– А сколько у вас есть?
– Пошли.
Мы идем за мужчиной внутрь, и воздух тут же становится прохладным. Три исправно гудящих вентилятора приносят нам желанное избавление от хаоса бурлящей в выходной день главной улицы. Он велит нам подождать и уходит в глубь помещения.
– Как-то моя подруга Камилла купила здесь гранат и раздавила о собственную грудь, – говорю я Максу.
– Гранаты – необыкновенные фрукты, – отвечает он. – Говорят, в каждом двенадцать сегментов, по шесть в каждой половинке… как месяцев в году. И в каждом 365 зернышек, как…
– Дней в году?
– Вот именно. По одному на каждый день. Они целиком соответствуют природным ритмам. Вот ведь дела!
– Откуда ты знаешь? – с любопытством спрашиваю я.
– Бабушка рассказала, – отвечает он. – Хотя справедливости ради должен сказать, что она уже пять лет держит в вазе на окне пожухлую ветку от рождественской елки и исправно ее поливает в надежде, что из нее вырастет новая елка… и, конечно, ветка совсем засохла. Так что… может быть, она все выдумала.
– С твоих слов она мне нравится.
– Да, она славная. У нее есть любимая ворона, которая прилетает в гости. По имени Колин. Она кормит его раскрошенным чайным крекером. А у Колина есть подружка по имени Венди. Но Венди прилетает редко. Она, вероятно, стесняется.
Мы разглядываем полки. Магазин оказывается больше, чем выглядит с улицы. Здесь четыре прохода между стеллажами, уставленными коробками со специями и консервными банками. В первом ряду свежая мята и всякие травы, и еще овощи и фрукты, и холодильник с разноцветными напитками. Так и хочется лизнуть стекло. В горшках хлорофитумы и пальмы, сверху гирлянды искусственных цветов – розовые и желтые, красные и оранжевые. Есть и искусственные пластиковые фрукты – яблоки, виноград, бананы, свисающие сверху. Еще бусины. Разноцветные прищепки для белья. Стеклянные чайники и декоративные кружки. Безделушки, забавные маленькие фонтанчики, совки для мусора и щетки, свечи и благовония, лоскуты блестящих тканей, вышитые шелковые туфли и коврики. Сильно пахнет бадьяном, ванилью и ладаном.
– Теперь я знаю, где покупать рождественские подарки, – беззвучно смеется Макс. – В этом магазине есть все.
– Как будто на каникулы приехали. – Я потрясенно озираюсь в этом удивительном волшебном раю. И чувствую, что остываю.
– Ага. – Мы бродим между полок, улыбаемся, указываем пальцами в ожидании льда. – Вообще-то… я тебя сто лет не видел, у тебя все в порядке?
– Да, извини. Я не нарочно избегаю всех.
– Точно? В смысле, если даже нарочно, то я пойму. Тот вечер напоминает тебе о плохом, а я не хочу… ну, чтобы я у тебя ассоциировался с чем-то плохим.
– Как тебе удается так ясно говорить?
– То есть?
– Ну просто говоришь понятно. Это здорово.
– Да?
– Извини. Я была не в себе. Была. Но сейчас уже лучше. Ну не знаю. Честное слово, ничего плохого я о тебе не думала. Просто всякое было… на уме.
– Наверное, ты думала, как тебе быть… со своей жизнью?
Я пожимаю плечами. Идем дальше. Мне хочется все потрогать. Внезапно я чувствую, что потрясена, счастлива, взволнована. Не вполне понимаю, что это такое, грудь переполнена эмоциями, я чуть не плачу.
– Я так многого хочу. Я хочу жить, жить по-настоящему. Хочу делать все, что можно, и везде, где только можно. Я хочу… есть чизбургеры с чипсами и молочным коктейлем в Америке, в кино на открытом воздухе, и хохотать, и носить походные ботинки и короткие платья… – Макс смеется, а я нет, даже не улыбаюсь, и продолжаю: – Хочу пить черный кофе и красное вино и есть стейк с багетом в Париже, и носить модную короткую стрижку, и уметь правильно подводить глаза. Я хочу есть тапас в стоячем кафе в закоулках Барселоны, быть загорелой, ходить в свободной одежде. Хочу есть рагу в старинном деревенском пабе невесть где, чтобы рядом была водяная мельница, а мои глупые собаки вели себя хорошо и лежали рядом, пока я просматриваю газеты, и пусть на мне будет свитер с закатанными рукавами, а волосы растреплются от ветра, отяжелеют от дождя и надежд. Хочу есть уличную еду в Таиланде и ходить в штанах для йоги, в которых любой выглядит так, будто обкакался, и без всякой косметики, и делать йоговскую стойку на руках. Хочу побывать везде, хочу испробовать все. Просто хочу быть счастливой. Понимаешь?
И тут Макс целует меня. Для этого он слегка нагибается. Тепло, аккуратно и не липко. Он держит руку на моем затылке, затылок потный, но нам все равно, а вторую руку он положил мне на талию. Я отвечаю на поцелуй.
Мои глаза закрыты, а когда я на секунду открываю их, вижу размытую радугу из всех прекрасных вещей позади и свежих продуктов. Мне тут ужасно нравится. Мое сознание заставляет молчать весь мир, я думаю о поцелуе и о том, что ничего лучше на вкус не существует. И я чувствую себя по-настоящему красивой, хотя я без макияжа и вспотела так, будто десять раз подряд занималась на велотренажерах. Сердце скачет, будто играет в классики.
– Лед, ЛЕД! Много льда. – Мы отскакиваем друг от друга, спугнутые усачом-энтузиастом. Он опирается одной ногой о пакеты со льдом, будто это земля, которую он только что назвал своей, и, улыбаясь, объявляет: – Я вижу, вы целуетесь. – Он смеется. – Одолжить вам тачку?
