Труди улыбнулась и ответила: «Возможно, здесь в этот день была съёмка кинофильма».
— Десятое августа является датой взятия Тюильри в Париже, которая была, конечно, ужасным событием для бедной Туанетты. Возможно, она приходит сюда, чтобы избежать болезненных воспоминаний.
Дальше были озерцо и ручей, и на одном из грубых деревянных мостов Ланни остановился. — «Вот место, которое сыграло свою роль в опыте, в который вы можете не верить и считать его рассказом о призраках. В моей библиотеке есть книга под названием An Adventure, написанная двумя уважаемыми английскими леди, преподавателями колледжа и дочерьми священнослужителей. Они приехали сюда в начале века и прогуливались в этих местах, движимые праздным любопытством, как вы и я. Это случилось десятого августа, хотя эта дата ничего не значила для них. Они никогда не интересовались паранормальными явлениями и понятия не имели, что с ними происходит. У них было то, что я полагаю, можно было бы назвать коллективной галлюцинацией. Они увидели людей ancien régime и разговаривали с некоторыми из них. Всё это казалось очень странным, но они не знали, что это означало. Только после этого, когда они начали сравнивать воспоминания, они поняли, что одна видела вещи, которых, по мнению другой, там не было. Они начали искать старые данные и обнаружили, что они видели место, каким оно было столетия полтора назад, но не таким, как во время их посещения».
— Вы принимаете такие вещи всерьез, не так ли, Ланни?
— Большая их часть не соответствует моим представлениям, но я был вынужден отнестись к ним серьёзно. Мне кажется, что существует возможность того, что время может не быть фиксированной и постоянной системой, к которой мы привыкли, а может быть продуктом наших собственных мыслей, форма которых зависит от нашего опыта.
Труди не сделала никаких замечаний, и они прошли дальше. Затем Ланни спросил: «Вы просили меня организовать вам сеанс с нашим польским медиумом».
«Да», — ответила она. — «Она все еще с вами?»
— Она гостит у Захарова в его замке близко отсюда. Я не повезу вас туда, но я могу привезти мадам в какой-нибудь отель и ей взять номер, а затем пригласить вас к ней. Было бы лучше, если бы меня там не было, потому что, я раздражаю ее «духа контроля» моими скептическими вопросами. Вы видите, я не любим обеими сторонами. Марксисты думают, что я дурак и простофиля, а духи считают меня непочтительным.
«Я постараюсь быть объективной», — сказала эта марксистка, — «но я не могу обещать, что смогу убедиться».
Мне было бы глупо на самом деле просить такое обещание. А я обещаю, что не дам мадам малейшего намека о вашей личности.
— Я вам верю, Ланни.
«Кроме того», — добавил он, — «я надеюсь, что вы позволите мне видеть вас изредка, когда я буду бывать в Париже. Я совершенно уверен, что за мной не следят, а вы можете легко проверить, следят ли за вами. Мы можем встречаться на этом углу, как мы сделали это сегодня, а я могу отвезти вас в другую часть Франции, где никто не проявит ни малейшего интереса к нам. Вы не можете все время работать, а если попытаетесь, то от этого будет страдать ваша работа. По крайней мере, я могу делать то, что я надеюсь сделать в этот вечер, найти тихое auberge и убедиться, что вы нормально поедите. Позволит ли ваша совесть такое баловство?»
«Ланни», — сказала она, — «я не аскет, но просто, когда я думаю о том, что происходит с нашими товарищами, то еда сдавливает мне горло».
— Знаю, моя дорогая, я имел такое ощущение много раз. Но мы здесь, в этой старой измученной Европе, и там никогда не было ни часа с тех пор, как я родился, когда по этой причине мне не нужно было бы голодать. Я вдруг осознал это в конце июля 1914 года. В начале моей жизни я должен был выработать философию, которая позволила бы мне есть, спать и даже играть на фортепиано. Жестокость и страдания не закончатся в течение нашей жизни, и это часть мудрости, чтобы взять за правило, никогда не расходовать больше энергии в один день, чем можно восстановить в течение одной ночи. Так что теперь пойдем и найдём наше auberge, и я расскажу вам, как вести себя с Мадам Зыжински, если вы собираетесь получить какие-либо значительные результаты.
Глава пятнадцатая. И какая нам забота[118]
Бьюти Бэдд не могла больше выдержать ожидания. Она телеграфировала, что приедет, и на следующее утро была здесь. Она появилась в отеле сына, полная странных воспоминаний об отеле, и даже не останавливаясь, чтобы снять шляпу и пальто, приступила к его обработке. — «Теперь, Ланни, ради Бога расскажи мне, что случилось!» Он репетировал эту сцену в уме. Зная ее так хорошо, что был в состоянии сказать все ей, как самому себе. Теперь, терпеливо и ласково он рассказал матери, что он и Ирма поняли, как их раздражают мнения друг друга, и как им скучно с друзьями друг друга. Они, наконец, решили, что не было никакого смысла продолжать всё это.
«Скажи мне», — настаивала она, — «что ты сделал Ирме в Германии?»
— Ничего другого, чем где-либо еще. Это та же старая история. Я хотел встретиться со своими друзьями –
— Друзья мужчины или женщины?
