Папа гордо убирает рыбный соус в свой шкаф. Он снова начал заполнять его.
Благодаря солнцу царапина на папином носу начинает заживать. Похоже, скоро пройдет. Ну и слава богу. Мне уже надоело смотреть, как он ходит с таким видом, будто словил бандитскую пулю в мафиозной разборке, а соседям говорит: «Откуда? Пусть это вас не беспокоит».
Он счастлив от чувства единения с нами. От того, что он член семьи.
На самом деле, думаю…
– Биби? – спрашивает Дав. – Это ты поставила банку пастилы на мою кровать?
– Может быть, и я.
Хлеб
– Что бы ты съела, если бы знала, что это последняя еда в твоей жизни? – спрашивает Макс. Мы с ним устроили пикник на «трюфельном торте».
– Х-м-мм. Хлеб. Любой. Фермерский формовой с корочкой по краям, черствый, теплый, тигровый, знаешь, который хрустит оттого, что туда добавляют молотый поджаренный рис?
– Да, слышал.
– Здорово, правда? Мне рассказывали, что одна девочка написала в супермаркет письмо, где говорилось, что этот хлеб больше похож на жирафа, чем на тигра, и его переименовали в жирафий. Как тебе такое?
– Отлично.
– Или… теплый багет, кончики, самые краешки с жирным сыром или маслом, о-о, даже дешевый нарезанный хлеб, поджаренный, намазанный маслом. Чесночный хлеб с растопленным, текучим маслицем, дешевый чесночный хлеб, где чесночным маслом пропитана только серединка, и он надрезан… да пусть себе, это совсем другой вкус, для другого настроения. Или такой недопеченный багет, который продается в пластиковой упаковке…
– О да, мой брат их обожает.
– Просто спасение, в нем полно дрожжей, но он может заменить ланч, когда не хочется выходить под дождь. Оливковый хлеб с черными и зелеными кусочками, с алмазными кристаллами соли и поджаристой корочкой. Сырный хлеб. Ммм… Сырный хлеб с луком… Ммм. Мне нравится выковыривать мякиш, скатывать его ладонями в хлебную сигару, совать руку в буханку, как в новую варежку.
– Ха-ха, Блюбель, какая ты смешная.
– Хочу попробовать «Золото дураков» – сэндвич, который Элвис Пресли употреблял под шампанское. В одной порции 8000 калорий!
– Сколько? Какого… как это?
– Ну он мог позволить себе любой сэндвич. Это же Элвис!
– Оно конечно. А с чем он?
– Вообще-то это целый батон белого хлеба, из которого вынимают весь мякиш, остается одна корочка. А вместо мякиша кладут начинку. Сначала мажут маслом, а сверху – поджаренный бекон, арахисовое масло и джем. Потом все это заворачивают в фольгу и разогревают. Я бы такое съела. Просто интересно попробовать.
– И мне интересно, звучит невероятно, – кивает Макс. – А какой еще хлеб?
– Фокачча. С иголками розмарина и оливковым маслом. С тоненько нарезанной ветчиной и молочным сыром. Чиабатта с моцареллой, помидорами и песто. Любой хлеб. В любое время.
– Да согласен, хлеб – отличное последнее блюдо. Знаешь, некоторые сидят на диете, исключающей углеводы. Сумасшедшие. Я бы так не смог.
– Знаю, это очень вредно. Они могут слопать целую тарелку сыра, соленого бекона и жирных сосисок, но при этом ни ломтика хлеба. Просто дурдом.
– Я вообще-то умею печь хлеб.
– Правда?
– Ага. Раньше очень этим увлекался. Теперь пеку от случая к случаю. Это долгая история. Дрожжи и все такое.
– Ой, пожалуйста, испеки мне как-нибудь хлеб.
– Хорошо. Твой заказ принят. – Макс замолкает. – На самом деле я хотел бы стать пекарем.
– Как? Правда?
– Да, возиться с тестом очень полезно. Успокаивает. Я хотел бы печь бриоши, круассаны, сладкие булочки, всякое такое.
– А почему я этого о тебе не знала?
– Я просто… Ну наверное… «Планета Кофе» высасывает такие мысли.
– Из тебя получился бы замечательный пекарь.
– Откуда ты знаешь? Ты еще даже не пробовала моей выпечки!
– «Моя выпечка»! – передразниваю я.
– А что? – Он хихикает.
– Это ты так сказал.
– А знаешь, уток в пруду нельзя кормить хлебом, потому что нарезанный магазинный хлеб содержит кальций, а утки не любят кальция. Он им вреден. Наверное, от него у них отрастают слишком большие клювы, перевешивают и тянут их на дно.
– Вот уж не знала.
– Моей последней едой на земле будет бутерброд с маслом, который сделаешь ты. Тогда я умру счастливым. Вообще-то я и так счастлив. Без всякого бутерброда.
Пирожное «Картошка»
Дав замешивает кукурузные хлопья в шоколадную массу, и они размягчаются под воздействием тепла и влажности.
– Дай одну, а?
– Нет, их еще нужно охладить в холодильнике, а потом я разложу шоколадные яички в гнездышки.
– Да ну тебя, Дав. Я иду на йогу; я же умру с голоду?
– Ладно уж, бери…
Теплый шоколад, тающий на языке. Мягкие золотистые хлопья, хрустящие, пристающие к зубам, как маленькие короны. Липкая сладость золотого сиропа.
– А ты, оказывается, не худший на свете шеф-повар, замечательно!
– О, спасибо! – Дав улыбается и пачкает щеку шоколадом из деревянной ложки.
