В любой другой момент картина, представшая взору, наверняка ошеломила бы её. Даже сейчас, когда все чувства будто умерли, Янка впала в ступор и не знала, как реагировать на увиденное. Открыв дверь кладовки одним рывком, она застала Антипа и Нюсю страстно лобызающимися в интимной полутьме. Сладострастная парочка была настолько увлечена своим занятием, что не замечала обомлевшую свидетельницу. Первым чувством, посетившим Янку, было отвращение: «Как он может прикасаться к Нюсе, она же вся покрыта гнойными угрями?! А с другой стороны, неужели Антип может ей нравиться, он же полный даун?! А пожалуй, они подходят друг другу — шоу уродов!» Прелюбодеи продолжали свой мстительный акт, топчась по белой Нюсиной блузке, скомканной на полу. Антип, громко пыхтя, елозил под несвежим бюстгальтером партнёрши. Даже обнаружив провал секретной операции, коварная Нюся не сразу вытащила ладонь из расстёгнутой ширинки Антипа.
Янка с каменным выражением лица тихонько прикрыла дверь:
— ВОТ ЭТО ДА!!! А я-то думала, что меня уже ничем не удивить…
ЯНАГРАНИ
…Как выяснили учёные, вселенная лишь на пять процентов состоит из видимой материи, а всё остальное — необъяснимая тёмная субстанция…
Уже две недели как Янка жила вместе с Антипом в съёмной квартире. Как ни странно, но тот омерзительный случай с Нюсей сыграл решающую положительную роль в вопросе переезда. Во-первых, Янка могла сколь угодно изображать горькую обиду и не допускать горе-жениха до тела, а во-вторых, то, что она решилась на пребывание на одной территории, заставляло Антипа надеяться на положительные перемены и вести себя прилично. Подлила масло в огонь утрата перстня, который в суматохе был где-то обронен, а скорее всего втихаря пропит ушлым сожителем.
Совместное проживание нисколько не сблизило их и не сделало даже подобием семьи. Каждый жил своей отдельной жизнью, встречались только под вечер. По ночам обделённый лаской Антип кипятил чифирь на крошечной кухне и угрюмо дымил в потолок. А Янка маялась без сна, вздрагивая от каждого шороха, и только под утро забывалась тяжёлым коротким бесчувствием.
Она постоянно пребывала в болезненном состоянии скрытой затянувшейся паники: «Прошляпила! Упустила единственную в мире любовь. Не будет в жизни больше ничего хорошего. Никогда! Только не смей обвинять Аграновича! Не смей! Сама во всём виновата!» Янка гнала навязчивые мысли, затушёвывала, но постоянно скатывалась на жалость к себе, которая непременно перерастала в ненависть. Она отлично знала, чем заканчивались такие вспышки. Янка не могла справиться с вырывающимися наружу, как вулканическая лава, эмоциями. И часто ловила себя уже задыхающейся от рыданий, проклинающей самоё себя. Наваливался чёрной лохматой тушей необъяснимый страх.
— Так плохо мне ещё, пожалуй, никогда не было. Не вырваться! Некуда бежать! До каких пор будет длиться безутешная тоска?! Ненавижу себя!
Кто-то необъяснимо ужасный неотступно следил из каждого угла этой чужой квартиры, прятался в шкафах, под диваном, под ванной, дёргал за простыню, прикасался к одеялу, сопел над ухом. Если раньше Янка желала уединённости, то теперь она стала бояться оставаться одна, поэтому присутствие Антипа радовало как никогда.
К ночи страх усиливался. Ночные приступы не поддавались описанию, их можно было только почувствовать как беспрерывно нарастающий животный ужас птенца, попавшего в когтистую хищную лапу, в оцепенении смотрящего в неотвратимо надвигающуюся открытую чёрную пасть, когда уже ощущается на лице горячее плотоядное дыхание.
Вот сейчас клацнут в последний раз острые зубы, и жадное безжалостное чрево проглотит беспомощное тельце. Сковывает ледяной судорогой, невозможно пошевелить даже пальцем. Свист в ушах и жуткое давление на каждую клеточку, как будто протягивают сквозь узкий резиновый шланг. Нервы натянуты струнами перед разрывом… Резкий хлопок. Холодная взрывная волна подбрасывает над кроватью и накрывает с головой.
«Есть только один способ прекратить эту пытку. Уйти от всех и навсегда! Не доставлять удовольствие невидимому монстру смаковать моё унижение. Пусть захлопнется эта чёрная пасть — я ей не достанусь. Сама решу одним махом свою никчёмную, никому не нужную жизнь».
Янка вспомнила почему-то, как, замерзая зимой на автобусной остановке, спасалась от стужи тем, что представляла — сейчас не январь, а март. И воздух вдруг становился терпким — весенним, будоражащим сокровенные желания. Лезли в голову сладкие мысли о счастье, об Аграновиче… «Какая же глупая была тогда — счастливая, несмотря ни на что. Главное, что не было тогда этого пожирающего ужаса, а значит, можно было жить и мечтать. Всё о весне мечтала. Ну, вот она, твоя весна. Завтра заканчивается. Кушай её с маслом! Ничего не изменилось к лучшему. Только хуже стало!
