Но это неправда.
Ты любишь свое тело.
Просто хочешь, чтобы оно было сильнее. Это значит, что ты еще больше любишь свое тело, Блюбель, несмотря на широкую кость.
Вот так-то.
Хлорка
Девушки у стойки регистрации уже смотрят на меня.
Знаю я этот взгляд.
– Я хотела бы записаться в тренажерный зал.
Отсчитываю секунды до момента, когда они предложат мне записаться на программу снижения веса или, и того лучше, спросят, хочу ли заниматься с личным тренером. Им доставляет удовольствие сидеть и предвкушать мое преображение: как я однажды появлюсь перед ними, продемонстрирую, как с меня сваливаются джинсы, в которые может спокойно влезть еще один человек, и заведу волынку: «Возможно ли поверить, что я ТАК похудела?» А обвисшая коже будет болтаться на мне как рюкзак. И меня попросят позировать для рекламы спортзала.
Они видели миллион таких девиц, как я, – у всех хорошие намерения и большие надежды.
– Ну конечно. Вы проходили инструктаж? – Очень спортивная девица. По одежде видно, что ей нравится сердито свистеть в свисток, прохаживаясь по краю бассейна. И выпендривается – в помещении ходит в уличных кроссовках. Вторая девушка – крошечная, тоненькая, как стрелка, а на ее скулах можно делать спиральную нарезку овощей. У нее зачесанные назад гладкие волосы, собранные в конский хвост так туго, что оттягивают щеки, и мерцающий блеск для губ. Ей бы еще пластиковую бутылку ненатурально оранжевого напитка – и можно отправляться веселиться на Ибицу. Она внимательно оглядывает меня, будто, присмотрев себе платье, теперь ищет на нем изъян, лишь бы не покупать его. С головы до ног и обратно. Не может от меня оторваться. Как будто в трансе. Узкие глаза пытаются меня вместить. Зрачки как будто хотят заключить в свои границы. Мне хочется сжаться в комок, поэтому, противясь этому желанию, я слышу тоненький голосок Дав, который велит мне выпятить грудь. Самоуверенно надуться, как голубь, желающий понравиться подружке.
– Да, – вру я. И смотрю на фотографии личных тренеров, вывешенные на стенке в ряд, как в зале славы, – все как один с выставленными напоказ белыми зубами и отягощенными гормонами глазами. Не хочу знать никого из этих парней. Меньше всего на свете мне хочется, чтобы какой-нибудь накачанный загорелый тип по имени Тодд вгонял меня в смущение, показывая, как нужно управляться с тренажерами.
Интересно, насколько это трудно. Нажми «старт». Легко.
– Как вас зовут?
– Блюбель Грин.
Ибица тоже заглядывает через плечо той, что похожа на физручку, пытается найти мое имя, скашивая глаза из-под искусственных ресниц. Обе подергивают головами в такт оглушительной танцевальной музыке, несущейся из зала. Они перешептываются – нет уж, они ни за что не упустят новенькую.
– Не могу найти вас… как странно… ну все равно… давайте мы вас запишем.
– Отлично. – Я краснею, как рак. Пятнами. И почему, интересно, я смутилась сейчас, когда уже обманом проникла в зал без инструктажа, а не тогда, когда обманывала? Неужели потому, что теперь назад пути нет? И мне придется кинуться в водоворот физической активности? Заполняя кучу граф в членской анкете, я так и слышу, как я маленькая смеюсь над собой сегодняшней. Над тем, что предаю себя, записываясь в зал, над своей бесхарактерностью. И вспоминаю, как в школе, освобожденная от физкультуры, толстая и потная, сижу на скамеечке у стены, в то время как остальные играют в крикет. Под грудями, которые я отрастила первой в классе, образовались полукружья пота, при том, что я ровно ничего не делала. Меня никогда не брали ни в одну спортивную секцию – разве что в младших классах, когда кто-то решил, что я неплохо «стою на воротах». Мальчишки сообразили, что я могу просто стоять столбом, как указатель туалета для мальчиков, и отражать удары, как огромный пряничный человечек. Все было хорошо, пока мяч не угодил мне в лицо и моя приклеенная улыбка не превратилась в гримасу.
– Поскольку вам нет восемнадцати, вступительный взнос платить не надо.
Вот с этим я полностью согласна! Мои деньги могут найти себе лучшее применение, чем утекать в эту пыточную камеру с кондиционером.
– Вы не выглядите на шестнадцать. – Ибица улыбается, по ее мнению, это комплимент, а по мне – просто свинство. Пытается меня расколоть. Небось завидует, что я могу записаться в кучу клубов как несовершеннолетняя. Если бы захотела, конечно, а я не хочу.
Они требуют, чтобы я сфотографировалась. Тут я чувствую, что моя уверенность крадется прочь, как тень Питера Пэна. Сползает с моей спины, словно шарф на ветру, и кидается к двери. Я успеваю поймать ее. Ну нет. Ты никуда не пойдешь. Останешься здесь со мной.
– Улыбочку! – И я на миг изображаю улыбочку, растянув губы, как тряпичная кукла.
И все… я вместе со своей уверенностью заперта в тренажерном зале.
– Показать вам, где раздевалки?
– Нет, спасибо, – отвечаю я. – Я знаю дорогу. Вообще-то я в бассейн.
