«Ты его тоже невзлюбишь…» Почему Врач так сказал? При последнем обвальном падении нравов в Т., видимо, пришибло всех, а особенно Врача. То, что он рассказал, ни в какие ворота не лезло. Оказывается, Иван Лигуша, бывший бульдозерист, неудачник в общественной и в личной жизни, никогда, по словам Врача, не смог бы покончить с собой (то есть совершить волевой осознанный выбор) уже потому только, что был рожден специально для того, чтобы его убивали. Понятно, заметил Врач, сам факт появления на свет такого человека настораживает.
Последнюю мысль Врач никак не прокомментировал.
Впрочем, в истории Ивана Лигуши многое приходилось принимать на веру, как данность. Зачем-то, например, Лигуша понадобился Соловью. Врач сам видел, как недурно одетый, хорошо сложенный человек, в котором, понятно, никто не мог заподозрить беглого зека, присаживался в кафе за столик Лигуши. Возможно, считал Врач, Соловей сделал несколько попыток попасть в дом Лигуши, но бывший бульдозерист гостей принимал только в кухне или во дворе. Сцепщик Исаев, возвращаясь в апреле с дежурства, слышал голоса в доме Лигуши. Ночь, рассказывал он, улица не освещена, голоса злые. Потом кого-то выбросили за калитку. Может, Соловья. А над ним роились дикие осы.
Как позже выяснил Леня Врач, сцепщик Исаев часто возвращался с дежурства поддатый. К тому же по душевной своей конституции он относился к людям впечатлительным. Хотя следует напомнить, что очередное убийство бывшего бульдозериста произошло как раз на другой день после ночных видений Исаева.
Костя-Пуза (для всех, понятно, даже не Соловей) явился в кафе с Анечкой Кошкиной. И Анечка, вертлявая, как шестикрылый воробей, держалась прямо как дама. Устроились они рядом со столиком Лигуши, к которому, пока он не выпил первых шести литров пива, никто не подсаживался. И все шло мирно и весело, пока подвыпившего разомлюя Лигушу не стал раздражать нежный, как пух голубя под мышкой, голос Анечки Кошкиной. С хамской самоуверенностью бывший бульдозерист заявил, что Анечкин кавалер, несмотря на представительный вид, скоро сядет. И не в домашнее уютное кресло, а в казенный дом. «А я знаю, за что я сяду!» — криво усмехнулся на это Костя-Пуза и, выхватив из-под плаща обрез, одним выстрелом отправил Лигушу в морг, откуда уже сам Лигуша отправил в реанимацию смотрителя. А в мае, добавил Врач, уже Анечка Кошкина отправила бывшего бульдозериста в морг, откуда Лигуша, по сложившейся традиции, отправил в реанимацию все того же смотрителя.
И еще была одна деталь. Незадолго до вечера с выстрелами Иван Лигуша побывал в Городе. Он что-то там спрятал. А потом послал записку Роальду: «Пятнадцатого меня убьют».
— Может, это ты и убьешь Лигушу, — ухмыльнулся Врач, провожая Шурика. — В Т. каждый второй готов убить Лигушу.
Веселенькое дельце. Псих Дерюков находит обрез Кости-Пузы и стреляет из него в Константина Эдмундовича. Анечка Кошкина открыто угрожает убить Лигушу. А теперь выясняется, что этого желает каждый второй житель Т.
— Не нравится мне все это, — сказал Шурик Врачу. — Чего, например, хотел от Лигуши Костя-Пуза?
— Откуда мне знать? — Врач отвел в сторону влажно помаргивающие глаза.
— Ладно, — сказал Шурик, — поставим вопрос иначе. Чего хотела от бывшего бульдозериста Анечка?
— Откуда мне знать?
— Ладно, — покачал головой Шурик, — поставим вопрос по-другому. Почему Костя-Пуза искал знакомства с Лигушей? Почему Лигуша ни с того ни с сего испугался Соловья и послал Роальду записку? И что, наконец, он спрятал в Городе?
— Это не один вопрос, — недовольно заметил Врач. — Это четыре вопроса.
— Может, ответишь хотя бы на последний?
— Шкатулка… — протянул Врач.
— Какая шкатулка? — удивился Шурик.
— Шкатулка рыцаря…
— Ну-ну, — поощрил Шурик. Он видел, как блеснули глаза Врача. — Ты что-то знаешь. Я вижу, ты что-то знаешь. Или догадываешься.
Надо признать, догадки Врача выглядели не слабо.
Он, Леня Врач, человек въедливый и дотошный, он много лет интересуется историей. Он человек любознательный. Он любит точность, он много лет изучает исторические документы на трех доступных ему языках и переписывается с археологом Ларичевым.
— А при чем тут Лигуша?
Врач довольно блеснул влажными глазами, но было видно, что догадки его тревожат. Изучая исторические документы, он в самых разных, никак не связанных друг с другом текстах (записки крестоносца Виллардуэна, дневники археолога Кольдевея, отчеты средневековых инквизиторов, папирус с описаниями путешествий египетского торговца Уну-Амона), обнаружил упоминания о некоей загадочной шкатулке, появлявшейся в разные времена то здесь, то там, но не дававшейся людям в руки. Упоминания об этой заколдованной шкатулке он обнаружил даже в отписках дьяков Сибирского приказа.
— Все дьяки были пьяницами, — не поверил Шурик.
— Кольдевей тоже любил выпить, — возразил Врач, — тем не менее вся мировая история стоит и на его трудах. А еще… Шкатулку, о которой я говорю, видела Анечка Кошкина… Она видела ее у Лигуши… Понимаешь?
