— улыбнулся Ланни. — «Вы не финансируете авиационные заводы за пределами рейха.»
«Aber» — возразил министр авиации, — «мы покупаем самолеты, и хотели бы купить больше, если они будут хорошими».
«Один в качестве образца?» — возразил собеседник. Он знал, что должен был быть наглым. Он играл роль придворного шута.
— Как вы можете говорить такое? Кто может сказать, что я взял что-нибудь, не заплатив за это?
— Кто бы мог сказать это, если я не я?
При этом крепкий генерал превратился в Санта Клауса, чей круглый живот качался, когда он смеялся, как лоханка с желе. Сомнительно, если бы кто-нибудь осмелился так обратиться к нему в течение долгого времени.
«Setze dich, Lanny», — сказал он по-отечески. — «Серьезно, скажите Роберту Бэдду, что если он получит двигатель в тысячу лошадиных сил, я куплю лицензии на его патенты, и ему не придётся спорить о цене».
Это привело его в замешательство. Ланни чувствовал себя окутанным сетью шпионажа, и внутренне содрогнулся, думая о Труди. Но потом он понял, что Робби говорил о своем проекте и в Париже, и в Лондоне, и, конечно, агенты проинформировали Геринга. Но какое различие в эффективности! Робби обращался к властям, как в Англии, так и в своей собственной стране, и все они отнеслись к нему с пренебрежением. А вот этот старый немецкий Raubtier[41] посылает за ним и приглашает его назвать свою собственную цену! Это предвещало недоброе, и особенно Ланни знал, что Робби будет склонен принять приглашение!
Это был мальчишник, и Ирму не пригласили. Обед им прикатили в ту же комнату на столе с роликами. Он состоял из вареной камбалы под обильным и жирным соусом и Hasenpfeffer[42]. По-видимому, великий человек не уделял никакого внимания представлениям о диете. Он объедался в середине дня и навязывал огромное количество пищи своему гостю. Он говорил быстро и с набитым ртом, так что это выглядело более отталкивающе, чем обычно. Но Ланни смеялся над его шутками, восхищался его возможностями и не смущался от сексуальных анекдотов. Когда официанты подали обед, генерал прорычал: «Вон!», и они исчезли, и не возвращались, пока он не нажал на кнопку.
Теперь у Ланни была возможность показать, что он в состоянии добывать ценную информацию для организатора военной мощи Нацилэнда. Он задумывался об этой проблеме и выбрал с осторожностью свою манеру поведения. Он никогда не скажет Герману Вильгельму Герингу ничего, что бы принесло ему реальную пользу. Только то, что Герман Вильгельм Геринг уже знал. Посетитель будет поставлять много информации такого рода, и она будет точной. Так Его превосходительство будет всегда начеку, надеясь получить что-то новое. На прямой вопрос, Ланни ответит, что он не знает, но хотел бы попробовать узнать. Как долго он сможет продержаться с такой программой, он не мог догадаться, Рик сказал: «Не очень долго», и Ланни ответил, что как только генерал устанет от его общества, тот сможет найти более полезного шпиона.
Хозяин перевёл разговор на Францию, и Ланни рассказал ему о анти-нацистской ориентации Барту, и как сильно его коллеги-заговорщики пришли в замешательство от его смерти. Он рассказывал это человеку, которого подозревал, что тот был настоящим убийцей. Ланни описал, как министр иностранных дел подставил себя под пули в стремлении спасти своего королевского гостя и получил рану в артерию плеча. Его могли бы спасти, если бы кто-нибудь из его сотрудников догадался перевязать его руку и затянуть повязку палкой или авторучкой. Но никому это не пришло в голову, и он медленно истек кровью. Ланни вошёл в кровавые подробности, думая испортить аппетит убийцы на Мозельское вино. Но такого эффекта не получилось.
Посетитель рассказал о новом министре иностранных дел Франции, которого один из его финансовых спонсоров называл монгольским мошенником. Часть определения «мошенник», по мнению Ланни, была правдой, а что касается части «монгольский», сын трактирщика шутил об этом сам, потому что был смуглым и имел толстые губы и странные раскосые глаза. Геринг спросил, действительно ли у него была монгольская кровь, и Ланни ответил: «Кто знает? В этой части мира расы сильно смешались». Ланни точно знал, как угодить чистокровному белокурому арийцу. Посетитель рассказал всё, что знал о личности Лаваля, и как мало в ней хорошего. Он рассказывал о двухстах семьях, которые правили Францией, и выразил мнение, что Лаваль стал двести первым и будет отныне автоматически служить их интересам. — «Их собственное состояние занимает их так глубоко, что им не остается времени думать о своей стране. Они не будут слишком сильно горевать, если вы захватите остальное, оставив им шахты, сталелитейные заводы и другие ценные активы».
«Хорошая идея», — сказал массовый убийца. «Я воспользуюсь ею».
Ланни был бы озабочен, если бы не был уверен, что Геринг уже сделал это.