Снова кто-то злобно смотрит отовсюду — следит. Страшно! Антип, наверное, чувствовал, что-то похожее в ту ночь, когда его преследовал мёртвый отец? Теперь вот, пожалуйста, и сама испытываю такой кошмар, что в пору чертить магический круг. Только знаю точно, что это не поможет. Мне больше ничего не поможет. Неотвратимо! И даже рассказать об этом невозможно. Кому? Антипу? Это смешно! Маме Ире? Она тут же объявит всему городу, что диагноз, поставленный ею при моём рождении, подтвердился. Упечёт в психушку навеки. Там уж точно не спрятаться от НЕГО, запредельного, всепроникающего, бесконечно жестокого…»
— Антипка, забей косяк. Раскумаримся…
Посреди ночи Янка очнулась от ослепительной вспышки света. Прямо над головой возвышался сотканный из светящейся плазмы воин-великан, сверкающий, как гигантский бенгальский огонь. Раздвигая головой потолок, он занёс над ней огненное копьё величиной с берёзу. Янка не услышала своего отчаянного крика. Только тихое потрескивание раскалённого воздуха нарушало ночной покой притихшей хрущёвки. Взгляд невидящих белых глаз будто проникал в сознание. Преодолев голосовой спазм, Янка сорвалась на визг. Вместе с голосом вернулась и возможность двигаться. Словно прорывая невидимые путы, она скатилась с края и забилась под диван. Но этот трюк не отпугнул воинственно настроенного призрака и не разбудил причмокивающего во сне Антипа. От потустороннего жуткого взгляда фантома будто отвратительно мерзкие черви копошились в Янкином мозгу, а затем вытекли наружу и расползлись по комнате, затаившись до времени в каждом тёмном углу. Призрак распался на искорки и тихо растаял, а Янка ещё долго колотилась в холодном поту, боясь высунуться из-под дивана, беспрерывно шепча в безумном исступлении: «ЯНАГРАНИ… Я-НА-ГРА-НИ…»
Первое, что увидела утром, едва открыв глаза — стоящий посреди комнаты вместо стола мотоцикл «Ява», сделанный из чистого золота. Судорожные попытки растолкать Антипа, как обычно, ни к чему не привели. Пытаясь справиться со сбившимся дыханием, Янка двинулась вперёд, протягивая дрожащие руки к новоявленному чуду. Прикоснувшись к холодному блестящему боку мотоцикла, она несколько секунд стояла, не веря своим глазам. Наконец картинка дрогнула и стала меняться. Когда взгляд прояснился от наваждения, Янка увидела, что стоит перед столом, на котором лежит пачка сигарет «Золотая Ява». По спине пробежал лёгкий холодок.
— Янка-шиза на грани криза, — деловито сообщил гладкощёкий холёный диктор из утренней программы новостей. Янка медленно перевела безумный взгляд на экран включившегося непонятным образом телевизора:
— КТО?
— Повторяю, шиза на краю кар-ни-за, — с плохо скрываемой издёвкой по слогам отчеканил диктор и как ни в чём не бывало продолжил: — Кризис верхних эшелонов власти в Южной Корее…
— Капец! — Янка на ватных ногах вернулась к дивану, постояла какое-то время, а затем рухнула как подкошенная и замерла без движения.
Обрывки странных неясных воспоминаний проносились перед ней. Мелкие незначительные детали прежней жизни, о которых она старалась забыть или вовсе никогда не помнила раньше, беспорядочно роились перед её мысленным взором. Безобразно согнутая дверь взломанного киоска, алюминиевая кружка на чужой даче, коричневая от многолетнего чайного налёта, крупный циферблат наручных часов на загорелой руке Гвоздева, маленький тёмно-зеленый почтовый ящик, запертый на несуразно большой амбарный замок, подъезд, где целовались с Аграновичем, пуговица на его пальто, блестящая и отполированная, будто сделанная из чёрного камня.
Немного оттаяв, как фарш, вынутый из морозилки, Янка, превозмогая навалившееся бессилие, с трудом стала одеваться, боясь глядеть по сторонам, чтобы не обнаружить ещё какой-нибудь «сюрприз». Страх гнал Янку прочь из квартиры — к людям. Она теперь очень хорошо понимала, почему городские сумасшедшие так любят бродить по улицам. Только внутри толпы, живущей повседневными заботами простой понятной жизни, страх терял часть своей силы и ослаблял узду. Янка приобрела множество новых привычек: подолгу бесцельно ходить по городу, не поворачиваться спиной к открытой двери, не выключать на ночь свет и не смотреть в зеркала. Она больше не тратила время на макияж. Хотя вроде бы совсем недавно считала неприличным выйти, не накрасив тушью ресницы — всё равно что голой.
Но сегодня, торопливо умываясь, она забылась и рефлекторно взглянула в большое зеркало в ванной. Из туманного Зазеркалья на неё смотрело остановившимися глазами, затянутыми мутной жёлтой плёнкой, её мёртвое отражение с землисто-зелёным лицом и полуоткрытым чёрным провалом рта, перепачканным зубной пастой. Янка вскрикнула. Голос дрогнул и сломался. Отражение перестало быть послушным и, вместо того чтобы повторить движения за своей хозяйкой, вдруг искривилось ненавидящей торжествующей улыбкой: «Ты моя! Уже скоро!» Янка похолодела. Сердце на миг замерло, а затем глухо забухало, с болью сотрясая грудную клетку, всё тело, пол под ногами и пространство вокруг.
Янка очнулась бегущей в домашних шлёпанцах по незнакомой улице с зубной щёткой в руке. Растерянно пыталась сообразить, где находится. Случайно Янка встретилась взглядом с идущей навстречу молодой беременной женщиной в светлом плаще и розовом берете. Беременная тоже оказалась обладателем знакомого жуткого лица — Янкиного лица! Только на этот раз ненавистная злобная усмешка носила оттенок удивления. Не в силах выдержать обмороженного взгляда, Янка попятилась, пока не упёрлась спиной в стену. Боясь потерять сознание и ведя неравный бой с подкатывающей тошнотой, она медленно посмотрела вокруг. Интуитивно стала нашаривать висевший на груди перстень, но вспомнила, что давно уже смирилась с его потерей. Это открытие не добавило оптимизма.