— Да что это за шкатулка? — не выдержал Шурик.
Врач ответил уклончиво. Он, мол, собрал кучу интересных вырезок. Он даже специальную папку завел — «ИЗВЛЕЧЕНИЯ». Газетные вырезки, конспекты, список литературы, предположения. И вот в апреле, перед первым убийством Ивана Лигуши, папка пропала. Прямо со стола. Никому она, кроме самого Врача, не могла понадобиться, тем не менее пропала.
— Если ты подумал на Костю-Пузу, — хмыкнул Шурик, — то поверь мне, из бумажного его интересуют только ассигнации.
Речь о шкатулке, отрезал Врач. Он уверен, что после многих загадочных приключений таинственная шкатулка действительно могла попасть в руки Лигуши. Он же бульдозерист. Сносил, например, бывший купеческий квартал. Не каждый побежит с такой находкой в милицию. А Анечка видела шкатулку. В руках не держала, правда, но видела. И Соловей с чего бы стал клеиться к бывшему бульдозеристу? Явно вызнал что-то от Анечки. Тут Лигуша и начал крутиться.
Научный коллектив разработал программу «Дуромер», составленную из многочисленных психоаналитических тестов. «Дуромер» позволяет с высокой степенью точности оценивать как физическое, так и интеллектуальное состояние любого живого организма.
Шурик раздраженно сунул газетные вырезки в карман.
Если выбросить из головы загадочную шкатулку, оставались вполне реальные Костя-Пуза, Анечка Кошкина и главный клиент — бывший бульдозерист Иван Лигуша. Вот такой треугольник.
«Пятнадцатого меня убьют».
«Ладно, не дам я тебя убить, — сплюнул Шурик. — Мне шестнадцатого в отпуск, не дам я тебя убить». Это Шурик повторил и Роальду, разбудившему его телефонным звонком в третьем часу ночи.
«С ума сошел!» — возмутился Шурик.
«В соседнем подъезде обчистили фирму „Тринити“, вывезли мебель и компьютеры».
Шурик невольно заинтересовался:
«Вчера?»
«Ага», — коротко подтвердил Роальд.
«Ты что, меня подозреваешь?»
«Ты пришел как раз в это время».
«А ведь видел я рыло, похожее на Данильцына, — хмыкнул Шурик. — Помнишь такого? Опытный мебельщик. Проверь, в городе ли он?»
«Ты и грузовик видел?»
Шурик, не без тайного торжества, назвал запомнившийся ему номер. Правда, не стоит радоваться. Трудно ли заменить номер?
«Проверим».
«Слышишь, Роальд, — уловил подходящий момент Шурик. — У меня с деньгами туго. Я тут психа одного брал и потерял бумажник».
«А не связывайся с психами», — грубо ответил Роальд.
Вот такой ночной разговор. Шурик с тоской прислушался к рыданиям, вновь плывущим над сонным Т.:
— Барон! Барон!
Вот ведь и «Дуромер» наконец изобрели. Мне бы такую штуку. Я бы каждого прогнал через «Дуромер». И Анечку, и Лигушу, и Врача. Любая тайна, вздохнул Шурик, чревата злом. Скрытым, неясным.
Питейно-закусочное заведение приглашает на торжественное открытие всех активных питейцев и всех активных закусочников.
«Я не хочу сходить с ума».
«Я не хочу сходить с ума, я не хочу сходить с ума, я не хочу сходить с ума», — трижды повторил про себя Шурик.
Он пересек пустую площадь и остановился перед затененной березами зеркальной витриной магазина «Русская рыба». Собственно, витриной служил огромный аквариум, сваренный, наверное, из бронестекла. Возможно, ночью он подсвечивался, но днем в аквариуме царил таинственный полумрак. Серебряно суетясь, рвались со дна светлые рои мельчайших воздушных пузырьков. Медленно, как в мультфильме, колебались зеленоватые космы водорослей. Что там прячется? Морской водоглаз, о котором упоминал Леня Врач? Или дело в шляпе, которое можно купить на базаре? И вообще, что такое ме-фи-ти-че-ский мясник?
Остро чувствуя свое интеллектуальное несовершенство, Шурик внимательно рассматривал цветные таблицы, которыми был украшен верх аквариума.
Вепревые рыбы.
Так и было написано.
А рядом было написано — нандовые.
Шурик внимательно всмотрелся в облачко рыбешек, суетливо вспухшее над колеблющимися водорослями. Какая нандовая, какая вепревая? Все были в одинаково пестрой боевой раскраске, какой давно уже не пользуются даже шлюхи Гонконга. А мордастый губана, презрительно зависший над вспухающим рыбьим облачком, напомнил ему Лигушу.
— Чучело!
— Это ты мне?
Шурик обернулся.
В двух шагах от витрины, четко отразясь в ней, появилась Анечка Кошкина.
— Это ты мне?
Он отрицательно помотал головой.
Ничуть Кошкина не походила на женщину, вертлявую, как шестикрылый воробей. Маленькая, рыжая, злая, она пылала в облаке густого загара, а зеленый взгляд проникал в самую душу.
— Мы же рядом в автобусе ехали, да? Я случайно попала на твой телефон или ты это подстроил? Ты мент, что ли?
— Считай как хочешь. Называть меня можно Шуриком.
— Шурик, значит, — скептически поджала губы Кошкина, сразу становясь похожей на одну из нандовых рыб. — Учти, времени у меня немного.
— Странные в Т. обычаи, — пожаловался Шурик. — Не успеешь с человеком познакомиться, как он заговаривает о времени.