На йоге мне впервые в жизни удается сделать стойку на голове. Я даже не успела сообразить, что происходит, как уже стояла вверх ногами. Собственно, меня хитростью втравили в это дело, и мне понравилось. В школе я не была в числе девчонок, которые так и ходили колесом у стены. А тут пожалуйста. Брюхо вперед. Сиськи застят глаза. Держусь. Такова сила пирожного «картошка».
Кровь приливает к голове. Я гордо улыбаюсь.
Инструктор мне подмигивает.
Я смотрю на себя в зеркало. И мне нравится то, что я вижу. На меня смотрят тысячи пар глаз, хотя на самом деле их здесь нет… И не нужно беспокоиться или удивляться, почему они смотрят именно на меня.
И теперь я могу поговорить с собой из детства. Я могу объяснить ей, что она для меня теперь важнее, чем все остальные. Посмотри на себя, Блюбель, какой ты стала. Просто посмотри.
Полночный пир
Я возвращаюсь домой после встречи с Максом и Камиллой на набережной, где мы ели энчиладас. В доме, освещенном, как голубая луна, тихо. На перилах лежит папина кепка. Я беру ее и нюхаю. Воск. Возраст. Мускус. Знакомый запах. Его видавшие виды башмаки стоят у порога: он любит ходить босиком, чувствовать почву под ногами. Я рада, что он дома.
Гипсы Дав изгвазданы до предела. Все в наклейках, блестках и каракулях. Серебристый экран ее ноутбука бледным лунным лучом освещает комнату. Я просовываю голову в комнату внизу. Глаза сестры прикрыты, будто она спит. На экране баскетбол на колясках.
– Дав? – шепчу я. – Дав, ты не спишь?
– А. Привет, Би. – Она поворачивается ко мне. – Не сплю.
– Слушай… у меня не будет стажировки в «Планете Кофе».
– Ой.
– Алисия не организовала.
– Вот гадина.
– Ясное дело.
– А как это вышло?
– Да просто она мошенница. – Я качаю головой, словно меня приняли за полную дуру. – Она сказала, что обеспечит мне работу, и ничего не сделала. За дурочку держит, – добавляю я драматизма ситуации. – Но ничего. Я не допущу, чтобы ее некомпетентность испортила мои планы.
– И что теперь?
– Хм-м… помнишь, тогда… я сказала, что мы посмотрим вместе «Белоснежку»?
– Э-э… ну да? – она улыбается.
– Думаю, теперь этим и займемся.
Дав смеется.
– Слушай, звучит заманчиво. Тащи-ка сюда эти «картошки», они уже дозрели до кондиции.
Я забираюсь на кровать рядом с ней. Локоть к локтю. Перед нами тарелка чудесных шоколадных пирожных.
– Вообще-то нет, – говорю я, – давай не будем смотреть «Белоснежку», мы же ее видели тысячу раз.
Дав, похоже, разочарована.
– Ну ладно. Пойдешь спать?
– И не подумаю! Давай посмотрим твой баскетбол. И я хочу узнать о нем побольше…
Ее лицо расплывается в широкой улыбке.
– Ты серьезно?
– Конечно.
– Значит, так… – начинает она.
Сэндвичи с сыром и пикулями
Терпеть не могу, когда в такие сэндвичи кладут сырой красный лук. Это просто бесит. А потом целый день он напоминает о себе, как противная, отдающая луком телевизионная заставка.
Дав делает себе на ланч сэндвичи без всякого лука. Она же не чокнутая.
Я надеваю тунику в радужных разводах, черные леггинсы и туфли с помпонами.
– Ты похожа на девицу, с которой я целовался в Гластонбери много-много лет назад, – посмеивается папа, попивая утренний кофе.
– Кошмар. – не обращая на него внимания, я наливаю себе в кружку воды – во рту пересохло.
У папы делается отсутствующий взгляд, будто он пытается вновь увидеть ту девицу и оживить в памяти момент; широкая улыбка блуждает по его неподвижному лицу. По-моему, совершенно зря.
– Как же ее звали… Барбара? Нет, не Бар… Дебора? Нет, Донна… Нет, все-таки Барбара. Барбара Гластонбери, – заключает он, как будто это ее настоящая фамилия. – Так или иначе, она была отвязная, как бы ее там ни звали. Да, ты похожа на нее.
– Только, уверена, она была раз в десять худее.
– Хм-м. – Папа задумывается. – Я был слишком пьян, чтобы запомнить. – Он облокачивается о раковину, расцепив скрещенные на груди руки. – Одно знаю точно – ты в сто раз красивее. – Он отставляет чашку с остатками кофе. – Еще бы, при таких-то генах! – Мы смеемся. Появляется Дав, на ней школьная форма. – Кстати о генах, вот еще одно подтверждение, что они у меня не промах. Ну что, Давлинг, готова к полету?
– Типа того.
– Какая ты миленькая… Мне нравится, когда у тебя такая прическа, ты похожа на борца. – Папа не силен в комплиментах. Дав это прекрасно знает и говорит:
– Спасибо, пап.
– Ну вы готовы? Мне точно не надо идти следом?
– Ты же не наш телохранитель, пап, – качает головой Дав.
Папа выпячивает грудь, показывает «козу» сперва себе, потом нам и говорит голосом нью-йоркского гангстера:
– Так и знайте, я у вас на хвосте!
Мы закатываем глаза, но не можем удержаться от смеха.
– Би, ты вправду пойдешь в этом?
– Да, а что?
– Ну это мой первый день, и… ну…
– Дав, ты в инвалидной коляске, у тебя обе ноги в гипсе. Неужели, по-твоему, кто-то заметит, что надето на мне?