Во дворе было темно, Ольга даже споткнулась, балансируя на раскатанной дорожке льда с тяжелыми авоськами в обеих руках: купила крупы, овощи на винегрет, отстояла-таки очереди за сахаром и маслом. Колька обещал еще настоящего «Шампанского» к столу – тоже презентовали с завода, – поэтому вино брать не стала, только ситро. Бутылочки весело гремели, пока она пробиралась по припорошенной дорожке к двери подъезда, и оттого, что старательно глядела под ноги в кромешной темноте, в последний момент заметила словно выросший из мрака черный автомобиль и тут же в ужасе отшатнулась. У двери курил человек в длинном шерстяном пальто и фуражке, надвинутой на самый лоб, так что только огонек папиросы ярко горел, словно зависнув в воздухе сам по себе. Ольга подняла глаза на окна соседей: все до одного чернели прямоугольниками, будто весь дом сговорился и дружно ушел на отбой раньше обычного. На мужчину в пальто она старалась не глядеть, тихо, как мышка, просеменила мимо и уже у самых распахнувшихся вдруг дверей застыла, выронив сумки с продуктами прямо в снег.
Из подъезда двое человек, в фуфайках и шапках набекрень, выводили под руки, будто пьяного, Ольгиного отца. Тот держался достойно, но она сразу отметила ссадину на губе и припухший глаз. На нее отец даже не взглянул, словно дочери для него больше не существовало.
Слезы на морозе застывали и больно стягивали щеки, но все равно текли не прекращая.
– Куда вы его? За что?! – взвыла она. – Папочка, родной! Он же ни в чем не виноват, товарищи, вы меня спросите лучше, я вам все расскажу!
Ольга, кинувшись к тому важному человеку у черного воронка, едва ли не упала на колени, но ее аккуратно подняли, словно вещь, и так же безразлично отодвинули, освобождая путь.
– Домой идите, гражданочка. Вас это не касается, – сказал человек в фуражке усталым голосом. – Или тоже по статье пойдете?
– По какой такой статье?.. – опешила Ольга.
– Пятьдесят восьмой, – бросил, как кость собаке, чекист.
Истерика подступила к горлу, совсем перекрыв дыхание. Ольге почудилось, что воздуха в легких нет совсем, только ледяные иглы, жалящие изнутри почти до обморока.
– Я не понимаю! – закричала она. – Мой отец не изменник, он коммунист, член партии, награжден орденом Ленина! Это ошибка, ошибка… Он уважаемый ученый…
– А еще вредитель и диверсант, – хохотнул вдруг тот, будто слышал подобные песни уже в сотый раз.
Конечно, спорить с ним было бесполезно и очень страшно. Ольга вся сжалась под металлическим холодным взглядом, ощущая, как дыхание перехватило и горло засаднило, точно ножом по нему полоснули. Начала хватать воздух ртом, давиться слезами. Отец вдруг вывернулся из-под рук сопровождающих и успел только сказать:
– Шкатулку мою… – как его ткнули в бок и втолкнули в темный салон автомобиля.
– Шкатулку ему! – фыркнул один из мужиков в фуфайках. – А портсигар, а фикус с канарейкой? – И оба заржали так громко, что их голоса, казалось, донеслись до самого Комсомольского сада.
– Дальше солнца не загонят, Оленька!.. – послышалось гулкое из отъезжающего автомобиля, и Ольга, испугавшись, что это может быть последним, что она слышала от отца, в исступлении снова опустилась на колени и зарыдала в темноте пустого двора.
Свиная голова
Ольга смотрела на птиц, но будто сквозь них. После слов Хрома о том, чем закончился вечер, когда они с ней познакомились, попросила закурить и долго сидела, водя пальцем по краю чашки, которую он дал вместо пепельницы. В какой-то момент губы у нее скривились, и Хром морально приготовился к поиску успокоительных в аптечке машины.
– Сколько же вокруг меня смертей, – вздохнула она.
