Постепенно стемнело. В Дели зимой вообще рано темнеет — так же, как и в России, только снега нет. Мне стало беспокойно без Макса. Я уже жалела, что отказалась ехать с ним. Поскорее бы он вернулся со своего корпоратива! Я заварила себе крепкого чаю с гарам-масалой и уселась на диване, устроив ноутбук на коленях.
Открыв почту, я обнаружила послание от Канхайи — явился, не запылился…
«Что ты делаешь?»
«Пью чай», — честно ответила я.
«Минуточку… Ага, я тебя вижу!»
Несколько секунд я тупо перечитывала эти слова, пытаясь постичь их смысл.
«Что ты сейчас написал? Повтори».
«Я — тебя — вижу».
Мне сделалось страшно.
«В каком смысле?»
Прошло не более минуты, прежде чем прилетел ответ, но она показалась мне вечностью.
«В прямом. Ты сидишь в голубой пижаме. Перед тобой на журнальном столике красная чашка с белыми горошинами. Думаю, ты привезла её из России, потому что в Индии пить чай из таких больших чашек не принято…»
Меня подбросило с дивана. Я вскочила и принялась дико озираться по сторонам. Разве это возможно? Как он может меня видеть сейчас? Где он?! Плохо соображая, что делаю, я подбежала к окну и выглянула наружу. Разумеется, никого там не было. Затем я в панике закрыла балконную дверь на задвижку и помчалась в прихожую — проверить, крепко ли заперты все замки. По пути я всюду включала свет. Меня колотило крупной дрожью от ужаса. Сомнений быть не могло — я дома совершенно одна, но он же меня ВИДИТ!!! Схватив мобильный телефон, я лихорадочно набрала номер мужа. Один гудок… два… три… десять… Макс не отвечал. Возможно, просто не слышал звонков, у них же вечеринка. Как назло — именно сейчас, когда мне так необходимо было услышать его голос!
В почте появилось новое входящее сообщение от Канхайи. Мне было страшно его открывать.
«Ну что ты суетишься, глупышка? Ты меня всё равно не увидишь. Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого…»
Дальнейшее я помню весьма отрывочно и смутно. В панической спешке переодевшись, я выскочила из дома с одной-единственной мыслью — поскорее добраться до мужа. Я бывала в его офисе пару раз и помнила дорогу. Мы даже обедали с Максом в том самом ресторане, где сейчас должна была проходить корпоративная вечеринка. На счастье, мне сразу же удалось поймать рикшу, и через двадцать минут я была на месте.
Швейцар у входа в ресторан вежливо притормозил меня:
— Вы к кому, мэм? Здесь корпоративная вечеринка для работников фирмы…
— Я в курсе, мой муж работает тут, его зовут мистер Максим Морозов, — стараясь, чтобы голос не слишком дрожал, объяснила я. — Мне срочно нужно его увидеть…
Меня пропустили внутрь. Только я сделала несколько неуверенных шагов, пытаясь сориентироваться и обнаружить Макса, как вдруг увидела такое, что заставило меня вскрикнуть. Прямо передо мной дефилировал официант с подносом, заставленным напитками, и в этом молодом человеке я узнала… Канхайю собственной персоной!
Не помня себя от ярости, я кинулась к нему, схватила за рукав и закричала:
— Кто ты?! Отвечай немедленно! Ты маньяк или просто сумасшедший? Чего тебе от меня надо, в конце концов? Как ты мог видеть меня, когда я находилась одна в квартире?! Зачем ты меня преследуешь!!!
Канхайя таращился на меня и беззвучно разевал рот, пытаясь что-то сказать, одновременно оберегая свой поднос, чтобы не уронить его на пол, но я не могла остановиться.
— Оставь меня в покое, ясно?! — кричала я. Вокруг нас уже стал собираться народ, индийцы вообще охочи до зрелищ, особенно до публичных скандалов.
— Извините, мэм, — наконец выговорил Канхайя по-английски, запинаясь. — Я… я не понимаю того языка, на котором вы говорите. Я могу вам чем-то помочь? Что у вас стряслось?
— Как не понимаешь? — ахнула я. — Да что ты врешь, негодяй, ты же десять лет провел в России, ты прекрасно знаешь русский!
— Анюта, — я услышала рядом родной голос мужа и бросилась ему на шею.
— Макс! — меня прорвало бурными рыданиями. — Этот тип… Он меня преследует! Я боюсь его!.. Он ехал сюда за мной от самого дома! А сейчас он притворяется, что не знает меня и не понимает русский! Он вообще такой… странный!
— Позволь, я все объясню… — начал муж. — Это наш официант, его зовут Аман. Он действительно не говорит по-русски, и он никогда в жизни не выезжал за пределы Индии.
— Аман? — переспросила я, беспомощно переводя взгляд с Макса на лже-Канхайю. — Но как же тогда… Он писал мне письма… И я видела его фотографию!
— Это не он, — вздохнул Макс. — Прости меня, малыш, но… Всё это делал я.