Красные и взволнованные, мы везем тачку со льдом в «Планету Кофе» и улыбаемся, посасывая кубики льда.
Мы уже рядом с «Планетой Кофе», и Макс, повернувшись ко мне, говорит:
– Ну вот, мы вернулись на адскую планету. На случай, если сегодня не увидимся – ведь день будет безумным, – имей в виду, что за мной свидание!
– Это за мной свидание. Это же я убежала тогда.
– И не думай. Я твой должник.
– Ладно, так когда ты хочешь пригласить меня?
Он смотрит заигрывающе.
– Может быть, сейчас?
– Макс! Сейчас нельзя! «Планета» в хаосе, Алисия брызжет гормонами, слишком много народу, и потом, там же нужен лед…
– Ты права.
Мы ставим тачку у входа, и Макс начинает вытаскивать пакеты со льдом и закидывать их в «Планету Кофе». Сильные руки кидают ледяную крошку, скользкую и индевеющую. Уже подтаявшую. Все это время Алисия скулит, как недовольная кошка, которую весь день не кормили:
– Чуваки, ну почему так долго?
Я начинаю объяснять, что за льдом пришлось идти в турецкую лавочку, между тем как Марсель, словно робот, сгружает пакеты и ставит перед Алисией.
Макс плюхает на землю последний пакет и наконец поднимает голову – взъерошенный, пальцы покраснели от стеклянистого льда. Лица посетителей, изголодавшихся по кофеину, поворачиваются к нему, будто хотят взглядами транспортировать его к кофемашине путем какого-то безумного телекинеза. Он спокойно упирает руки в бока.
– Давай быстрей, Макси. Топ-топ. – Алисия хлопает в ладоши, но Макс вместо этого издает кудахчущий звук, плутовски закусывает губу, хихикает и поддает мне тачкой под коленки, так что я теряю равновесие и плюхаюсь задницей прямо в тачку, как в кресло. Макс ставит тачку на колесо и везет меня прочь из кофейни.
Я визжу.
– Макс! – кричит Алисия. – Ну-ка, инопланетяне, кончайте дурить. А то будете с громким стуком катапультированы на Землю и станете землянами. Я говорю серьезно! Давайте быстрей, раз-раз-раз! – И это заклинание не действует. Макс идет дальше, везет тачку, а в ней меня. Бегом, бегом, бегом, мимо обычных, едва успевающих увернуться людей, мимо собак, автобусов, колясок, подальше от злобного фырканья Алисии. Прочь, прочь, прочь…
Он катит меня мимо травы, цветов, фонтана, любителей пикников, шмелей, птичек и детского бассейна. Я раскидываю руки и растопыриваю пальцы. Закрываю глаза. Смеясь, мы скользим и скользим, дышим свободой. Наконец он опрокидывает тачку, мы падаем на мягкую траву и смеемся – мы слишком запыхались, чтобы даже думать о поцелуях. Мы сплетаем пальцы. Хихикаем. Единственное колесо тачки продолжает крутиться. Макс поворачивается, смотрит на меня – вампирские зубы, ямочки на щеках – и говорит:
– Давно уже об этом мечтаю… Я бы хотел, чтобы ты была моей подружкой. Не хочешь подумать о том, чтобы стать моей девчонкой?
Я даже не сразу въезжаю в то, что он сказал.
– Уже подумала. Сто процентов.
Пирог
Дав бросает собакам очистки лука-порея. Мама готовит фирменный вкуснейший пирог с пореем и сыром; мы съедим его позже, чуть теплым, с салатом.
В доме пахнет обнимашками.
– Опять в спортзал? – спрашивает мама, глядя, как я собираю волосы в пучок на макушке.
– Ага.
– Ты уверена, что не злоупотребляешь?
– Абсолютно.
– На этой неделе ты ходишь каждый день.
– Да, но я чередую занятия. Каждый день занимаюсь чем-то другим. Иногда я просто делаю растяжку.
– У нас в театре одна дама была записана в три спортзала – она хотела заниматься почаще, но так, чтобы персонал о ней не сплетничал, и ходила три раза в день.
– Ну я не такая.
– Ладно, просто будь осторожна. Я ведь знаю, ты увлекающаяся натура.
Это она намекает на случай, когда я чрезмерно увлекалась порошковым черносмородиновым напитком, который покупала в автомате в библиотеке в восьмилетнем возрасте. Избыток сахара вызывал у меня учащенное сердцебиение.
Мне нравится, как бьется сердце в спортзале. Нравится, как пот стекает по лбу. Теперь я спокойно прохожу мимо стойки регистрации, машу своей членской карточкой, и никто не обращает на меня внимания, равно как и я на них. Это нормально.
Переодеваясь, я чувствую, что счастлива. Я очень рада, что решила заняться фитнесом именно сейчас, а не позже. Ведь чем дольше живешь, тем труднее что-либо изменить. Посмотрите хотя бы на моего отца. И если уж я решила, что буду есть все, что хочу, нужен какой-то противовес; собственно, я и хожу на эти занятия ради того, чтобы получать удовольствие от еды.
Во время тренировок я думаю о еде. Думаю, когда стою перед зеркалом, поднимая гантели, когда толкаю лечебный мяч, когда приседаю и качаю пресс. Я представляю, что я гриб в кипящем соусе. Или горячий кусок кебаба, снимаемый с ножа. Сегодня я буду думать о мамином пироге. Я люблю выпечку. Плотную, влажную, хорошо пропитанную… слоеную, дрожжевую. Люблю всякие пироги. Жаль, что у нас нет кафе, где подают пироги, как в Америке. Вишневый пирог и ледяной чай, и красные блестящие губы, и красные ногти.