Старик слез с крыши и теперь стоит внизу. Его ноги по щиколотку ушли в сорняки, которые он выдергивал целый час. Он не видит стоящего рядом Тапу — Тапа смотрит на него, а он смотрит на храм. Блеснув щербатой улыбкой, старик машет не кому-нибудь, а самому синеглазому богу.
Прежде чем расстаться с Платоном, Тапа отдает ему фотографию в рамке, как и задумывал почти восемнадцать лет тому назад.
* * *
Страна гор поднялась из моря. В ней много такого, чего приезжие не поймут никогда, потому что их породила не эта земля. Она ни плоская, ни круглая. Ни широкая, ни длинная. Глубина — все, что у нее есть. Вот почему мы, ее семя, не взбираемся на ее высочайшие горы, а лишь поклоняемся им. Когда с самого высокого места на планете вглядываешься в ее самые глубокие глубины, то видишь слои почвы, льда, гравия, песка, камня и раскаленного пепла. Видишь трещины, связывающие тебя с ее центром. И это позволяет освободиться от всего человеческого. Разорвать круговорот рождений. Но большинству из нас хочется жить дальше. Мы хотим получить еще один шанс.
Эта страна — полноценная страна. У нее есть собственные пустыня, море, ледник, реки, даже свое уникальное солнце и дождь, которыми она не делится со всем остальным миром. А правят здесь стихии. Они — боги, чудовища, мятежники, революционеры, танцовщики, контрабандисты, генералы, короли, бедняки, богачи, любовники, дети, родители. Они как люди.
Горный воздух сух и тих. Он сохраняет все. Он сохраняет скелеты вымерших существ. Сохраняет тела, сброшенные душами, которые переселились в новые края и жизни, но могут когда-нибудь вернуться и потребовать обратно то, что принадлежит им по праву. Сохраняет и смех — вылетев однажды из чьей-нибудь груди, он еще долго перекатывается эхом по долинам и пещерам.
То, что остальной мир потребляет при дыхании, в этой стране служит музыкальным инструментом. Горы используют воздух, чтобы гудеть, рокотать, завывать и петь. Они пользуются воздухом, чтобы привязать твою душу к своей. Ибо если ты однажды вдохнул горный воздух, пути назад уже нет. Неважно, где ты проживаешь свою историю, ее конец все равно предрешат горы.
Но есть тайны, которые нам, детям Гималаев, еще предстоит разгадать, хотя мы и проводим свои жизни в их свете и тьме. Где находится сердце Гималаев? Ради кого оно бьется?
Таков, дорогая Багмати, фон нашей истории.
Когда-то, давным-давно, его мир поглотила лавина — оползень. После этого он остался сидеть на каменной груде, под которой была погребена его душа. Целые дни просиживал он в этом бардо, промежуточном состоянии между смертью и рождением. Сидит он так и сейчас, не в силах ни пробудить мертвецов прошлого, ни переселиться в новое тело.
Ливни, вызвавшие оползень, исчезли. Как-то днем на небо выкатывается тяжелое солнце. От яркого света у сидящего слезятся глаза. Он плачет. Он продолжает плакать дни напролет, и этих дней так много, что даже они начинают путать себя друг с другом, потому что каждый день он выглядит одинаково, плачет в той же позе, сидя на груде камней. Из его слез набирается озеро.
А из этого озера выходит девочка. Она родилась из его слез. Он — ее отец. Она садится к нему на колени. И в тот же миг его душа выползает из-под камней и возвращается в тело. Он расчесывает ее упрямые кудри и заплетает их в косы. Скатывает свою рваную рубаху в комок и вытирает бирюзовую синь ее глаз, кровавый багрянец ее губ. Еще он стирает с ее тела золотую пыль. “Может, ты и божественное дитя, — говорит он, — но теперь ты человек”. Потом он заново складывает свой дом из его разбитых остатков.
Когда он плакал, боги видели это. Богиня дождя устыдилась, поскольку туча, которая так внезапно лопнула над горой, вызвав оползень, была одной из ее служанок. Чтобы искупить вину, она послала вниз свою дочь — реку.
Багмати — мягкосердечная река. Она сама попросилась с небес на землю, чтобы навеки изгнать с Гималаев оползни, а взамен научить дожди с тучами приносить всем радость.
Каждое утро дом того человека в горах окружают облака. Прежде чем отправиться по своим делам, они приплывают к ней за благословением. Ей достаточно поднять на них глаза, чтобы пошел дождь. Если она моргнет, он прекращается.
— Это значит, что она никогда не видела солнца? — спрашивает Бебо.
Тапа задумывается, пораженный ее способностью погружаться в мир фантазий, тогда как сам он парит над ним.
— Нет, не значит, — отвечает он.
При ней деревне хватает воды на два урожая, а не только на один.
Со временем Багмати превращается в прекрасную девушку. Ежедневно ее отец вытирает бирюзовую синь ее глаз, кровавый багрянец ее губ и золотую пыль, которая оседает на ней естественным путем. Ибо она живет в мире людей, и отец защищает свою дочь. Ее благословенное присутствие позволяет ему не работать, и он тратит освободившееся время на то, чтобы рассказывать ей истории.
И вот однажды на их пороге появляется молодой кочевник с разными безделушками, которые он, как водится, продает.
Бебо с недоумением смотрит на Тапу снизу вверх.
