Шиз-Ольга нервно цокнул и закатил глаза, разворачиваясь к тачке и бубня:
– Ага. Чувства в кулак, волю в узду.
– А, нет, стой, – позвал Хром. Дернул Шизу на себя за куртку и в два быстрых движения стащил с пояса его джинсов добротный кожаный ремень в заклепках. Взвесил в руке – тяжеленький, и бляха что надо, в целях самообороны сойдет. Шиза в ответ одарил его тем самым взглядом, полным молчаливого осуждения, но Хром только кивнул. – Все, теперь точно в узду.
К воротам он подходил один, но с чувством легкого беспокойства, которое вскоре оправдалось: на снегу, словно обугленный, чернел припаркованный внедорожник. Калитка во двор была распахнута, будто выбита, а за ней – Хром чуял – много красного цвета. Он сделал дозвон Винни, и та спустя пару гудков ответила шепотом:
– Я внутри. Ты где?
– У главного входа, – так же шепотом вторил Хром. – Есть следы проникновения, визитеров не видно. У ворот следы борьбы, ведут в дом.
– Нет! – Винни вдруг охнула слишком громко, было слышно, как она сдерживает рыдания.
Хром велел ей успокоиться, затем тихо и осторожно сперва проверить шкаф-купе возле лестницы. Он знал, что там она обнаружит другое, еще не мертвое тело.
– Проверь Бабая и чешите обратно к тачке. Наверх не ходи и не шумите.
– Но тут Леший, он… не дышит, – почти беззвучно, одними губами сказала Винни.
«Конечно не дышит – с пулей-то в башке», – подумал Хром.
– А Бабай еще дышит. Ищи его. В шкафу.
Сохранять спокойствие становилось все труднее – свои и чужие нервы дребезжали, как струны расстроенной гитары. Хром намотал ремень на кулак покрепче и, пригнувшись, двинулся дальше мимо окон, в дом заходить не стал. Словно играя в прятки, он на мгновение прикрыл глаза и «прислушался», присев на корты и мазнув пальцами по свежему темно-красному следу на снегу, рядом с безжизненным, лицом вниз, Толяном, еще даже не успевшим остыть, – казалось, они опоздали минут на пять. Вздохнул – смысла проверять пульс он не видел и так знал. Но чужаки здесь все еще были, не могли же они уйти пешком. В воздухе пахло порохом. От напряга и колотившего изнутри кипиша Хром был на пределе, организм навалил мощности, и чуйка вдруг в одночасье обострилась. Никогда такого не происходило даже на дежурствах: что мелкое ворье, что обдолбыши в подъездах и магазинах – никто из них не вызывал такого нервяка, как сейчас. «Визитеров двое», – мгновенно пришло в голову. Одного Хром нашел буквально через пару шагов, среди высаженных вдоль дома можжевельников: мужик в черной форме, как у спецназа, без опознавалок и в такой же черной балаклаве, лежал в отключке, явно чем-то вырубленный. Приглядевшись, Хром заметил вокруг следы сажи, а на мужике – опаленную местами одежду. Тканевая маска прижарилась к подбородку. Кусты тоже слегка подпалились. Но до последнего пути мужику было далеко, и Хрому пришлось потратить пару секунд, чтобы из соображений безопасности стянуть ему руки ремнем. Потом он наспех обыскал гостя, но пушку так и не нашел – может, в сугробе потерялась – и больше не задерживался, отчего-то хотелось ускориться.
О своих находках он сообщил Винни, предупредив, что второй, вероятно, все еще бродит в доме, так что лучше бы ей поскорее достать Бабая и свалить, и двинулся дальше. Прокрался по запорошенной снегом плитке до старого гаража с приподнятой рольставней, где имел счастье недавно ночевать, спустился к открытой настежь двери склада летней резины, пробежав в самый дальний угол, к советской полке, и тихо позвал:
– Буфетик… Ты тут есть?
– Ты сам с собой, что ли? – откликнулась Винни из динамика, но Хром не успел ей ответить. Что-то резко хлопнуло, словно взорвалась покрышка.
– Слышала? Стреляют.
– Ничего я не слышала, – буркнула девчонка. – Тут тихо как на кладбище. Черт, нашла. Мелкий, мелкий, подъем… – она забормотала уже не ему, и Хром сунул телефон в карман, не отключаясь.
За стеклом полированной книжной полки в этот раз вместо старых справочников еле помещались одолженный из рабочего шкафчика броник, резиновая палка и кобура с травматом. Хром схватил обмундирование. Палку по привычке пихнул за спину, а жилет решил не надевать – времени было в обрез, только выверенными движениями застегнул кобуру. Мог бы у буфета попросить и боевой из арсенала бывшей конторы, но не стал. Раз тот так решил, значит, так надо, и Хром взял что дали. «Ковер», нарисованный им на полу с прошлого раза, тоже подсобил – в прямоугольнике угадывалось огромное дерево и три фигурки человечков под ним. Хром мысленно пересчитал: первый гость в кустах в отрубе, Бабай уже с Винни, Леший внизу на кухне, Толян у ворот. Остаются второй гость и Антон. Кто же третий?
– Сука.
Хром, забив на осторожность, бросился к лестнице наверх, нацелившись сразу завернуть за угол сарая в ту сторону, где чернела под разбитым фонарем большая сосна. Он мог бы обратить внимание, что ковер снова рисовал ему человечков лежачими, но в этот самый момент раздался знакомый выстрел – теперь уже реальный.
