– На этом судебном процессе, о котором вы только что заикнулись, подсудимым буду скорее я. С голливудскими адвокатами меня еще никто не сравнивал. Кто – кого, посмотрим.
– С одной стороны, ты видишь его ежедневно, и тебе, как говорится, карты в руки… С другой – ты взваливаешь на себя ответственность. Я не помню случая, чтобы мы так принципиально с тобой расходились во мнениях. Какие у тебя доказательства подобной трактовки, только кратко.
– Их сколько угодно. Например, сегодня после небольшой провокации его Макар Афанасьевич начал употреблять некоторые излюбленные словечки Кости Бережкова. Потом вдруг у Кости исчезли очки, он начал прекрасно ориентироваться в окружающем. И так далее…
– Ты прекрасно понимаешь, что все эти мелочи ничего не значат в контексте общей симптоматики. Не хуже меня знаешь!
– Знаю и все же прошу дать возможность…
– Ладно, – после короткого раздумья согласился заведующий. – Сколько тебе еще времени надо?
– День-два, постараюсь справиться.
– Помощь какая-то требуется?
– Нет, спасибо.
Вернувшись в ординаторскую, я первым делом пересмотрел свои «Листки доверия», скомкал их и выбросил в мусорную корзину. Они больше не понадобятся. Операция вышла на финишную прямую, игры «верю – не верю» закончились. Хватит, наигрался. Отступать некуда.
Около четырех часов позвонил майор Одинцов.
– Илья Николаевич, мы разыскали ту самую одноклассницу Лекаря, на которую вы мне в кафе показали. Помните, на фотографии?
– Конечно, помню. Оперативно, Виктор Васильевич.
– Только здесь небольшой сюрприз. Уточню – не совсем приятный.
– Что? Погибла? – испугался я не на шутку. – Может, наш Лекарь приложил руку? Этот может!
– Нет, жива, – трубка выдержала паузу, потом «раскололась»: – Мария Федорчук, инвалид первой группы. Полтора года назад случилась трагедия, потеряла обе ноги. Адрес я вам скину эсэмэской.
Нажав на кнопку отбоя, я несколько минут сидел за столом как оглушенный. Вот откуда взялась эта фамилия! Та самая Маша, чьими ногами Лекарь восхищался, их потеряла.
Вспомнился рассказ Лекаря недельной давности. Потеряла по его вине! Подножку любовнице подставил он. Клятвенно заверяя, что выполнял чужую волю. Кто-то подключился к его сознанию в тот момент.
Верить ему или нет?
Тут может быть скрыто все, что хочешь. Событие могло стать поворотным, стартовым. Могло… Но стало ли?
Ни слова никому не говоря, я взял сотовый и вышел из ординаторской.
Отрезанная любовь
Ампутации всегда вызывали у меня жуткое чувство какой-то безысходности, чисто профессиональной вины, досады и горечи. Разве это лечение – отрезать у человека, скажем, больную ногу? Согласен, из двух зол всегда выбирается меньшее, гангрена может пойти выше, но… В этом виделась мне и наша беспомощность, какая-то первобытная приземленность, ограниченность.
Мне, как курильщику со стажем, эта тема была близка, как никакая другая. Облитерирующий атеросклероз сосудов нижних конечностей – фактически прямой результат никотинового воздействия. То, что никотин – сосудистый яд, сегодня не знают разве что представители инопланетных цивилизаций, не знакомые с курением в принципе. Сужение артерий вызывает нарушение питания конечностей, снижение выносливости, жгучие боли.
Разумеется, в современном арсенале есть мощные сосудистые препараты, барокамера и так далее. Это поначалу помогает, но если не бросить курить, со временем дело начинает пахнуть ампутацией.
Помню, как в институте на цикле по госпитальной хирургии беседовал с одним мужчиной, у которого только что ампутировали вторую голень. Настроение у мужика – хоть вешайся. Были ноги – и нет их. Однако пропустить сигаретку каждые полчаса он не забывал. Мог не поужинать, мог ночью не поспать, но каждые полчаса «шкандыбал» на своих культях-деревяшках по всему отделению в курилку.
В его затравленном взгляде я тогда и прочитал бессловесный вопрос: «А спасти по-другому ноги нельзя было? Чтоб без этого… концлагеря?» Он готов был уйти из этой жизни, но бросить курить – нет. И выбор у него был очень небольшой. Можно сказать, не было выбора.
Нет выбора и у женщин, когда удаляется пораженная опухолью молочная железа. Мы не можем вылечить болезнь, и – удаляем ее вместе с органом. Целиком. Видеть после этого женщину, высшее творение Господа, без содрогания я не мог. Почему-то всегда чувствовал и себя отчасти виноватым в том, что так получилось. Увы, таковы реалии сегодняшней медицины. Но это так, сноска.
Увидев Марию Федорчук в инвалидной коляске, я так расчувствовался, что не нашел ничего другого, как предложить ей погулять по парку, который был расположен неподалеку.
Мне никогда не доводилось катать инвалидов в колясках. Когда вокруг тишина, лишь поскрипывание колес и воркование голубей на тротуаре, невольно хочется поговорить, причем поговорить откровенно. Сказать то, что никогда не произнес бы на людях…
– Я Костика любила с пятого класса. А он все засматривался на Синайку. Прозвище такое у нашей красавицы было. Стройная, высокая, независимая… Как я ненавидела ее, вы бы знали. Справедливости ради, правда, надо признать, что Костик был ей даром не нужен. Он нужен был мне. Такой у нас выстроился треугольник.
