— Что последнее ты помнишь до того, как оказался здесь? — спросил Брюс, осторожно вытянув руки вперед и сделав шаг. Пальцы нащупали пустоту, и он едва удержался от того, чтобы не отдернуть руки — казалось, тьма может быть материальной, способной схватить, утащить.
— Я был в Адской кухне, патрулировал. Почувствовал... присутствие. Что-то, чего никогда раньше не ощущал. Холод, но не физический — холод, проникающий прямо в душу. А потом... — Мэтт замолчал, его дыхание участилось, стало поверхностным, как у человека на грани панической атаки. — Не помню. Следующее воспоминание — я просыпаюсь здесь, с глазами, которые видят. И с этим.
Звук движения, неуверенного, спотыкающегося, затем в руку Брюса что-то вложили — маленький холодный предмет. Металлический ключ с необычным узором на бородке, который Брюс мог различить только кончиками пальцев — какие-то символы, напоминающие руны, вырезанные в металле с чудовищной точностью.
— Ключ был зажат в моей руке, — пояснил Мэтт. — На нем выгравировано: "Морг". Но это не обычная гравировка, Брюс. Буквы выглядят так, будто они вырезаны в плоти, а не в металле. Они... меняются, когда я смотрю на них слишком долго.
Брюс сжал ключ, ощущая, как от металла исходит неестественный холод, проникающий сквозь кожу перчаток, добираясь до костей, высасывая тепло из самой сути его существа. В этот момент его слух уловил что-то — отдаленный звук, напоминающий скрежет металла о кафель, словно кто-то тащил тяжелый предмет по полу. Звук приближался, методичный и неумолимый, как сама смерть.
— Ты слышишь? — спросил Брюс, чувствуя, как волоски на затылке встают дыбом.
— Да. И... я чувствую запах. Что-то горелое и... гнилое одновременно. — Голос Мэтта дрогнул, в нем слышался настоящий страх — эмоция, которую Брюс никогда раньше не слышал у Сорвиголовы. — Брюс, нам нужно уходить. Сейчас.
Шкатулка. Брюс внезапно вспомнил о ней — восьмиугольной, с зловещим узором на крышке, который, казалось, двигался под его пальцами. Он ощупал себя, проверяя карманы костюма, пояс с гаджетами. Всё было на месте, кроме маски и шкатулки.
— Мэтт, ты видишь шкатулку? Деревянную, восьмиугольную? — спросил он, не в силах скрыть напряжение в голосе.
— Нет, но... — Мэтт внезапно замолчал, его дыхание прервалось. — О боже. Брюс, у тебя на груди... что-то нарисовано. Или вырезано. Символ, похожий на восьмиугольник с линиями внутри. Он... он словно светится изнутри твоей кожи.
Брюс провел рукой по груди и почувствовал выпуклости на костюме — и боль, пронзительную, жгучую, словно символ был не нарисован, а действительно вырезан на его коже, под защитной броней, и рана была свежей, сочащейся.
Скрежет стал громче. Теперь к нему добавился новый звук — влажное хлюпанье, как будто что-то двигалось по лужам крови или другой жидкости, и тяжелое, механическое дыхание, словно через респиратор или противогаз.
— Идем, — Мэтт схватил Брюса за руку, его пальцы дрожали. — Коридор направо, потом налево. Я вижу указатель на морг. Господи, я никогда не думал, что буду так рад видеть знак, указывающий на чертов морг.
Они двигались медленнее, чем хотелось бы, — Брюс из-за слепоты, а Мэтт из-за неспособности контролировать свое тело с привычной точностью. Каждый шаг был борьбой с неизвестностью для Брюса — земля под ногами казалась то твердой, то внезапно мягкой, податливой, словно он шел по полу, который в любой момент мог превратиться в трясину. Мэтт описывал путь: "Ступенька вниз", "Осторожно, обломки справа", "Потолок обвалился, пригнись", но в его голосе слышалась неуверенность человека, который не доверяет собственным глазам.
Глава 5. Проклятие.
Ощущение было мучительным для Брюса — Бэтмен, привыкший быть ведущим, контролирующим, теперь полностью зависел от другого. Каждый шаг был актом слепой веры — не в Бога, в которого он перестал верить в восемь лет в переулке Преступлений, а в человека рядом с ним, который сам был дезориентирован и напуган.
Звуки преследования не утихали — казалось, что-то неуклонно приближалось, методично проверяя каждую комнату, каждый закоулок. Иногда слышался металлический лязг, словно тяжелая цепь волочилась по полу, иногда — влажное чавканье, как будто невидимый преследователь шагал по лужам густой жидкости.
— Мэтт, что ты видишь? Опиши больницу, — попросил Брюс, пытаясь создать в голове карту окружающего пространства. Полная беспомощность сводила его с ума — он, человек, построивший свою жизнь на контроле, теперь не мог контролировать даже собственные шаги.
— Это... не совсем больница, — голос Мэтта дрожал, слова выходили рваными, словно каждое требовало усилия. — По крайней мере, не такая, какой она должна быть. Стены... боже, эти стены... они покрыты пятнами ржавчины и крови, образующими узоры, похожие на лица в агонии. Иногда я вижу, как они... двигаются, Брюс. Словно кто-то пытается выбраться изнутри стен.
Мэтт споткнулся, и Брюс едва успел схватить его за руку, чувствуя, как напряжены мышцы Сорвиголовы — словно каждая клетка его тела находилась в состоянии полной боевой готовности.
