[83].
Мне нравится такой гуманный взгляд, и я вспоминаю свой разговор с психологом, доктором Люси Джонстон. Мы ней говорили о том, как люди с диагнозом «шизофрения» часто очень восприимчивы, чутки к настроению и состоянию других людей, чувствительны. Она уверена, что генетики совершают ошибку, концептуализируя такое состояние как биологическую уязвимость или болезнь, а не особенность характера, которая (при определенных обстоятельствах) может стать и преимуществом. Мы, например, надеемся, что медсестры – очень чуткие люди, но мы не станем говорить о «генетической предрасположенности к сестринской профессии». В этом отношении мы, похоже, склонны оценивать такое качество как «восприимчивость» исходя из результатов. А результат, как известно, часто зависит от внешних факторов и не может являться признаком того, что человеку недостает чего-то фундаментального, что с ним что-то «не так» или что он на что-то изначально не способен.
Одна из причин, по которой Джоанна Монкриф так скептически относится к научному поиску причин психических расстройств, состоит в том, что до сих пор все открытия в этой области не смогли никак изменить клинический результат. После ухода с должности директора Национального института психического здоровья Томас Инсел заключил: «Я провел в институте 13 лет, продвигая нейронауки и генетику к пониманию природы психических расстройств. Когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что преуспел в том смысле, что мы опубликовали множество прекрасных статей, написанных прекрасными учеными, и мы потратили на это, смею сказать, огромные суммы – что-то около 20 миллиардов долларов. И все же я не думаю, что мы хоть на сантиметр продвинулись в уменьшении числа самоубийств и госпитализаций, в улучшении лечения для десятков миллионов людей с психическими расстройствами»[84].
«Думаю, надо прекратить гоняться за причинами и спросить себя, как жить с такой проблемой? – говорит Монкрифф. – Как мы можем помочь людям вести наиболее комфортную и богатую жизнь? Как нам понять, почему именно людям с такими особенностями сложно функционировать в обществе? Есть ли способ организовать наше общество так, чтобы этим людям легче было жить полной жизнью?»
Об этом стоит подумать, потому что сейчас наше общество, кажется, вовсе к такому не приспособлено.
Сейчас мы на примере посмотрим, как социум может повернуться спиной к определенным своим членам.
Сообщество
Живые статуи
Летом 1985 года в ирландской деревеньке Баллинспиттл, что в графстве Корк, две девочки-подростка рассказали, что видели, как статуя Девы Марии – стоящая в гроте у дороги, в пяти метрах вверх по крутому каменистому холму – начала вдруг двигаться. Слух разлетелся быстро, СМИ подхватили историю, и люди тысячами повалили к статуе. Многие просто любопытствовали, многие хотели посмотреть, провести небольшую службу и помолиться. В недели и месяцы после первого свидетельства не менее ста тысяч человек совершили паломничество к статуе.
Тут же началась целая волна сообщений о новых движущихся статуях и других необъяснимых явлениях в местах католического почитания по всей стране.
Одним из таких мест стала деревня Ратданган – крошечное поселение в долине гор Уиклоу. На перекрестке здесь стоит деревенский паб, напротив – небольшой магазин и почтовое отделение. Местная газета за 20 сентября 1985 года описывает, как пустынная местность изменилась в одночасье. Около пяти сотен человек собралось за зданием администрации, где на каменном постаменте, одетая в раскрашенную голубую накидку и блаженно глядящая поверх толпы, стояла Леди из Ратдангана. Репортер Тони Мерфи докладывает: «Я слышал, как юноша с акцентом жителя южного Уиклоу говорит своим друзьям: “Глядите, она все время шевелится, руки то вверх, то вниз. Она всю ночь так делает”. Друзья его, впрочем, не выглядели слишком убежденными».
Все кончилось так же внезапно, как и началось. Толпы уменьшились, а затем и вовсе исчезли. СМИ потеряли интерес. Католическая церковь заняла осторожно нейтральную позицию, так что разбираться с произошедшим остались психологи и социологи. Они разработали множество противоречащих теорий о том, что в Ирландии стало известно как «Год живых статуй».
Следующим летом, во время поездки к родственникам, десятилетнюю Кейт, двух ее братьев и сестру мать отвела посмотреть на Ратданганскую статую.
Кейт, мягко выражаясь, была не впечатлена: «Это статуя. Мне было все равно. Просто скучная семейная поездка».
Я встречаюсь с Кейт в модной кофейне – много авокадо в меню – недалеко от ее дома в пригороде Дублина. Я на самом деле пришел еще до открытия и ждал у входа, глядя на идущую ко мне по дорожке Кейт. Она машет руками, рассекая воздух при каждом шаге. Она невысокая и выглядит гораздо моложе своего возраста (ей 41), просто излучает энергию. Когда мы наконец-то присаживаемся за столик, она крепко скрещивает руки на груди. Она просидит так, держа себя в объятиях, почти весь разговор, мне кажется, в попытке успокоить и утешить себя. «Я туда не возвращалась, – говорить она. – Никогда не искала информацию о ней и не хотела увидеть ее снова. Никогда». В ее голосе я слышу не только безразличие. В нем есть и доля отвращения. Кейт говорит очень быстро с акцентом, который мне кажется стопроцентно ирландским, но сама она описывает его как «наполовину лондонский» – в столице она провела раннее детство. Переезд внесет свой вклад в то, что она чувствовала себя изгоем большую часть отроческой жизни.