Могу поспорить, они думают: куда же еще? Будет плескаться, как бегемот, вообразивший себя морской звездой, и елозить по дну, как подводная лодка. Они не считают плавание настоящим упражнением. Они, наверное, считают, что плавание – это отдых от упражнений. Чтобы набраться сил. В выходные, после того как целую неделю качаешь пресс и поднимаешь… все, что под руку попадется.
Я уже жалею, что пришла сюда. Почему это я жалею, что пришла поплавать? Заткнись, мозг.
Я нахожу женскую раздевалку. Здесь все не так, как когда мы ходили плавать с мамой. С мамой было весело. Мы все набивались в одну семейную кабинку и хохотали, когда Дав сдирала с меня белье на лестнице. И конечно же, мы и не думали плавать. Только макали друг друга в воду, играли в русалок или притворялись, будто работаем в пабе в море пива, ныряли на дно, лежали на поверхности и отплевывались хлоркой. Только мама плавала брассом.
А теперь я одна. Одна и очень стараюсь.
Очень стараюсь выглядеть взрослой, уверенной женщиной, которая знает, что делает, хотя больше всего на свете мне хочется оказаться в семейной кабинке с мамой и Дав. Едва ли я готова быть взрослой. Независимой и самостоятельной.
Раздевалка – мрачная, сырая комната. Неровный пол усыпан черными курчавыми волосками, жесткими, как иглы ежа. Купальник уже на мне, под одеждой, от этого мне становится жарко, и страшно, и неудобно. О чем нам разговаривать? Мне и всем этим теткам? Вдруг они сразу поймут, что я самозванка? Станут ли они меня осуждать? Вот она, тайная жизнь людей в свободное от работы время, вот она, кроличья нора мира. Бассейн.
Мне ужасно жарко, и еще я боюсь, что кто-нибудь предложит мне помощь, а это будет значить, что я проиграла свою игру в самостоятельность и оздоровление. В любой момент я могу хлопнуться в обморок, мне уже не терпится содрать с себя одежки и оказаться в воде. Я запихиваю шмотки в шкафчик, перед этим уронив джемпер на отвратительный влажный пол. Пакость. Все липнет. Я, конечно, забыла захватить монетку, чтобы запереть шкафчик, но вряд ли кто-нибудь здесь украдет мое барахло, поэтому я оставляю его как есть, борясь с искушением одеться и уйти домой.
Бедра немного чешутся. К тому же они усеяны синяками ведьминского фиолетово-зеленого цвета – фирменный знак моей неуклюжести и неумения ориентироваться в тесном пространстве. С другой стороны… возможно ли, живя в Англии, обладать ровным цветом кожи? У нас холодно, центральное отопление сушит нас, к тому же все время идет дождь, что очень полезно для картофеля, но это не значит, что и я должна быть похожа на картофелину. Шершавую, корявую и бугристую.
Плюх. Плюх. Блям. Блям. К бассейну! Мне страшно нравится, что ногти у меня на ногах покрашены зеленым лаком. Очень оживляет отвратительный бежевый пол.
Я захожу в воду. Под водой все выглядит как мираж, размытая картина, кривое зеркало…
Жир под мышками – на месте.
Жир на спине, выпирающий из бретелек, – на месте.
Пупочная впадина, зияющая под тканью купальника, – на месте.
Серебристые линии растяжек на руках и ногах – на месте.
Все на месте и в полном порядке.
Плюх. Плюх. Плюх. И – невесомость…
Плавая, я успокаиваюсь. Нахожу ритм. По крайней мере, плавать я не разучилась. Не вспотела ли я? Стоп, разве можно вспотеть в воде? Я себе представляю, что это должно быть похоже на крем для загара на поверхности бассейна, жирный, в радужных разводах.
Мои детские кудряшки щекочут мне уши, я глубоко дышу, руки равномерно движутся туда-сюда, вспенивая воду, словно бабочки. Я не могу понять, нравится мне это или нет. Нормально? Не понимать, хорошо тебе или плохо? Я представляю себе, как выгляжу сзади. Ткань купальника замялась между грудей и между круглых бедер. Моих широких бедер. Коленки раздвигаются и сдвигаются, как у лягушки. Я начинаю задыхаться. Плавать, оказывается, не так легко, как кажется. Я не свожу глаз с часов. Замерзли, что ли, эти секунды? Я останавливаюсь.
В волнистом зеркале бассейна я мельком вижу свое отражение. Нагнувшись, я собираю волосы в большой пучок на макушке. Мимо проплывает брассом костлявая седовласая старуха. Она смотрит на меня и тут же отводит глаза, будто увидела то, чего не хочет видеть, но пытается быть вежливой.
Кажется, единственный результат моих упражнений – то, что я наглоталась хлорки.
Банан
Мне хочется в туалет. Я одновременно устала и набралась сил, и наконец, в первый раз за много дней, по-настоящему голодна. Мне кажется, что я стала выше ростом. Здорово.
У меня есть банан, потемневший и помятый. Это не страшно, наоборот, такие только слаще. Я ем банан и ищу ингалятор. От плавания я проголодалась как волк. С чего бы это? Нужно где-то сполоснуться.
Душевая – огромный общий заполненный паром ящик, где моются всевозможные женщины, как пасущиеся фламинго… как говорящие деревья… как гибкие фламингообразные говорящие деревья. Защитные очки, серебристые пятна пенистого геля, пахнущие хлоркой желтеющие трусики от купальников всех видов, щелканье латексных шапочек для купан