— Пойдем. Я прочитаю тебе рассказ, — с показным энтузиазмом воскликнула она, чтобы переключить его внимание.
— Я хочу, чтобы мне читала мама, — настаивал он. — Я не буду спать, пока она не придет.
— А как насчет бабушки?
— Я хочу маму, — захныкал он и упрямо скрестил на груди руки.
— Ладно, — вздохнула она. — Ложись в постель и жди возвращения мамы, она надолго не задержится, — уверенно сказала Федерика, прекрасно зная, что к ее возвращению они оба уже давно будут спать.
Было уже поздно, когда Федерика услышала за окном шуршание колес автомобиля по гравию. На мгновение в спальне мелькнул отблеск света, и она снова погрузилась во тьму, когда выключили двигатель. Она прислушалась к голосам родителей, спешивших поскорее попасть с холода в дом. Они смеялись, но толком ничего расслышать не удалось. Мама давно так радостно не смеялась, значит, возможно, отец не уедет. Федерика села в кровати и напрягла слух, стремясь услышать другие подтверждения своих выводов. Однако их приглушенные голоса не свидетельствовали ни о чем большем, чем дружеские отношения.
— Я действительно сегодня вечером получила удовольствие, — произнесла Элен, поднимаясь по лестнице. Федерика затаилась в темноте, наблюдая за появлением матери сквозь щелку в двери.
— Я тоже, — согласился Рамон, следуя за ней.
Элен остановилась у двери Федерики.
— Я рада, что тебе понравились Эплби, — тихо, чтобы не разбудить детей, сказала она.
— Нуньо — большой оригинал, — хохотнул он. — И Иниго тоже.
— Ты единственный из всех, кого я знаю, кто понял рассуждения Иниго. Он практически ни с кем не разговаривает и все время сидит, запершись в своем кабинете. Наверное, это просто изводит Ингрид.
— Должен сказать, что я нашел его очаровательным.
— Не представляю, о чем вы могли говорить.
— Обо всем.
— Неужели?
— Он человек образованный и мудрый. Нужно только преодолеть его разочарование в людях.
— Разочарование? — она нахмурилась.
— Он не обладает способностью Нуньо возвышаться над мирской суетой.
— Как Ингрид.
— Точно. Он проводит свое время, размышляя о жизни и сосредотачиваясь только на негативном. Если мы будем достаточно подробно искать, то обнаружим уродство в чем угодно. Фокус состоит в том, чтобы не делать этого.
— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она и хихикнула, чтобы скрыть свое невежество. — Кстати, я хотела бы поблагодарить тебя за внимание к Хэлу в последние несколько дней.
— Он чудесный ребенок, — ответил Рамон.
— Да, но с ним никогда не знаешь, что последует дальше. Для него важно чувствовать твое внимание. Я знаю, что тебе интереснее с Федерикой. Она старше и более явно проявляет свою любовь к тебе. Но Хэл тоже тебя любит, хотя еще не совсем это понимает.
— Мне было приятно пообщаться с ними. — Он кивнул, а затем зевнул.
— И мне было приятно, — сказала она и пристально посмотрела на него.
Он поймал ее взгляд и печально улыбнулся.
— Да, было приятно, — произнес он так тихо, что Федерика едва услышала его.
— Я рада, что ты приехал.
— Я тоже.
Они немного постояли в неловкой тишине, прежде чем Рамон двинулся по коридору.
— Спокойной ночи, Элен.
— Спи спокойно, Рамон. — Она смотрела, как он уходил, испытывая теплое ощущение, а затем и сама скрылась из виду.
Федерика почувствовала, как дрожь предвосхищения заставила ее кожу покрыться мурашками. Но ей было жарко, и она была очень возбуждена. Она закрыла глаза и вдохновилась надеждой на то, что развернувшаяся перед ней сцена явилась началом новой любви между ее родителями. Теперь она уверилась, что отец намерен остаться.
Элен лежала в постели и думала о Рамоне. Потом она вспомнила, как Нуньо сказал: «Мы всегда готовы жить, но никогда не живем». Она мысленно повторяла эту фразу снова и снова, раздумывая над ее смыслом и тем, насколько это применимо к ней лично. Нуньо был чертовски прав. Рамон всегда жил. Он не заботился о приготовлениях, а просто окунался в поток жизни так, как мог, зато она постоянно занималась приготовлениями к жизни. Рамон жил как большая птица — для него не существовало границ, и он летел туда, куда хотел и когда хотел. Она завидовала стихийности его поведения, но ненавидела его безответственность. Он не желал отвечать ни за что, даже когда речь шла о просьбах его детей, не говоря уже о мольбах жены. Но зато он действительно жил. Ральф Вальдо Эмерсон безусловно одобрил бы его образ жизни.
Она лежала так в одиночестве, но в эту ночь ее привычное одиночество ощущалось тяжелее и было более неприятным, чем обычно. Она уставилась в темноту и вспомнила их первые, совместно прожитые с Рамоном дни, когда она нежилась в теплом кольце его объятий и спала, не зная тревог. Она постоянно чувствовала его присутствие в доме, поскольку оно было плотным, как дым, и горячим, как огонь. Элен была бессильна продолжать игнорировать его и неспособна больше к сопротивлению. Вспомнив Ральфа Вальдо Эмерсона, она решительно поднялась с постели.