Когда я работал медбратом, мои отношения с диагностированными шизофрениками и их родными были достаточно ясно очерчены: я был частью команды, предлагавшей лечение и по возможности доброту, ободрение и поддержку. Когда я встречаюсь с людьми как автор будущей книги, моя роль куда более размыта. Я упоминаю об этом потому, что по мере того, как история Кейт становится для нее все тяжелее, на ее глаза наворачиваются слезы – и я чувствую себя будто парализованным. Страдания незнакомцев – это сложная штука, не правда ли? Мы можем выбрать не замечать их.
Мы часто выборочно относимся к тому, что видим: каменная статуя двигается, а та семья через улицу – у них все в порядке.
Взрослый мир
Мать Кейт, Бриджит, родилась и выросла в ирландском городе Блессингтоне, графство Уиклоу. Живописное место, но делать там абсолютно нечего. Воображение и амбиции Бриджит простирались далеко за пределы жизни в крохотном городишке. Она была энергичной и целеустремленной женщиной, но вместе с тем любящей и заботливой.
Так что в середине 1960-х, когда ей было едва за двадцать, она упаковала чемоданы и переехала в Лондон, чтобы выучиться и работать медсестрой.
Более того, психиатрической медсестрой.
Большую часть информации о том периоде жизни матери Кейт почерпнула из ее дневников и записных книжек. В воображении Кейт выстроился образ яркой молодой женщины, с нормальной и насыщенной социальной жизнью, с друзьями, увлечениями и всеми положенными студентке медицинского факультета заботами. Бриджит играла в теннис, думала о том, как уложить волосы и как одеваться, куда и с кем поехать на выходных.
Образ матери в этих дневниках был так далек от той женщины, что Кейт знала.
Я говорю, что хотел бы взглянуть на дневники.
«Мы все повыкидывали, – объясняет Кейт. – Теперь я жалею, что мы не оставили хотя бы такие вещи».
Во время учебы Бриджит встретила отца Кейт, он тоже учился на медбрата, а сам был мигрантом из Индии. Они поженились вскоре после выпуска и переехали в съемное жилье в лондонском районе Саттон.
Кейт была вторым ребенком, ее любимчик-брат был старше на два года. «Я не думаю, что мама особенно меня любила, – внезапно говорит Кейт с ошеломляющей искренностью. – Кажется, она как-то по-другому представляла себе дочь». За этой фразой кроется многое – но Кейт не хочет, чтобы я писал об этих вещах. Она верит, что, по крайней мере частично, отношение матери было связано с борьбой за внимание отца.
У характера Бриджит была и темная сторона. Несмотря на всю ее доброту, иногда у нее случались неожиданные приступы ревности. Самое ранее воспоминание Кейт относится к тому году, когда ей было четыре. Мать забрала ее из детского сада, и Кейт взахлеб рассказывала ей о воспитательнице, которая очень ей нравилась. Кейт не помнит весь эпизод, но чего она никогда не забудет, так это как тень матери легла на ее лицо. «Если ты так ее любишь, – сказала Бриджит, – иди и живи с ней».
Когда Кейт было пять, у нее родилась сестренка, а еще три года спустя – младший брат. Он был еще совсем младенцем, когда Бриджит настояла на семейной фотографии перед статуей Девы Марии во время семейной поездки в Ратданган.
Для Бриджит эта поездка была не слишком радостной. Они поехали в Ирландию, чтобы навестить ее сестру и племянников, но Бриджит была уверена – по мнению Кейт, ошибочно – что ее шестнадцатилетняя племянница флиртует с отцом Кейт. Но все это было забыто в присутствии статуи. Пока скучающие дети еле волочили ноги, Бриджит просто сияла. Она сделала в тот день десятки фотографий – потратила всю пленку.
Кейт тихо произносит ругательство и качает головой.
«Она почувствовала там что-то особенное, – говорит она мне. – Я помню, как она была возбуждена. У нее слезы на глаза наворачивались. Ей казалось, что происходит что-то важное».
Мне легко представить версию событий, в которой отец Кейт, подготовленный психиатрический медбрат, замечает ранние тревожные признаки и находит профессиональную помощь для жены. Он мог бы сразу заподозрить неладное, когда по возвращении в Лондон Бриджит проявила фотографии и стала ими просто одержима.
Но только сначала это не выглядело как обсессия. Это была просто фотография статуи, обрамленная и повешенная у кухонного окошка.
Кейт с остальными детьми были первыми, кто заметил, сколько времени их мать проводит, разглядывая фотографию. Она говорила об изображении, пока готовила и хлопотала на кухне. Она говорила о том, как Дева Мария смотрит на нее, видит ее. То, как свет падал на лицо статуи, – это явно что-то значило. И то, как она улыбалась, – тоже.