Он ожидал этого, и у него был готов юмористический ответ. — «И те, и другие, чтобы там их было как можно больше».
— Не глупи, я не могу поверить, чтобы Ирме был интересен любой другой мужчина. Я знаю, что там должна быть какая-то женщина. Скажи мне, это что молодая немецкая художница, чьи работы тебя так заинтересовали?
Это его удивило. Он не представлял себе, что она держала в памяти все его дела. Но Бьюти Бэдд был такой. Её никто никогда не убедит, что любой мужчина может заинтересоваться эскизами любой женщины. Или поэзией, или музыкой, или идеями, или чем-либо ещё любой женщины. Женщины существовали только для одной цели, которой мужчины были всегда обеспокоены, и каждая женщина в своем сердце понимает это, независимо от того, как сильно она может пытаться обмануть себя.
Ланни должен был собраться в малые доли секунды. Он вполне серьезно заявил: «Прости, дорогая, если ты хочешь продолжать эту линию, то я не собираюсь обсуждать это. Я думаю, что ты смогла бы обсудить это с кем-то еще, кто хочет обрушить на нас сплетни».
Слезы закапали из её глаз. Он знал, что они должны были появиться рано или поздно. Пусть она выплачется, прежде чем всё это закончится. И это было бы лучше, пока они были одни, и ей не придется беспокоиться о своём макияже.
«Я знаю, какое горькое разочарование это должно доставить тебе», — более мягко продолжил он. «Ты просто должна понять, что в этом ты не сможешь помочь. Ирма и я знаем друг друга и всё тщательно продумали. Она будет жить в Шор Эйкрс, а я собираюсь жить здесь и там, как и прежде. Мы договорились, что мы не собираемся поднимать какой-либо ажиотаж, и в этом я надеюсь получить помощь своей матери. Когда люди спросят об этом, надо просто ответить, что ей, кажется, нравится Лонг-Айленд, а мне, кажется, нравится Европа, ничего не поделаешь, так-то вот».
— Ланни, там появится другой мужчина, и ты потеряешь ее.
— Я надеюсь, что кто бы он ни был, он будет в состоянии сделать ее счастливой. Я понял, что нет счастья в любви, где люди отличаются в своих основных убеждений, так полностью, как Ирма и я.
— Ты её окончательно бросил, а дальше?
— Это именно она меня бросила, а я согласился с ее решением, потому что не смог иначе.
— А ты не собираешься увидеть ее снова?
— Я, вероятно, увижу ее, потому что она является матерью моего ребенка, и я, конечно, не намерен отказываться от ребенка.
— А что о моей внучке?
— Ирма всегда была твоим другом, и нет никаких причин, почему она должна перестать им быть. Езжай туда, когда захочешь, и она будет относиться к тебе, как ты относилась к ней, когда она была твоей гостьей. Там огромное место, и никто не будет мешать друг другу. Играй в бридж с Фанни Барнс, и не возражай, если она тебя немного обманет. Ирма всё исправит щедрым чеком, и все будет, как надо.
Бедная душа! Она пыталась читать лекции своему сыну о святых узах супружества, но это было довольно поздно в их обеих жизнях. Вскоре он пошутил над ней из-за этого и заставил ее говорить о фактах. Это стало, утверждала она, совершенно ужасным ударом по престижу семьи, как его, так и её, и, особенно, по престижу Марселины. Прямо сейчас, именно в это время. Такая жестокая вещь, когда молодую девушку надо выдавать замуж! Бьюти планировала с окружением Эмили и ее других светских друзей устроить ей грандиозный дебют на Бьенвеню в начале сезона в январе. Но теперь, конечно, это было бы фарсом. Ничто не может спасти их социально. Они должны будут спуститься с верхней ступени до третьестепенной роли или даже ниже.
«Слушай, старушка», — сказал он, — «будь разумной и напиши Ирме хорошее письмо. Расскажи ей, как ты сожалеешь, и что ты хочешь остаться друзьями. Объясни, как скандал повредит шансам Марселины, и предложи ей устроить приём в Шор Эйкрс, чтобы показать, что все в порядке. Ирма поймет всё без твоих уточнений, и я уверен, что она будет рада сделать это».
— Но, Ланни, я не хочу, чтобы Марселина вышла замуж в Америке. Я хочу, чтобы она вышла замуж здесь и жила бы в Бьенвеню, чтобы мне не было так одиноко.
— Неужели она совсем порвала с Альфи?
— Они ссорятся половину времени, а потом вторую половину мирятся. Мне кажется, это была бы очень глупая партия, потому что Альфи в ближайшие четыре года будет учиться в колледже, и он не имеет никакого дохода. Марселине будет восемнадцать в этом месяце, и она должна выйти замуж за более пожилого человека, который сможет дать ей то, в чём она нуждается в настоящее время.
«В чём ты научила ее нуждаться», — так у него был соблазн сказать, но это прозвучало бы плохо, и было бы бесполезно, так как он не мог изменить свою сводную сестру. «Слушай, Бьюти», — сказал он, — «мы должны принять то, что мы можем получить в этом мире, и не выть на луну. Мне кажется, твой муж, это тот человек, который может дать тебе совет на данном этапе твоей жизни. Ты говорила о духовности, и