Накинув пеньюар, она открыла дверь спальни и, крадучись, направилась по коридору к комнате Рамона. Она уже не колебалась у его двери, как в ту ужасную январскую ночь прошлого года, а тихо открыла ее и шагнула в темноту.
— Рамон, — прошептала она. Он пошевелился под одеялом. — Рамон, — повторила она. Он снова зашевелился. Она подошла к кровати и тронула его за плечо. — Рамон.
Он проснулся.
— Элен? — пробормотал он. — С тобой все в порядке?
— Мне холодно, — пожаловалась она, поскольку не могла придумать ничего лучше. Ее тело сотрясала дрожь охватившей ее страсти. — Можно к тебе?
Рамон подвинулся, чтобы освободить ей место. Она легла рядом с ним и натянула на себя одеяло.
— Чего ты хочешь, Элен? — спросил он. Но она проигнорировала раздраженный тон его голоса и решительно думала о своем.
— Я хочу, чтобы ты остался, — промолвила она.
Он вздохнул и привлек ее к своему теплому телу, обхватив руками и дыша ей в волосы.
— Я не могу.
— Но почему?
— Потому что мой дом — Чили.
— Разве ты не можешь задержаться подольше? Ты вполне можешь писать здесь. Для этого нет необходимости находиться в Чили. Преимущество твоей работы состоит в том, что ее можно делать где угодно.
Он снова вздохнул.
— Я не в силах стать другим, — просто сказал он.
— Но почему, Рамон? Потому, что не хочешь?
— Потому, что не могу.
— Но мы ведь снова стали друзьями. Мы уже многие годы не получали такого удовольствия от нашего общения. Мы снова начинаем узнавать друг друга. Нет, дай мне закончить, — сказала она, когда он попытался ее прервать. — Я думала, что уже не испытываю к тебе былых чувств, хотя и продолжаю тебя любить. Я ощущала только ледяное равнодушие, и это меня путало. Я полагала, что от наших отношений уже ничего не осталось. Поэтому я вернулась домой. Я думала, что это единственный исход, но ошибалась. Теперь я это ясно понимаю и молюсь, чтобы не оказалось слишком поздно. Я надеюсь и верю, что все еще можно вернуть.
— Но мы столкнемся с теми же проблемами, что и раньше. И где бы мы ни оказались, наши проблемы будут следовать за нами.
— Ты мне нужен, — взмолилась она, ощущая спазм в горле, поскольку услышала в своем голосе отчаяние, и это ее испугало.
— Тебе нужен не я, Элен. Тебе нужна жизнь.
— Но ведь ты не прогонял меня раньше. А сейчас говоришь, что не хочешь, чтобы я вернулась?
— Я вообще ничего не говорю. Я только хочу сказать, что нам обоим нужно пожить отдельно.
— Ты меня больше не хочешь, — тихо сказала она, стыдясь, что так беспечно выдает свои чувства.
— Я хочу тебя, Элен, — сказал он и поцеловал ее в лоб. — Я бы с радостью сейчас занялся с тобой любовью. Я всегда тобой наслаждался.
— Тогда почему ты этого не делаешь?
— Потому что я не собираюсь оставаться.
— Потому что больше не испытываешь ко мне желания, — констатировала она, ощутив горечь поражения.
— Потому что дыры, зиявшие в нашем браке, остались на своих местах, Элен.
— Дыры, в которых я виновата. Я тогда запуталась, я страдала. У меня была депрессия.
— Ты была права. У тебя было подавленное настроение. Но ничего не изменилось. Вообще ничего не изменилось.
— Тогда ты говорил, что любишь меня, — сдавленным голосом произнесла она.
— Я и сейчас тебя люблю, но не так, как тебе хотелось бы. Тебе нужен мужчина, который любил бы тебя каждый день. Но я скоро уеду, а ты останешься одна и снова поддашься депрессии. Тут я ничего не могу поделать.
— Значит, шансов больше нет?
— Для чего?
— Чтобы попробовать начать снова, — сказала она, почти теряя голос от унижения.
Рамон погладил ее волосы и молча уставился в темноту. Он думал об Эстелле и о той уверенности, с которой она его любит. Элен вызывала у него жалость, и его снова одолело старое, до боли знакомое ощущение клаустрофобии. Он все еще любил ее, но не мог заставить измениться. Пока она пыталась охватить его своей любовью, вызванной потребностью в любви вообще, он не мог любить ее так, как она хотела бы быть любимой. Он уже чувствовал, как за окном дует ветер перемен и что наступило время отправляться в путь.
На следующее утро Рамон спустился к завтраку с упакованными чемоданами.
— Ты уезжаешь? — напряженно спросила Элен. К охватившему ее стыду добавилась вновь возвратившаяся головная боль. Как бы ей хотелось перемотать пленку назад и стереть события прошлой ночи. Она зашла слишком далеко и все разрушила.
— Да, уезжаю, — ответил он и сел возле Федерики.
— Ты уезжаешь? — запинаясь, пролепетала та. — Прямо сейчас?
Она увидела, как отец мрачно кивнул ей, подтверждая сказанное. Неужели ей привиделось, как прошлой ночью они так нежно между собой разговаривали? Она была совершенно уверена, что они снова влюблены. Как могло все так ужасно измениться всего за одну ночь? Она не могла этого постичь.
— Не печалься,