Обеденный стол на роликах укатили, а жирный генерал зажег толстую сигару и откинулся в мягком кресле, демонстрируя довольство. Они были одни, и пришло время для раскрытия карт.
«Скажите, Ланни», — сказал он, — «вы уже решились помогать мне время от времени?»
— Я долго думал об этом, и меня удручает отсутствие необходимых качеств. Я сомневаюсь, что мои способности могут стоить вашего внимания.
— Позвольте, мой друг, в этом мне быть судьей. У меня есть некоторый опыт в оценке людей.
— В этом случае вы слишком щедры. Не так легко изменить лентяя, который был им в течение тридцати пяти лет.
Оценщик людей пристально уставился на своего гостя. «Вас что-нибудь беспокоит в данный момент?» — спросил он.
Ланни улыбнулся. — «Только то, что я объелся».
— Я хотел бы попросить вас не делать ничего, кроме того, что вы делаете сейчас. У вас есть возможность видеться со многими людьми, которые представляют интерес для меня. Я знаю, что они вам интересны и вас развлекает следить за ходом их мыслей. Не могли бы вы приезжать и рассказывать мне о том, что вы наблюдали? Ну, например, я могу предложить, чтобы во время вашего следующего визита в Париж вы добились расположения Пьера Лаваля, изучили его характер и помогли мне понять, какой подход к нему будет наиболее эффективным.
— Конечно, Герман, но у вас есть множество людей, выполняющих такую работу для вас!
— Я не пытаюсь это скрывать от вас, но среди них нет ни одного, которому я мог бы доверять, как вам.
Ланни, который не вчера родился, а более двенадцати тысяч вчера назад, точно знал, сколько стоит такое замечание. «Для меня это большая честь», — сказал он. — «Я же говорил вам, пока у меня свобода действий, я могу с удовольствием делать это, но если я принимаю от вас вознаграждение, я сразу чувствую давление и начинаю задаваться вопросом, отрабатываю ли я свой хлеб, и решать, что я полный Taugenichts[43]!»
«Это всё ваша совесть уроженца Новой Англии», — сказал толстый генерал. — «Я никогда раньше не имел возможность наблюдать её в действии».
«Она очень неудобна для её обладателя», — ответил внук пуритан; — «но полезна для тех, кто имеет с ним дело».
— Вы должны понимать, что у нас пруссаков тоже есть свои принципы, хотя, возможно, не похожие на ваши. Я не буду чувствовать себя комфортно, прося от вас милости, если я не могу дать вам что-нибудь взамен. Можете ли вы сказать мне, что вы можете принять?
И так у Ланни клюнуло, и настало время подсекать. Он ответил, не медля: «Если вы так ставите вопрос, Герман, я дам вам прямой ответ. У меня есть то, что я считаю профессией, во всяком случае, она позволяет мне заработать больше, чем мне нужно, и справляться со смущением, что я живу за счёт своей богатой жены. За неимением более короткого названия я называю себя Kunstsachverstündiger[44]»
«Мне сообщили о вашей репутации», — ответил Министр-Президент. Ему показалось, что он подсёк добычу. — «Вы, может быть, слышали, что я строю довольно хороший охотничий домик для моих друзей. И хочу его достойно обставить, я был бы рад получить от вас совет по этому вопросу. Не могли бы вы купить несколько картин для меня?»
— То, что я имею в виду, отличается от вашего предложения. Я думал о старых мастерах, которые были во дворце Йоханнеса Робина. Я не помню, говорил ли я вам когда-нибудь об этом, но мой коллега и я отобрали и купили все эти картины.
— Я слышал много комментариев о непревзойдённом мастерстве в создании этой экспозиции.
— Мы вложили много труда в эту коллекцию, и я думаю, что она на самом деле хороша. Моя идея заключается в том, что, возможно, ваши вкусы могут отличаться от моих, и вы захотите превратить некоторые из этих работ в наличные деньги. Я подготовил список того, что было за них заплачено, и был бы рад попытаться найти покупателей по тем же ценам. Позвольте мне добавить, что вам это ничего не будет стоить.
— Но я думал, что вы собираетесь предложить, как я смогу вас вознаградить!
— Покупатели будут платить мне десять процентов комиссии. Это ставка, по которой я работаю с ними.
— Но это не справедливо, почему я тоже не должен платить?
— У меня есть правило, которое я никогда не нарушаю, я не беру комиссию от обеих сторон. Я представляю одну или другую стороны, и пытаюсь представлять её интересы.
— Но почему не вы можете представлять мои интересы и позволить мне платить комиссию?
Ланни победно улыбнулся. — «Вы добрый, а я признательный. Но так уж случилось, что у меня есть постоянное соглашение с несколькими клиентами в Америке, которые собирают коллекции. Они знают, что надо добавить десять процентов к ценам, которые я им направляю. Так почему бы не позволить им продолжать это делать?»
«Чудесно!» — воскликнул Геринг. — «Но не могу ли я получить более высокие цены с помощью вашего мастерства убеждать?»