…Ночью мне не удалось заснуть. Я ворочалась с боку на бок, пытаясь осмыслить и переварить информацию. Я чувствовала себя полнейшей дурой. Никакого Канхайи не существовало в природе. Макс просто подсунул мне фотографию смазливенького парнишки, и я повелась на это! А ведь я действительно помнила этого самого официанта — он обслуживал нас, когда мы обедали у мужа на работе в прошлом году. Макс признался мне, что чувствовал охлаждение в наших отношениях, вот и решил немного оживить их придуманным поклонником. «Согласен, это была идиотская затея с самого начала, но… мне так хотелось узнать, что у тебя на сердце, как можно до тебя достучаться!» Загадочный мейл «dzhin», который я восприняла едва ли не доказательством того, что со мной общается некто потусторонний, объяснялся очень просто — Джиной звали нашу с Максом кошку, которую мы, уезжая в Индию, оставили друзьям, но по которой очень скучали. Так же легко объяснялась и «прозорливость» Канхайи: уж кому-кому, а Максу были известны все мои привычки, из какой чашки я пью чай, какую одежду ношу дома, где обычно гуляю…
Все логично разъяснилось, но я чувствовала не облегчение, а жгучую обиду на Макса за то, что он обманул меня и поставил в такое неловкое положение. Особенно стыдно было вспоминать мой позор перед коллегами мужа в ресторане, да и перед самим ни в чём не повинным официантом Аманом…
На следующий день я проснулась поздно и обнаружила, что Макса нет дома, несмотря на то, что был выходной. Пока Наргиз занималась уборкой квартиры, я лениво перебрасывалась с ней фразами о том, о сём, думая при этом о посторонних вещах. Неожиданно заявился улыбающийся дядя Притам с тарелочкой в руках. На тарелке лежал изрядный кусок ананасового торта.
— Это вам, девочки! — сказал он, обращаясь ко мне и Наргиз одновременно.
— А что за повод? — отозвалась я.
— Ну как же, Рождество!
В самом деле, было двадцать пятое декабря. Я не стала разъяснять старику, что отмечаю этот праздник в другой день. Думаю, он вообще был не в курсе, что есть ещё и «православные» христиане, помимо привычных ему католиков, а уж от разницы дат празднования Рождества он бы вообще свихнулся. Но на душе у меня неожиданно сделалось уютно и тепло. Подумать только — в Индии нас, православную христианку и мусульманку Наргиз, угощает на католическо-протестантское Рождество тортиком мужчина-хинду! Разве не причудливый жизненный завиток?..
Расчувствовавшись, я вдруг решила, что на Новый год подарю дяде Притаму его портрет — одну из лучших моих работ, которую раньше планировала продать в Москве знакомому, страстному поклоннику Индии. А Наргиз я презентую, так уж и быть, своё самое нарядное и дорогое сари — всё равно за это время я так и не научилась его правильно носить…
— Кстати, новость слыхали? — обернулся дядя Притам уже в дверях. — Сония-то нашлась!
— Нашлась? — ахнули мы с Наргиз хором. — Как она, что с ней?
— Жива-здорова, — засмеялся он. — Негодяйка сбежала со своим возлюбленным и тайно вышла замуж, а сегодня парочка молодожёнов явилась с повинной. Сония говорит, что не хотела становиться женой того парня, которого ей выбрали родные. Боялась признаться, что влюблена в другого. Ну а теперь… дело сделано, брак заключен, так что отцу осталось только смириться. Он были счастлив уже от самого факта, что любимая дочка вернулась!
— Ну вот, — подмигнула я ему, — а кто-то мне недавно промывал мозги на тему того, что в Индии возможны только организованные браки, никакой любви… И на тебе!
— У Сонии просто очень понимающая и мудрая мать, — подмигнул мне в ответ и дядя Притам. — Она, как выяснилось, была в курсе событий и даже помогла молодым бежать. Удивительная женщина… — его голос сделался нежным и мечтательным.
— Дядя Притам!.. — воскликнула я, боясь озвучить вслух свою догадку. Он засмеялся и кивнул.
— Ты права. Мать Сонии — та самая особа, которую я любил когда-то… И из-за которой остался в Индии. Но больше — тс-с-с! — ни слова об этом.
На сердце у меня было светло и празднично. Даже вопящий, как резаный, сабдживала не испортил моего рождественского настроения. В конце концов, каждый зарабатывает себе на хлеб насущный так, как умеет… Я даже решила махнуть рукой на свою гордыню и помириться с Максом, когда он вернётся. Подумаешь — разыграл неудачно! Сколько можно дуться и портить себе жизнь. Ведь самое главное — мы любим друг друга, мы нужны друг другу, у нас семья… А тридцать первого декабря можно нарядить пальму и устроить индийский Новый год с оливье (пусть даже без колбасы), винегретом и болливудскими хитами по всем телеканалам!..
Открыв почту, я увидела во входящих новое сообщение от знакомого отправителя с мейлом «dzhin». Канхайя?.. То есть, Макс?.. Что всё это значит, неужели глупые шутки не закончились?
«Хочу загладить свою вину, малыш, — было в письме. — Думаю, ты обрадуешься. Я только что забронировал билеты на двадцать девятое. Прости, раньше не получилось… и у нас будет всего пять дней. Но самое главное — на Новый год мы с тобой летим в Москву! Любящий и преданный — ДЖИНН».
ВСЁ О МОЕЙ МАТЕРИ (НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ)
Наконец-то весна!.. Я обожаю это время, потому что у нас в Гуджарате[1] самые длинные, самые счастливые школьные каникулы начинаются как раз в конце марта. Целых два месяца свободы, без этих нудных ежедневных: «Да, мэм!.. Нет, мэм!.. Слушаю, мэм!.. Простите, мэм!..» Не надевать противную школьную форму, осточертевшую за годы учёбы, не видеть напыщенную физиономию директрисы мадам Гупты, её выпученные, как у хамелеона, глаза за толстенными линзами очков, её бесцветные губы, всегда собранные в презрительно-брезгливую ниточку… Ах, забыть о школе, забыть — впереди только развлечения и праздники!