— А что они продают? — спрашивает она. Встречать кочевников ей еще не доводилось. В здешних танцбарах их не бывает.
В детстве Тапа каждое лето с нетерпением ждал таких гостей — его зачаровывали смуглые чужеземцы, приносящие из Тибета диковинные рассказы и товары. Украшения из кости яка и сласти из ячьего молока. Драгоценные камни и древние кости, найденные ими, пока рядом паслись их стада. Это воспоминание вызывает у него улыбку.
Покраснев от волнения, Тапа наклоняется к Бебо поближе.
– “Шанель”, — тихо шепчет он, приникнув к ее плечу. — Этот кочевник принес на продажу французские духи.
Оба хохочут. Далеко-далеко, в базовом лагере на Эвересте, белая женщина улыбается во сне.
У кочевника безоблачные синие глаза. Когда он стоит на пороге, ни одна крупинка его существа не трепещет перед божественной силой Багмати. Кожа у него золотисто-розовая, как вечер. Волосы длинные, до самой талии, — они струятся вниз буйной черной рекой. Но ни одна прядь не выбилась со своего места. Ветер, как и вода, не отваживается его тронуть.
Кольцо у него в носу — лишь тонкая золотая проволочка. Однако она сияет ярче всего, что видела Багмати. Ярче даже, чем его разноцветное ожерелье — гирлянда из кораллов, костей, бирюзы, ляпис-лазури и раковин каури.
— Что такое кораллы? — спрашивает Бебо, обрывая нить Тапиного рассказа. А он с таким трудом нащупывает ее дюйм за дюймом!
— Это деревья, которые растут в море, — отвечает он, еще не представляя себе, что случится дальше.
— А ты их видел?
— Да.
Он нырял на коралловых рифах, воровал кораллы и тайно переправлял их через границу. Он видел рифовых акул, черепах, дельфинов и редкого дюгоня. Большинство этих существ блестят и сверкают, их насыщенные цвета контрастируют с темным вулканическим пеплом, которым усыпаны многие острова. Но есть и такие, что сливаются с этим липким крошевом и выглядят как живые пятна.
Тапа сидит, держа разорванную нить своей истории. Он досадует на Бебо за то, что она нетерпелива, как ребенок, и перебивает его. Для этого он уже слишком стар. Рассказывать историю мучительно, все равно что впервые в жизни заниматься сексом. Кое-какие навыки приходят только с опытом. Но Тапа — не рассказчик и не слушатель. Он просто усталый контрабандист, предпочитающий оставаться незаметным. Словно бородавчатка, ползающая по рифам, — одни выпученные глаза да обросшая ракушками кожа.
И Тапа сдается. Он не знает, что будет дальше.
Придется сказать, что истории конец. Он опускает глаза и натыкается взглядом на ее жадное, висящее в тишине лицо.
— На чем я остановился? — спрашивает он.
— Разноцветное ожерелье кочевника ярче всего, что видела Багмати. А кольцо у него в носу сияет, как солнце… так я думаю.
— Да. Как солнце.
Он берет Бебо за руку и вновь окунается в море фантазии.
Когда Багмати глядит кочевнику в глаза, происходит что-то странное. Ее глаза становятся влажными, ресницы — мокрыми. Горный воздух наливается сыростью в преддверии дождя. Прежде такого не случалось никогда. Ее отец замечает это. Он зовет кочевника переночевать у них в доме. Утром он говорит, что готов отдать ему свою дочь в жены. Багмати, хоть и послушная девушка, возражает.
“Почему ты отсылаешь меня прочь, отец? — спрашивает она. — Я не хочу тебя покидать. Я хочу за тобой ухаживать”.
Но отец успел многому научиться у своей дочери. Всего за несколько лет она передала ему мудрость нескольких жизней. Теперь ему ясно, отчего перед природой благоговеют. То, что природа забирает одной рукой, она дарит другой. Из его слез родилась новая жизнь.
“Я, конечно, не бог, но знаю, что вам предназначено быть вместе, — отвечает он ей. — Иди с ним, и пусть он ведет тебя. Отыщи сердце Гималаев. А когда найдешь его, вспомни обо мне. Считай это моим подарком”.
Багмати покоряется воле отца, и молодые уходят. Так начинается путешествие на родину кочевника.
Она лежит далеко от людных равнин Катманду. Так далеко, что это расстояние не измерить ни в милях, ни в днях пути. Ты должна оставить позади муравьев в муравейниках, слонов и тигров в густых лесах. Должна пересечь луга и плато, долины и горные хребты, прежде чем доберешься до пиков. Там мало что растет — только мох да лишайник. А компанией тебе будут разве что во́роны да орлы. Ты все оставила позади. Здесь все окутано туманом, потому тебе и казалось, что за этими пиками нет ничего, кроме неба. И воздуха здесь не хватает. Твое сердце бьется чаще. Дышать надо быстрее. Тебе не хочется есть, потому что тебя держит за горло тошнота.
Но небо находится еще выше. Научившись смотреть сквозь туман, ты понимаешь, что сейчас ты только у коленей горных богов. Отсюда и дальше все твои выдохи обращаются в туман, а туман замерзает в лед. Кожа становится пергаментом. Пальцы немеют. Большинство людей останавливается здесь. Но не кочевник. Чем выше он поднимается, тем сильнее влюбляется в него Багмати.