– Маша, я понимаю, вам нелегко все это вспоминать, но…
– Вы хотите услышать, как я потеряла ноги? – перебила она меня достаточно спокойно. – Раз вы с Костиком сейчас работаете, то лучше с самого начала. Я ведь готова была за ним хоть на край света. Он с теткой уехал в Березники – я к нему моталась чуть не каждые выходные. В Соликамск – то же самое. Мы ездили на озеро, это были незабываемые минуты. Тогда он точно про Синайку свою не вспоминал. Как она его отшила после выпускного, с тех самых пор.
– Про озеро он мне рассказывал, – вспомнил я один из самых живописных моментов наших с Лекарем бесед, поворачивая коляску из одной аллеи парка в другую.
– Правда, я должна сказать, что нравилась ему, уж вы простите, только ниже пояса. Он сам об этом много раз говорил, что конкурировать с Кирой могу лишь своими ногами. Но для него это было… более чем. Заводился с полоборота. Случалось, что лицо и грудь закрывал простыней, а с ногами такое вытворял!
– И вы мирились с этим? Вас это не унижало? Считали это нормальным?
Услышанное не укладывалось в голове, я не мог поверить, что такое возможно. В памяти всплыл момент, когда Лекарь в углу кабинета вдруг «увидел» Машу, а потом «услышал», что ему нашептывает Кира, которую он почему-то именовал Олесей Федорчук. Хотя фамилию Федорчук носила Маша.
Может, наградив Киру в своих фантазиях фамилией любовницы, он хотел этим подчеркнуть, что Маша – Кира лишь наполовину? Анатом хренов!
– Нет, я не считала это нормальным, это меня, конечно, унижало, но я любила его. Вы понимаете, что это такое. Любящий человек принимает любимого таким, какой он есть. Мне никто больше был не нужен в этой жизни. И сейчас, когда все кончилось так внезапно, я живу этими воспоминаниями, они мне согревают душу. Поверьте, мне есть что вспомнить.
– Когда это случилось, как повел себя Костик?
– Сначала я расскажу, как все случилось. Мы с ним в ту осень отрывались по полной. В палатке, на берегу озера, в общем, где выпадет свободная минутка. Ну, и довытворяли, опоздали на поезд. Запрыгивали в последний вагон, уже когда состав тронулся. Я только помню, что поскользнулась и как-то оказалась под колесами. Больше я ничего не помню, потому что от шока потеряла сознание. Очнулась уже с повязками на культях.
– Он вас, случайно, не подтолкнул туда? – осторожно поинтересовался я.
– Как вы можете?! Он так кричал, так убивался…
«Еще бы не убивался, – мысленно воскликнул я. – Его любимые ноги отрезало!»
– Он же медик, – продолжала тем временем Мария. – Быстро организовал там на вокзале «Скорую», сам наложил жгуты из ремня, меня доставили в хирургию. Кровопотеря, конечно, была большая, кое-как выкарабкалась.
– Я представляю, что такое – оказаться под колесами поезда.
Искренне посочувствовал я Марии, думая в этот момент о другом: вряд ли Бережков сознательно подставил ей подножку. Но и поверить в то, что кто-то подключился к его сознанию извне в ту секунду и «завладел» его собственными ногами, я тоже не мог.
– Вы спрашивали, как повел себя Костик после этого случая. Он навещал меня в больнице. Когда о трагедии узнали родители, у папы случился инсульт, мама разрывалась между мной и им. Я лежала в Березниках, а папу госпитализировали в Перми. Как только я стала транспортабельна, Костик перевез меня к родителям поближе. На глаза маме, конечно, старался не показываться.
– Понятно, – грустно вздохнул я. – Спасибо ему она бы точно не сказала. Что было дальше… между вами и Костиком.
– Отношения пошли на убыль, – всхлипнула Мария, достав платочек из рукава кофты. – Я была неходячая, так все я к нему бегала, а теперь приходилось ему, а тут мама. В основном общались по телефону. Когда выписали папу, Костик и вовсе перестал звонить.
– Вам было уже за тридцать, когда вы к нему ездили, – с трудом подбирая слова, поинтересовался я. – О ребенке речь не заходила?
– Несколько раз я заикалась, но он всякий раз переводил разговор в шутку, дескать, нам и так с тобой хорошо. Думаю, он всерьез меня не рассматривал как будущую супругу. Я же говорю, ему нравились только мои ноги.
– И вы с этим мирились?
– Я любила его. И я ни о чем не жалею.
Как просто и как сложно одновременно! Любовью объясним каждый шаг, каждый поступок этой женщины. Любовь с ней сотворила такое, чего никому не пожелаешь, даже врагу.
И тем не менее любовь остается любовью.
– Мария, а как же его тетушка Тамара?
– А что Тамара? – чересчур резко отреагировала моя собеседница. – Старая, побитая жизнью женщина. Ей, конечно, не нравилось, что Костик все со мной да со мной. Но я его на аркане не тянула. Он меня звал – я приезжала. К тому же, если бы вы видели мои ноги и ее…