Особенный человек
Эти люди в черных костюмах и масках, приехавшие на черном «Мерседес-Бенц Джи-класс», назвали Антошу не «особенный человек», а иначе, и ему это сразу не понравилось. Это неправильно. Он такой с тех пор, как двадцать пять лет назад мама произвела его путем естественных родов. Она дала ему имя Антон, но это мало что значило. Позже, уже в детском доме, у него появилось много других имен, но из всех ему нравилось – особенный человек.
Пока Антоша развивался и увеличивался в росте, мама всегда была рядом. Они вместе ходили в магазин Антошиным любимым маршрутом, по дороге обязательно останавливаясь возле большой витрины «Детского мира», и мама терпеливо ждала, пока Антоша пересчитает все игрушки. А именно машинки. В коллекции у Антоши было пятьдесят пять машинок, из которых двенадцать желтых, пять синих, десять зеленых и двадцать восемь других цветов радужного спектра. Еще можно было распределить их по размеру – тогда получалось всего две группы машинок. Два – Антошино любимое простое число, ведь других простых четных чисел не существует. Оно тоже особенное. Есть еще единица, вот только ему единицы никогда не нравились.
Но мамы не стало, и Антоша больше не ходил в магазин мимо витрины. Все его машинки остались дома, а те две, что он взял с собой в новый – «инкубатор», как это место прозвали жившие там дети, – отобрали старшие. Мамы больше не существовало, и некому было исправить то, как его там стали называть, обратно на «особенный человек». Пока не появился Максим.
Чуть позже Антоша понял, что Максимов тоже было два, красный и зеленый. Красный и зеленый – цвета, которые на цветовом круге находятся друг напротив друга. И «красный» Максим диаметрально отличался от «зеленого», но оба они дружили с ним всегда и ни разу не ссорились по-настоящему. Только теперь, когда приехали черные люди на черном внедорожнике, Максим, Дипломат и Винни в доме отсутствовали, и Антоша по какой-то причине чувствовал себя виноватым в этом.
«Если а-а-абидели – не обижайся. Если у-у-ударили – не ударяйся» – раньше «красный» Максим говорил так каждый раз, когда другие дети делали Антоше плохо. Потом Максим шел делать его обидчикам то же самое. Теперь два плохих черных человека с боевыми, совсем не как у Винни и «красного» Максима, пистолетами и прикрученными к ним длинными глушителями, так же негромко, как хлопает форточка от сквозняка, только что застрелили Толю и двинулись дальше к дому. Антоша, успевший забежать внутрь с Лешим, оттащил Бабая, раненного в плечо, к шкафу, чтобы надежно спрятать там, куда черные люди вряд ли станут заглядывать, потому что шкаф закрывался только снаружи. Но… возле шкафа багровело два красных пятна. А должно быть ноль пятен! Два пятна, – Антоша все смотрел, желая, чтобы они исчезли, а новые не появлялись. Вообще-то он не любил ничего данного цвета, кроме Максима. Если Максим вернется и найдет то, что хотели сделать черные люди, то расстроится. Хуже только, если черные люди сначала найдут Максима. Трясущейся рукой Антоша вытер кровь на полу своей желтой шапкой и завис, разглядывая испачканные пальцы.
Вдруг его толкнули.
– Вали, Тох! – крикнул подбежавший Леший, шаривший по ящикам кухни в тщетных поисках. Антоша не успел ему сказать, что самым большим ножом Максим накануне разделывал курицу к супу и унес потом в гараж, чтобы наточить. – Чё стоишь, емана! Они ща дверь выбьют! Быстро пошел. – Леший снова выпучил на него глаза, пихнув в плечо. В руке он держал баллончик дихлофоса.
Антоша никогда не видел Лешего таким. Он вдруг представил, как того заправили высокооктановым топливом, и он «дал своему двигателю просраться», как иногда выражался Максим. Себя Антон теперь тоже представил тем самым, особенным человеком.
Поэтому Антон побежал наверх, тихонько вылез через окно своей спальни на крышу первого этажа и ползком спустился по скользкой кровле прямиком к старому подвалу. Там, в особом месте, где никто не знал, в непрозрачном пакете, спрятанном за летними шинами, хранились заранее заказанные в интернет-магазине хлопушки. Большие, разноцветные, синие, зеленые и белые фейерверки и петарды к Новому году. Он не знал, где лежит «Глок» Винни и увезла ли она его с собой, но точно знал, где лежит его личный клад с громкими штуками.
Спустя пять долгих минут подготовки Антон занял оборонительную позицию за сосной и стал наблюдать. Из дома не доносилось ни звука с тех пор, как он прокрался из старого гаража к деревьям. Отсюда он видел и черный ход из коттеджа, который обычно запирался, и боковую дорожку, огибавшую дом от подъездных ворот. По этой самой дорожке медленно, но уверенно двигался черный человек с пистолетом на изготовку, как настоящий шпион из кино. Антон такое только по фильмам и знал, и хотя все в семье регулярно ездили в тир, он сам не ездил. Ему не нравились громкие звуки и то, как там пахло, – гарью. Намного лучше, когда со свистом взлетают яркие хлопушки, от которых пахнет почти так же, но разрываются они не в мишени, а в небе, пестрыми мерцающими бутонами. Антон знал, что он не такой меткий, как Винни, и не такой быстрый, как Максимка, а потому настраивал снаряды слишком долго, не заметив, что даже задержал дыхание. В инструкции говорилось, что фейерверки из рук пускать нельзя. Однако о том, можно ли пренебречь правилом, если это заставит черных людей уйти, там не упоминалось. Поэтому решено было делать все по инструкции.