Но потом нахмурилась, поморгала и быстро взяла себя в руки. Хром даже проникся уважением к женщине, воспитанной в другую эпоху, – прямо железная леди какая-то.
– Этот их, главный, перед тем как выйти на вас всех, как раз и спрашивал у меня про шкатулку, – прервал ее молчание Хром, и Ольга снова заморгала, будто просыпаясь. – Ты же знаешь, что это за шкатулка и что в ней. Такая резная, белая, из кости.
– Из-за нее все так вышло?
После этого она Хрому и рассказала историю об отце – хоть и скупо, явно через силу, – про то, как он привез из экспедиции черный камень в этой шкатулке (сомнений, что именно в ней, не возникло, ведь Хром ее подробно описал) и после этого жизнь изменилась. Как пыталась спрятать проклятый камень, но сделала только хуже и из-за этого погибли те, кого она любила.
– Отца обвинили в измене, никто из коллег за него не заступился, – вздохнула Ольга. – А потом я пошла к Кольке за камнем, хотела доказать, что вот оно, ископаемое, что копать там нужно… важно… Как будто тех образцов и отчетов, что отец носил в управление целых два месяца после приезда, им оказалось мало! Отец не мог ошибиться, в Бырранге богатые залежи угля, металлов, золота.
– И как, доказала? – спросил, хмурясь, Хром.
– Не успела.
Больше Ольга ничего не рассказала – Хрома теперь волновал тот камень, но добыть из этой мадам информацию оказалось делом нелегким. Он чувствовал, как трудно ей вспоминать прошлую жизнь. Душевные раны ее открылись и мешали сосредоточиться на деталях. Во время всего монолога с продолжительными паузами, в который Хром старательно не влезал, не считая пары уточняющих вопросов, Ольга курила и смотрела в окно на все тех же синичек, только уже скачущих по ветке рябины. Ветка давно была голой, ягоды птицы склевали после первых заморозков, но Хром словно видел красные-красные гроздья и желтые-желтые грудки синичек. Вспомнилась желтая шапка Антоши и красный снег.
– Как все произошло? – спросил Хром, и она вдавила окурок в чашку и вздохнула.
– Не хотела я это вспоминать, тяжко мне от этого. Отца арестовали, направили на исправительные работы, потом в сорок первом лагеря эвакуировали, след потерялся. Дальше я не знаю – война. Нашла следы до лагеря, а потом как сгинул. Сгубили его. А я… а Колька… – она всхлипнула. – Я тогда девчонка совсем была, в науку только верила, а в это все мракобесие с шаманами – никогда! Подумай только, мы, советские люди, осваиваем новые земли, новые высоты, все на общее благо, потому что победа над необразованностью… – она сделала жест рукой, словно в досаде на саму себя. – Словом, духи, спиритизм, шаманы – это ненаучно. Но тех, кому в руки попадал этот камень, будто подменяли. Надо было сразу от него избавиться. Это я только потом поняла.
Монолог она завершила не менее скупыми фразами об отце, который потерял облик человека, которого она знала, а о своей смерти сообщила и того меньше:
– Нету там ничего, Василий. Темнота. И холодно. А потом как будто мама меня позвала, я обернулась – и больше ничего.
У Хрома было еще много того, о чем он бы хотел спросить прямо сейчас, дабы прояснить несколько моментов, особенно, что случилось с Ольгой после того, как она спрятала от отца шкатулку, и подробности того, как все-таки погибла сама. Но в окно вдруг врезался снежок, и Ольга подскочила на стуле от неожиданности.
– Кто там? – спросила она, и глаза Шизы, вечно прищуренные, когда он задавал вопросы, сделались огромными, как у персонажа из мультика.
Хром хмыкнул:
– Свои, наверно.
Когда он открыл задвижку на калитке, то в пушистом мехе на поднятом капюшоне куртки – напротив стоял человек-пингвин – не сразу рассмотрел лицо Винни.
