихнуть твое заявление, чтобы следующий менеджер позаботился о твоем инопланетном будущем, потому что кто знает, в один прекрасный день ты можешь стать капитаном корабля! – Она фыркает. – Я хочу, чтобы ты знала, что останешься в хороших руках и что о тебе позаботятся.
– Постой, так ты это сделаешь?
– Конечно.
Я чувствую, что у меня гора падает с плеч. Какое облегчение.
– Спасибо тебе огромное, Алисия, – улыбаюсь я. – Ты и не представляешь, как много это значит.
Рыбные палочки, чипсы и бобы
Обожаю чипсы.
Любые чипсы.
Жирные, влажные чипсы в забегаловке, которые липнут друг к другу, как горячая глина. Пропитанные солью и уксусом. Луковым уксусом. Вкуснота. Люблю тоненькие ломтики, которые подают к бургерам – косо нарезанные, хрустящие на зубах, – и мягкие тоже люблю, легкий фастфуд, когда можно захватывать в горсть сразу несколько штук и забрасывать в рот, как арахис. Люблю и настоящие чипсы, с морской солью и розмарином, с кожурой на краешках. Люблю и гордые золотистые, воинственные, как бойскаут, нацепивший ленту со знаками отличия на упаковку.
Но скажу по секрету: один из моих любимых способов есть чипсы – это когда в этом участвуем только мы с Дав и целый пакет замороженных чипсов. Мы нагреваем духовку до максимальной отметки, вываливаем целый пакет домашних чипсов на противень и ставим на полчаса в плиту – загорать и подсыхать. На упаковке написано, что ставить нужно на двадцать минут, но этого мало, они остаются слишком крахмалистыми. А я люблю, чтобы чипсы из духовки чуть-чуть пережарились с краев, а середки промокали, впитывая уксус. Еще мы любим добавить коробку рыбных палочек. Рыбные палочки должны быть по-настоящему пережаренными, так что середки почти совсем пересушены и треска превращается в сгустки белого порошка, который крошится, как засохшая зубная паста. Снаружи они становятся коричневато-золотистыми. И нам нравится отколупывать корочку – будто открываешь ларец с сокровищами. Нет ничего хуже, чем влажная рыбная палочка. Когда мы все это готовим, то притворяемся, будто участвуем в кулинарном шоу и готовим самое изысканное блюдо для гурманов. Мы доверху наполняем чипсами большую металлическую миску и по очереди суем туда руки, как эти здоровенные игровые машины с лапами, вытаскивающими плюшевых мишек. Едим мы, конечно, с бобами и огромным количеством кетчупа.
Кажется, самое время этим заняться. Я надеюсь, что это разбудит аппетит и я снова смогу есть. Я суечусь у плиты, а Дав дает мне указания, командуя с дивана, как королева какая-нибудь.
Я не рассказываю Дав о том, что Алисия согласилась подписать заявление на стажировку, не хочу казаться слишком успешной. Как будто у меня все ладится. Хотя и знаю, что Дав только порадуется за меня. Все равно не хочу сыпать ей соль на раны. Я хочу насыпать соль на чипсы и растаять, как пачка масла, и сделать все, чтобы Дав было хорошо.
Но чипсы становятся колом в моем горле.
Дав насыпает горку чипсов на тарелку.
– Би, – внезапно говорит она. – Можешь сделать мне одолжение?
– Да, конечно.
– Что бы там ни было, ты могла бы отныне вести себя со мной нормально?
– Я и веду себя нормально, разве нет?
– Сейчас – да, а раньше нет, и мне это ужасно не нравилось, и я не знаю, что буду делать, если не вернусь к прежнему состоянию. Я хочу, чтобы ты, как раньше, подначивала меня, и толкалась, и вообще.
– Ну толкать тебя мне придется по-любому, – шучу я. – Никуда от этого не денешься.
У Дав расстроенный вид.
– Вот это ты зря, Биби.
– Дав, ну извини, я же пошутила. Я вовсе не хотела… Я думала, ты…
– Да ничего, поделом мне. Я же обзывала тебя толстухой.
Она надувает щеки.
– Не поделом. Извини.
Я смотрю на Дав. Даже прикованная к каталке, она свободнее меня. Я снова и снова вижу, как сестра бросается в пустоту, оставляя все позади, будто ей нечего терять.
С отважной улыбкой она засовывает в рот несколько чипсин. Но я знаю: она притворяется, что сильная и ей все нипочем. Хотя ей вовсе не надо строить из себя героя.
– Я так люблю тебя, Дав. Ты просто чудо.
– Я тоже тебя люблю, – говорит она. – Но правда, обращайся со мной как всегда, ладно?
Слезинка сползает по ее нежному лицу, глаза у нее влажны и затуманены необходимостью держать удар своими силенками. – Извини, что реву, – говорит она. – Просто нам с тобой было так хорошо.
Со звоном уронив вилку, я крепко беру ее за руку.
– Ничего не «было», Дав, – заявляю я. – Нам с тобой хорошо.
И где, черт возьми, я была?
– Не хочешь прогуляться?
Сливочные крекеры
– А где же все?
– Похоже, мы здесь последние.
– Тогда тебе не нужны солнечные очки, а то ты в них похожа на миллионершу, только что узнавшую, что ее муж-кинозвезда скончался.
– Не нужны. – Я снимаю очки.
– Ты же говорила, что тебя не интересуют результаты экзаменов?
Дав открывает пакет крекеров, которые мы только что купили в газетном киоске. Еще мы купили фруктовый лед на палочке, но уже съели.
– Не интересуют.
– Зачем же мы сюда приперлись?
– Ну просто узнать. Из любопытства. И все.
– Хочешь крекер?
– Ага, давай.
Дав сует мне в руку крекер. Солнце припекает наши голые плечи.
– Фу, какие сухие, пить хочется. – Язык будто присыпан песком.
– А ты делай, как я, – советует Дав.
– А что ты такое делаешь? Или лучше не знать?
– Возьми крекер, разжуй, как положено, и оставь в гортани, а потом эту кашицу отрыгни на следующий крекер, ну как птица кормит птенцов, получается такая закуска…
– Ну ты, блин, гений. Но я так делать не желаю.
Я крошу крекер и бросаю голубям. От экспериментов Дав аж затошнило. Она весело жует и говорит:
– А представь, что ты хорошо сдала какую-нибудь математику и теперь решишь стать… постой… зачем вообще нужна математика? В смысле, какая профессия тебе подходит, если ты сильна в математике? Бухгалтер? Э-э-э… диктор?
– Дикторам математика не нужна.
– А вдруг ты захочешь стать учительницей математики?
– С какой это стати?
Мы никуда не торопимся. Летний Лондон предлагает нам зрелища: дядька, поливающий садик перед домом, малыши плещутся в лужице, образовавшейся у его ног, хихикают и брызгаются. Парень чуть постарше меня старательно отмывает новенькую машину, явно первую в его жизни. Двое подростков лет двенадцати, сцепившись локтями, слушают что-то через одну пару наушников; они смотрят на Дав, потом отводят глаза. Парочка с белой пушистой собакой фотографирует деревья на солнце; два мужика с устрашающе выглядящей охапкой дров, небрежно пристегнутой к верху видавшей виды колымаги, врубили в машине гитарную музыку и подпевают во весь голос.