— Потолок местами обвалился, — продолжил Мэтт после паузы, — обнажая трубы и провода, которые... двигаются, как внутренности. Я клянусь, Брюс, они пульсируют. Пол покрыт грязью и чем-то, что выглядит как кожа, отслоившаяся от чего-то огромного. И повсюду следы — словно что-то тяжелое тащили, оставляя кровавые полосы.
Брюс пытался сформировать ментальную карту, но описание Мэтта было слишком сюрреалистичным, не поддающимся логике. Мир вокруг них, казалось, подчинялся не законам физики, а законам кошмара.
— А эти... эти чёртовы медсестры, — Мэтт почти шептал. — Они не... они не должны так выглядеть, Брюс. У них нет лиц, только бинты, намотанные вокруг головы, пропитанные чем-то тёмным. И их движения... как у сломанных марионеток. Слава богу, что мы пока встретили их только издалека.
Брюс почувствовал, как холодок пробежал по позвоночнику. Его разум — аналитический, рациональный — пытался найти объяснение происходящему. Галлюциноген? Массовый психоз? Или нечто более зловещее, нечто за пределами известной науки?
— Эти символы на стенах, — продолжал Мэтт, его речь становилась всё более лихорадочной, — я не могу смотреть на них слишком долго. Они словно... проникают в мозг, вызывают тошноту. И некоторые... некоторые из них такие же, как тот, что у тебя на груди. Восьмиугольник с линиями. Снова и снова.
Брюс почувствовал, как метка на его груди пульсирует в такт его сердцебиению, словно живое существо, поселившееся под кожей. Боль была тупой, настойчивой, как будто что-то пыталось прорасти изнутри его тела.
— Мы почти пришли, — сказал Мэтт, его голос напрягся. — Дверь с табличкой "Морг" прямо перед нами. Но...
— Что? — Брюс напрягся, готовясь к худшему.
— На двери... написано кровью: "Он ждет тебя, Демон". И еще символ, такой же, как у тебя на груди. — Мэтт сделал паузу, затем добавил тише: — Надпись свежая, Брюс. Кровь еще... течет.
Брюс почувствовал, как холодок пробежал по спине. Кто бы ни создал это место, он знал, что Бэтмен придет. Знал и готовился. "Демон" — так называли его некоторые преступники Готэма, видя в нем не человека, а воплощение своих страхов, призрака из тьмы.
— Используй ключ, — сказал Брюс, протягивая металлический предмет Мэтту. Пальцы Сорвиголовы дрожали, когда он брал ключ, и Брюс услышал его прерывистое дыхание.
Звук поворачивающегося в замке ключа казался неестественно громким, словно само здание затаило дыхание. Скрип петель напоминал крик боли, и волна холодного воздуха, пахнущего формалином, разложением и чем-то еще, неопознаваемым и древним, ударила в лицо.
— О господи, — выдохнул Мэтт, его голос сорвался на последнем слоге. — Брюс... здесь... здесь тела. Десятки тел под простынями на каталках. И все они... все они выглядят как мы.
— Что? — Брюс почувствовал, как земля уходит из-под ног. — Что ты имеешь в виду?
— Тела... они как копии нас. Некоторые — Бэтмены, некоторые — Сорвиголовы. Но все... все с этим символом, вырезанным на груди. — Голос Мэтта дрожал. — И они не... они не совсем мертвые, Брюс. Я вижу, как некоторые из них шевелятся под простынями.
Брюс почувствовал, как что-то внутри него ломается — не физическое, а ментальное. Впервые за долгие годы он ощутил настоящий страх — не рациональный страх перед опасностью, а первобытный ужас перед неизвестным, перед реальностью, искаженной до неузнаваемости. И хуже всего было то, что он не мог видеть, не мог контролировать ситуацию — он, человек, построивший свою жизнь на наблюдении, анализе и контроле, теперь был беспомощен в мире кошмаров.
Звуки преследования стали оглушительно громкими — что-то приближалось к моргу, что-то тяжелое и неумолимое. И внезапно Брюс осознал, что часть его не хочет бороться, не хочет убегать. Часть его — темная, скрытая глубоко внутри — хотела увидеть то, что приближалось, хотела встретиться с кошмаром лицом к лицу.
Эта мысль испугала его больше, чем что-либо другое.
— Брюс, там в конце зала... что-то есть, — прошептал Мэтт, его голос был едва слышен даже для обостренного слуха Бэтмена. — Большой стеклянный контейнер с... с чем-то внутри. Что-то, что выглядит как шкатулка, но больше, намного больше. И вокруг нее... тела. Не такие, как на каталках. Эти... эти словно сплавлены вместе, как будто кто-то пытался соединить их в одно существо.
Брюс сделал неуверенный шаг вперед, вытянув руки перед собой. Пальцы уперлись во что-то твердое — стеклянная поверхность, холодная и гладкая.
— Это оно? Контейнер?
— Да, — Мэтт звучал так, словно его тошнило. — Внутри... внутри что-то пульсирует, Брюс. Оно... оно словно бьется, как сердце. И я вижу... я вижу символы, вырезанные на его поверхности. Такие же, как на твоей груди.
Внезапно раздался оглушительный грохот — двери морга распахнулись с такой силой, что, казалось, сорвались с петель. Воздух наполнился звуком тяжелых шагов и скрежетом металла о металл.