Гириджа Прасад сидит в своем кресле с широко раскрытыми глазами. Накануне вечером он наткнулся на статью под названием “О флуктуациях гравитационной силы в зонах субдукции: предположения и догадки”. Хотя основательных научных подтверждений пока недостаточно, предварительные исследования подняли слишком много важных вопросов. В эту ночь Гириджа так и не сомкнул глаз. Чанда Деви не дала ему заснуть.
В первые несколько месяцев после свадьбы Чанда Деви не заявляла открыто и даже по секрету не поведала Гиридже Прасаду, что умеет говорить с деревьями. Она просто говорила с ними. Во время совместных прогулок с мужем она частенько замирала перед каким-нибудь из них то с улыбкой, то с удивленным или сосредоточенным видом. Он был заинтригован. Для ботаника возможность общаться с деревьями так же волнующа и заманчива, как для священника — возможность поболтать с Богом.
Как-то раз, когда Чанда Деви остановилась поприветствовать огромный баньян, Гириджа Прасад попросил ее выяснить, какого этот старожил мнения (при наличии оного) о его проектах и рефератах, касающихся лесоводства. Он последовательно изложил свои заветные идеи и планы, и дерево ответило ему через жену. В целом баньян нашел мысли и действия Гириджи разумными, однако забраковал его мечту привезти на острова чужеродный для них тик ради получения самой выгодной на свете древесины.
Климат и почва Андаман идеально подходили для выращивания тика, и его плантации озолотили бы Службу лесного хозяйства.
Но баньян предупредил ученого, что тик уязвим для грибков, к которым местная флора давно притерпелась. Это заявление показалось Гиридже Прасаду странным. Он вернулся к себе в питомник и подверг тиковые саженцы испытанию грибками всех местных видов. Саженцы остались здоровыми. Тиковая древесина не зря считается чуть ли не самой надежной в мире — из нее строят железные дороги на Аляске и засидки в Конго. Она чрезвычайно устойчива к загниванию. Вскоре, положившись на данные науки, Гириджа выписал из Бирмы опытную партию в четыреста тиковых саженцев. К его большому облегчению, эксперимент прошел удачно.
Только спустя пять лет, когда малышке Деви исполнилось три года, а тиковые саженцы вступили в пору своего отрочества, вся плантация разом пала жертвой таинственной хвори, превратившей их листья в мозаику, а кору в решето всего за какую-нибудь пару недель. Виновником оказался грибок, доселе никому не известный, и имя расстроенного Гириджи Прасада угодило в анналы ботаники как имя его первооткрывателя.
При посредничестве Чанды Деви с Гириджей поговорил и доставленный некогда с материка розовый куст. Когда нежное растение выкопали из родной почвы в голубых горах, оно стало задыхаться и чахнуть в деревянном ящике и уже почти окончательно распростилось с жизнью. Но когда росток прибыл на острова и ящик открыли, первым, что он увидел, было озабоченное лицо его нового хозяина. Гириджа выкормил саженец с упорством матери-природы. И розы расцвели ради него.
Эта история поразила Гириджу.
— Почему ты можешь беседовать с растениями, а я нет? — спросил он жену.
— Я родственна им по духу.
— Но ты ведь и с призраками разговариваешь.
Чанда Деви рассмеялась.
— Растения — самые чуткие души в паутине творения. Они связывают землю с водой и воздухом, они связывают между собой разные миры. Благодаря им возможна жизнь. Вот поэтому они способны видеть, слышать и чувствовать больше, чем носители других форм и особенно люди.
— Но ты тоже человек.
— Ну а на ком, по-твоему, ты женился?
Хотя Гириджа Прасад и сам был пытливым наблюдателем природы, ему оставалось только недоумевать. Чанда Деви бросала вызов всему, что он знал.
— А я кто? — спросил он ее.
— Я не могу тебе сказать.
— Но ты моя жена. Никто не обвинит тебя в нечестности, если ты мне поможешь.
— Мы были родными друг другу на протяжении нескольких жизней. Однако после каждого рождения наши поиски любви и борьба за достижение цели начинаются заново. Вот почему я столько ночей спала на полу. Ты должен был заслужить место в моем сердце.
— Не зря я предпочитаю физику метафизике, — вздохнул он. — Там-то никогда не говорят загадками — одними лишь уравнениями.
— Сейчас мне некогда думать о физике, — сказала Чанда Деви, поднимаясь со ступеней крыльца. — Дал[26] на плите, и если я за ним не присмотрю, он подгорит из-за сегодняшней высокой гравитации. Из-за нее вода закипает сразу же, едва зажигаешь газ.
— Гравитации? — повторил он, надеясь, что ослышался.
— Наши острова так непредсказуемы! Гравитация все время меняется. Помнишь, на днях мы чувствовали, как под ногами дрожит?
— Да, когда землетрясение докатилось до Папуа.
— Вот-вот. В тот вечер мой суп пропал. Вода не хотела закипать добрых полчаса, а потом он сгорел — раз, и все!
Гириджа Прасад всегда был исследователем с таким ненасытным любопытством, что оно поглотило бы весь мир, если бы ему предоставили шанс. В юности он путешествовал пешком по Альпам и Гималаям, плавал в Средиземном море и мечтал погрузить пальцы в аравийские пески, пока его корабль двигался по Суэцкому каналу.