– Забурились вы, конечно, – укоряюще сказала она, шагая во двор. – Еле нашла, как Шиза адрес скинул. Таксист только до развилки довез, дальше не поехал, занесло все. Стучу-стучу – не слышит никто, звоню – не отвечаете.
– Телефоны на зарядке, – сказал Хром, забирая у нее тяжелый пакет, судя по всему, с картошкой. От мысли, что сегодня он поест жареной картохи, да еще под грибы Богдановой тещи, в желудке екнуло. – А мы разговаривали сидели.
– Разгова-а-аривали, – протянула Винни. – Подружились, пока меня не было? Может, мне обратно свалить, дальше будете разговаривать сидеть?
Хром цокнул, глянул на ее смешные валенки, на торчащий из-под меха капюшона нос и не смог удержаться от того, чтобы не стянуть этот капюшон назад и не взъерошить короткие волосы на ее затылке.
– Ну блин! – Она резко отпихнула его руку, но на секунду улыбнулась, хотя с уставшими глазами, без следа косметики на бледном лице, Винни напоминала зомби из сериала про «ходячих».
– Как там Антон? – спросил Шиз-Ольга, выходя на крыльцо и осматриваясь, – незаметно так, видимо, за столько лет у Ольги выработалась привычка делать это осторожно. Хром прикинул, как это – через раз просыпаться в незнакомом месте, – и ему снова захотелось пожать руку этой сильной советской женщине за внутренний стержень и выдержку.
– Состояние стабилизировалось, но он пока в искусственной коме, – сказала Винни, глянула в сторону Шизы и, вздохнув как-то странно, будто внутри у нее что-то до сих пор рвалось, но держалось на последней нитке, тут же преувеличенно бодро спросила: – Ну а вы как? Жрать, наверное, хотите. Я тоже хочу. Белоснежка, ты сегодня за гнома. Картошки начистишь?
– Какие проблемы, – усмехнулся Хром уже из кухни.
– А я смотрю Шиза у нас сегодня в лайтовой версии, – заметила Винни. – Значит, вместе чистить будете, пока я котлет налеплю.
Сглотнув слюну, Хром поинтересовался:
– А что, в хард-версии он картошку не чистит?
– Не умеет. – Винни шуршала вторым пакетом, доставая оттуда продукты. – Один раз попросила его, так он ее ободрал, там после этого самой картошки осталось только на суп.
Ясень-пень, Ольга-то готовить, походу, умеет, а Шиза – что с Шизы взять? Хром и сам когда-то макароны отскребал от кастрюли и выкидывал спаленные куриные ножки, которые после такого даже дворовые коты отказывались пробовать. Но у Шизы и пацанов была в доме хотя бы Винни, а у Хрома только ковер и буфет – последний хоть и подкидывал готовой хавки, но за домохозяйку не канал.
Подвинув к себе ведро для мусора и взявшись за нож, краем глаза Хром следил за Ольгой и видел, как она, разложив у ног пакет для очистков, достает картофелину и с недовольством рассматривает обкусанные ногти. Видимо, Шизе потом достанется за порчу совместного имущества. Винни тем временем рассказывала про Бабая, что на том, как на собаке, все сразу затягивается, и его попробуй прибей, про врача, который «хороший такой, добрый мужик», сразу ей сообщил, что все будет хорошо, и видно было, что она сознательно избегает разговора о случившемся, поэтому Хром не стал спрашивать, надо ли сегодня звонить и договариваться о похоронах. Конечно, ему и не придется, всем явно займется Шиза, как главный, но спросить о том, что делать дальше, его подмывало. Лично ему так всегда было легче – начать решать проблемы прямо сейчас, вместо того чтобы переживать на перспективу. Но Винни эту тему пока не трогала – созреет и спросит позже, сама, – вместо Шизы была Ольга, а значит, и Хрому тоже суетиться было не нужно. Когда Винни вышла ненадолго, он все-таки спросил негромко: