— Но ведь, верно, Иван Николаевич об этом же не замышлял! — воскликнул Васильев, едва узнал, что к чему. Ему вспомнились высказывания Крамского о создании клуба художников. — Говорил же он, чтобы художники устраивали выставки, посылали бы их из клуба в провинцию.
Васильев прохаживался по комнате. Известие возбудило его. Он принялся вспоминать разговоры свои с Крамским.
— Они же предполагали оказывать покровительство молодым. Школу мечтали создать. О том в Артели не раз спорили. Нет, идея превосходная.
— Мясоедову надобно нам всем сказать спасибо, — сказал Иван Иванович. — Ему первому пришла мысль объединить всех. Пора, пора делать это. И устраивать передвижные выставки — дело разумное. Дай Бог здоровья этому славному труженику.
Г. Г. Мясоедов, возвратясь из-за границы, поделился с Артелью мыслью об устройстве передвижных выставок. Его выслушали, даже согласились, но практически дело с места не тронулось. Мясоедов отправился в Москву и принялся рассказывать о своих намерениях создать Товарищество с московскими художниками. В. Перов, И. Прянишников, А. Саврасов и Вл. Маковский зажглись желанием способствовать делу. Написали в Петербург, в Артель. Теперь там к идее отнеслись несколько иначе и сразу принялись за дело.
Начали разрабатывать и обсуждать Устав Товарищества. Обсуждение займет времени предостаточно. Только 2 ноября 1870 года Устав, подписанный Перовым, Мясоедовым, Каменевым, Саврасовым, Крамским, баронами М. К. и М. П. Клодтами, Шишкиным, К. Е. и В. Е. Маковскими, Якоби, Корзухиным и Лемохом. будет представлен в правительство и утвержден им.
Через пятнадцать лет Г. Г. Мясоедов, вспоминая эти горячие дни, напишет: «Заботы наши приняли совершенно определенный характер. Нужны были картины, нужны были деньги. Первых было мало, вторых не было совсем у Товарищества, родившегося без полушки. Каждому участнику пришлось ссудить из своего кармана, кто чем мог, на его первоначальные расходы. Дело было всем симпатично, ему верили, и оно не обмануло: на первую же выставку, открытую в 1871 году в залах императорской Академии художеств, Петербург принес 2303 р., чем тотчас же обеспечил возможность нашего движения в провинцию».
Артель к тому времени распалась, и Товарищество художественных передвижных выставок родилось как нельзя вовремя.
Отношение к нему у Ивана Ивановича было определенное: он целиком был на его стороне. «Шишкин с основанием Товарищества передвижников был самым горячим его приверженцем и деятельным членом, — читаем в записках Комаровой, — хотя никогда не был членом правления Товарищества. Но если нужно было придумать какое-нибудь улучшение для устройства выставки, для перевозки картин, он с жадностью принимался за работу, делая модели ящиков, мольбертов и пр., и до конца жизни считал все интересы Товарищества своими».
На лето 1870 года Шишкина пригласил в Нижний Новгород, для исполнения акварельных видов города, давний знакомый, художник и фотограф А. И. Карелин. Нижегородское дворянство поручило Карелину составить альбом для поднесения государю, и Андрей Иосифович, поразмыслив, обратился с предложением к Шишкину.
Карелин, уроженец Тамбовской губернии, окончил в 1864 году Академию художеств и, следуя примеру выпускников Академии Деньера и Каррика, решил открыть портретную фотографию. С этой целью переехал вначале в Кострому, а затем в Нижний Новгород.
Карелин славился как мастер фотопортрета. Не оставлял и занятий живописью. Создал школу рисования. На свои деньги приобретал для учеников бумагу, краски.
Но главной страстью Карелина оставалась русская старина, изучал он ее кропотливо. Крупнейший коллекционер, он многое передавал в музеи. Так, музей исторический получил от него собрание резных деревянных вещей, архангельских костяных ларцов, старинных сундуков и укладок. Его стараниями открыт художественный музей в Нижнем Новгороде.
Много любителей старины съезжалось к Карелину.
Прожил Иван Иванович у Карелина лето, наработал много, но и намучился не менее, будучи вдали от родных. Беспокоило его здоровье жены, начала она прихварывать после рождения дочери. Врачи поговаривали о чахотке. Будешь ли тут спокоен? Домой писал часто.
Первый гром прогремел неожиданно. Пришло письмо из Елабуги от отца. Жаловался Иван Васильевич (что несвойственно ему было) на слабость здоровья и хотел непременно повидать сына и невестку с внучкой. Предлагал Евгении Александровне, к коей благоволил, испробовать местный кумыс.
Откладывать было нельзя, и Шишкины на лето 1871 года выехали всей семьей в Елабугу.
Иван Васильевич сильно сдал. Гостям был рад несказанно. Суетился, и это тоже непривычно было. Ласкал внучку, всматривался в сына.
Сыном гордился. Не преминул рассказать, что книжка его «История города Елабуги», отпечатанная на средства дорогих земляков и друзей Дмитрия Стахеева и Никиты Ивановича Ушакова, распродана в Москве и Елабуге. В книжке той посвятил папенька несколько строк и сыну, («…один из природных наших граждан — Шишкин — получил звание академика художеств по части пейзажной, его произведении, в особенности пейзажи лесов, получили известность и ценятся любителями изящного».)
— Посмотри-ка, что Капитон Иванович пишет, — обратился Иван Васильевич к сыну, доставая связку писем, едва лишь кончились первые расспросы.
Иван Иванович принялся читать.
В последнем письме сообщалось о реакции публики на выход книги об истории Елабуги.
«Прямо скажу, что кому ни давал или посылал оную, все ею очень довольны и благодарят Вас, даже и строгие критики, особенно довольствуясь изложением Вашим», — писал Невоструев.
Не в характере Ивана Васильевича хвастовство было, а вот ведь не удержался. Да ведь можно же на исходе жизни и слабость единожды проявить.
Оставшись вдвоем, отец с сыном принимались беседовать. Говорили о делах столичных, елабужских, о доме и семье много переговорили. Чувствовалось, готовился Иван Васильевич к исходу своему.
И вырвалась у него фраза, так задевшая сына:
— Лежит человеку смерть, потом же суд, что еже сеет человек в жизни, то и пожнет. Согласен, согласен я с Капитоном Ивановичем…
Выговорившись, Иван Васильевич как-то сделался спокойней и на какое-то время ушел в себя, в мысли свои. И отчего-то подумалось Ивану Ивановичу, глядя на папеньку, о здешней суровой природе, мощи ее.
Старики говорят истину. Главное говорят. Правду, без коей и мира б этого не было. А правда заключалась в том, чтоб не блазниться разливом зла.
«Эка хорошо отец сказал», — думалось Ивану Ивановичу в который раз по дороге из Елабуги в Петербург.
За окном вагона мелькали порыжелые поля, серые копны, мокрые дороги. Да белый дым от локомотива стелился по земле.
«Да, прав папенька».
Иван Иванович так углубился в мысли, что не сразу уловил разговор, который вели соседи. Лишь гудок паровоза вывел его из задумчивости.
Человек пожилых лет, сидевший подле окна, говорил:
— Все эти тенденции демократические, наблюдаемые в нашем обществе, особенно журналистика, ведут к разложению неминуемому. Знаете, я разговаривал с господином Чичериным недавно на эту тему. И то, что он сказал, на мой взгляд, верно. Я согласен с ним. Сказал же он следующее: когда элементы, которые должны по природе своей стоять внизу, всплывают наверх и становятся господствующими, в обществе неизбежно должен водвориться хаос и общий уровень по необходимости понижается.
У переезда, облокотившись на шлагбаум, стоял веснушчатый мальчишка. Иван Иванович проводил его взглядом. И вновь деревни да рощи за окном.
— Реализм, знаете ли, оторвал общество от высших идеалов, — продолжал спутник.
Дерево могутное показалось за окном. Совсем еще зеленое.
И вспомнился отец, приехавший на пристань со всеми проводить гостей. Попрощались. Папенька перекрестил их на дорогу. Помахал картузом и долго оставался на пристани. Удалялась и удалялась его фигурка. «Господи, даруй ему здоровье», — повторил не раз Иван Иванович. Пароход миновал и Красную горку, а Иван Иванович все смотрел назад. Могли ли знать сын и отец, что эта их встреча будет последней. Через год, 1 сентября 1872 года Шишкин получит присланную на адрес Академии художеств телеграмму из Елабуги, отправленную зятем Дмитрием Ивановичем Стахеевым: «Сегодня утром батюшка Иван Васильевич скончался. Долгом считаю вас известить».
— …и ежели подобные элементы взялись за проповеди нравственности и идеалов, то есть именно за то, что всецело и неотъемлемо должно принадлежать одним служителям идеала — религии и философии в их лучших представителях, — тогда ясно, что недалек тот день, когда общество, воспитанное в антагонизме со всеми нравственными, идеалистическими принципами, придет к своему несомненному разложению, — кончил говорить сосед и вздохнул.
Пароход отходил от елабужской пристани вечером. Сквозь сосны проглядывало заходящее солнце. Свежело. А папенька все стоял и стоял…
В ту осень была написана картина «Вечер». Размышляя над красотой угасающего дня, Шишкин как бы сравнивал эту красоту с вечером человеческой жизни.
Картину Иван Иванович представил на первую художественную выставку Товарищества передвижных выставок. Вместе с нею рисунок пером — «Сосновый лес» и гравюру на меди «Лес».
Открылась выставка Товарищества 29 ноября в залах Академии художеств. В художественной жизни столицы это был праздник.
Были развешаны сорок шесть работ десяти членов Товарищества и пяти экспонентов. И какие работы!
В. Г. Перов — «Привал охотников» и «Рыболов», И. М. Прянишников — «Погорелые» и «Порожняки», Л. К. Саврасов «Грачи прилетели», И. Н. Крамской — портреты Ф. А. Васильева и М. М. Антокольского…
На выставку пришли профессора высших учебных заведений и писатели, петербургская знать, газетчики… Были здесь родственники и друзья художников. Хозяева выставки походили на именинников. Много лестных слов они выслушали в тот день. Поздравлениям не было конца.
Вечером, в день выставки, был дан обед в фешенебельном ресторане у Додона, где в оживленной обстановке много говорилось об основателях выставки, русском