Но эти острова стали его первой любовью. Имея в качестве брачного выкупа лишь восемь слонов да пару чемоданов с книгами и кое-какими приборами, он хотел заставить их покориться его любопытству. Но они не сдались.
В конце концов он продвинулся дальше, изумленный своей женой. Внутри нее крылась вселенная, абсолютно не похожая на его собственную, однако связанная с ней. Ее взгляд не был иномирным. Он сам был иным миром.
Еще не достигнув пятидесятилетия, Гириджа Прасад вновь остается в одиночестве и вновь принимается ухаживать за островами в надежде, что они спасуют перед его любопытством. Пусть откроют ему тайны гравитации, расскажут, как все возникло. Действительно ли в ту пору его создали одиноким пиком?
Теперь новых дорог и водных путей здесь хватает, и Гириджа постоянно ездит, ходит и плавает по островам без всякой конкретной цели. Сотовая тюрьма превратилась в пародию, Остров Росса лежит в руинах. Рисовые поля и лачуги наступают на джунгли. Вместо лесных троп — бетонные дороги. Появились магазины. Туристы. Мусор. Ему больно смотреть, как страдают его острова. Возможно, Гириджа Прасад и впрямь продвинулся дальше — цепляясь за один день, а потом за следующий, точно за ветви дерева, — но лишь ради того, чтобы столкнуться с величайшей иронией судьбы: то, что казалось былой любовью, становится самым долгим в жизни романом.
Острова отвечают ему в его скитаниях таким же вопрошающим взглядом. “Где же ты был все эти годы?” — словно недоумевают они. Но за обвинительным тоном прячется терпеливая привязанность, ибо острова никогда не покидали Гириджу Прасада, так же как по-настоящему не покидал их и он.
Когда призраки на Острове Росса высокомерно игнорировали присутствие Чанды Деви, это было лишь притворством. Неудивительно, что возвращение Гириджи без супруги их встревожило.
Собрав по кусочкам историю трагедии, они пришли в церковь без крыши, чтобы помолиться за Чанду Деви. “Ее кончина знаменует конец эпохи, — провозгласил священник. — Призраки живы, пока живут ясновидящие”.
Призрак аптекаря отнесся к мукам Гириджи с большим сочувствием. Его собственная разбитая могила соседствовала на кладбище с могилами его жены и дочери. Хотя он посвятил свою взрослую жизнь приготовлению снадобий, это не помогло ему спасти жену и трехмесячную дочь. Вода на Острове Росса была ядом для слабых. Она уморила его молодую семью всего за год. К вящему отчаянию аптекаря, даже смерть не воссоединила его с близкими. Их души отправились к новым рождениям, а он застрял здесь. Именно он разузнал подробности случившегося с четой Варма и поведал их остальным, так же как Гириджа восстановил историю аптекаря, разбирая надписи на могильных плитах.
Минули уже два десятилетия, а аптекарь все не может отказаться от привычки ходить за Гириджей Прасадом по пятам. Как-то вечером он идет за ним следом, останавливаясь, когда останавливается ученый. Вдруг Гириджа поворачивается и шагает к нему. Его поступь так решительна, что аптекарь думает: уж не видит ли он его? Неужели убитому горем натуралисту удалось найти способ видеть призраков?
Двое замирают лицом к лицу. Гириджа Прасад смотрит в выцветшие глаза аптекаря. Тот ощущает близость чужой жизни. Потом чувствует у себя на ногах теплую влагу. И осознает, что стоит между деревом и человеком, справляющим нужду.
Во время долгой одинокой прогулки Гириджа Прасад с удивлением обнаруживает на мягком песке у кромки прибоя стихотворные строки. Кто-то размышляет стихами. Это поэма об океане, выведенная архаическим курсивом. Размытые линии и присыпанные песком ямки пленяют его воображение, затягивают в свой водоворот.
Он ищет Поэта. Пробегает весь пляж, до самой тропы на мысу. Забирается на скалу и вглядывается в горизонт. И думает — об океане, о небе и о стихах.
Блаженны плачущие,
Ибо соль его течет в их слезах,
Они скитаются по его переменчивым просторам,
А он живет в их сказаниях…
Гириджа Прасад не плакал со дня ее смерти. Слезы придут позже — через годы, если не через целые десятилетия. Но придут обязательно. В его глазах набухнет океан.
Мэри покидает дом на горе Гарриет, получив из Рангуна письмо, требующее ее возвращения. Ее сын, младенец, которого она бросила двадцать три года назад, разыскал мать.
— У тебя же нет семьи, Мэри! — умоляюще восклицает Гириджа Прасад, услышав от нее эту новость. Он боится, что Мэри соскользнула в прошлое — подобно ему самому.
— Будущее Деви на материке, — говорит Мэри. — Когда она закончит образование, выдайте ее замуж.
— А как насчет твоего будущего?
Она отводит взгляд. И принимается вытирать посуду, оставленную на столе сохнуть. Она настояла на том, чтобы каждая трапеза сопровождалась сложным ритуалом накрывания на стол. Это ее способ выманить его из кабинета, напомнить о существовании практичных вилок и ложек.