— Простите, надеюсь, я вас не побеспокоил…
— Вообще-то, побеспокоили, — сказала ангел-искусительница с презрительным равнодушием, которое укрепило и мой пенис (к счастью, скрытый юбкой), и решение остаться.
— Мы с Адельмой обсуждали влияние синдрома Лёнгерхорна на развитие третичного сифилиса, — пояснил доктор Фрейд.
— С Адельмой? — воскликнул я. — С дочерью графа? Но это невозможно!
— Почему невозможно? — поинтересовалась она.
— Ваш отец рассказал нам. Я имею в виду. Я так понял, вам тринадцать лет?
— Так и есть.
Я уставился на нее. Мой рот медленно открылся и некоторое время не закрывался.
— Вы похожи на рыбу, — произнесла Адельма.
— А вы похожи на… на…
— Ну? На кого же я похожа?
— На богиню! — в итоге выпалил я.
Казалось, она мгновенно смягчилась и улыбнулась. Но короткий лучезарный миг быстро поблек, и Адельма снова стала совершенно равнодушной.
— Конечно, ведь мне было тринадцать лет столько, сколько я себя помню.
— Что? — вскричал доктор Фрейд своим надтреснутым дрожащим голосом.
— Разве папа не рассказал вам? Ах, да. Все считают — по крайней мере, так считает профессор Бэнгс, а он — наш величайший ум — что мой последний день рождения пришелся на тридцать первое число.
— Какого месяца? — спросил я.
— Это совершенно неважно, — огрызнулась она, и ее утонченные, миндалевидные, маленькие ноздри восхитительно затрепетали.
— Позвольте спросить, что же в таком случае важно? — проворчал доктор Фрейд.
— Важно, что с тех пор всегда было первое число, Поэтому я больше никогда не отмечала день рождения.
— Значит, вам вовсе не тринадцать, — почти не дыша, выговорил я. — Я точно знаю. Так не бывает.
— Если в мой последний день рождения мне исполнилось тринадцать, и с тех пор дней рождений не было, значит, мне по-прежнему тринадцать, разве не так?
— Логика Адельмы безупречна, Хендрик, — заметил доктор Фрейд.
— Только в том мире, где всегда первое число, доктор Фрейд. А я с таким не знаком, вы понимаете?
Доктор Фрейд строго взглянул на меня.
— А мне кажется, что мира, в котором молодые люди без штанов путешествуют на поездах, не зная своего имени и места назначения, тоже не существует. Вы со мной не согласны?
Адельма пристально посмотрела на доктора Фрейда, на ее очаровательном личике читалось любопытство.
— Молодые люди без штанов? — пробормотала она.
— Именно, моя дорогая юная леди.
— Доктор Фрейд хотел сказать, — поспешно начал я, желая увести разговор от моей собственной необычной судьбы, — что…
— Я поняла, что хотел сказать доктор Фрейд, большое вам спасибо, — отрезала Адельма, вставая с кресла. Я уловил соблазнительный блеск узеньких розовых трусиков, которые были на ней во время нашей первой встречи… и до сих пор. Сейчас они уже, несомненно, пропитались ее интимным, мускусным ароматом. Мое сердце в груди билось, точно истеричная птица.
— Чего вы хотите, в конце концов? — спросила Адельма, кокетливо наклонив головку.
— Я должен поговорить с ним… это… о моем… о моем сегодняшнем выступлении.
— Вы знаете, что папа организовал его специально для меня?
— Да.
— Следовательно, ему лучше оказаться хорошим! Направляясь к двери, она прошла совсем близко от меня, и я уловил дуновение какого-то экзотического, древесного благоухания, похожего на сандал или душистый кедр. Запах был мощным, неотвратимо опьяняющим.
Не обращая на меня ни малейшего внимания, Адельма повернулась и помахала доктору Фрейду.
— До свидания, моя дорогая, — мягко произнес доктор. Его глаза под морщинистыми, исчерченными веками сверкнули.
Адельма закрыла за собой дверь.
— О, она само совершенство, во всех отношениях!
— Не считая её поведения с вами — несомненно.
— Точно.
— Она была откровенно и беспричинно груба, Хендрик.
— Я знаю, знаю. Разве она не прекрасна? Доктор Фрейд медленно покачал своей седой головой.
— Я так понимаю, вас сексуально влечет к Адельме?
— Конечно! Я ошеломлен — переполнен — ею! И вы можете меня в этом винить?
— Думаю, не будет излишне нескромным сказать, что я считаюсь ведущим специалистом в психологии человеческой сексуальности, но желание, вызванное оскорблением и позором, кажется мне весьма странным психологическим проявлением. Возможно, это подвид садомазохистских наклонностей, в которых Ид[36] объединяется с суперэго и атакует эго[37] — первое с целью возбуждения, второе — для установления собственного главенства, что приводит к…
— Что приводит к тому, — прервал я, — что я хочу ее! Я должен ее получить!
Доктор Фрейд, пошатываясь, встал с кресла.
— Успокойтесь, Хендрик! Очевидно, что девочка презирает вас.
— Не менее очевидно, что она не девочка, и уж подавно не тринадцатилетняя. Она молодая женщина. Я бы сказал, ей не меньше двадцати.
— Почти наверняка.
— И что это за чушь насчет вечного первого числа?
— Боюсь, что не знаю. Я бы приписал это душевной нестабильности девочки — молодой женщины — если бы сам граф не сказал нам, что ей тринадцать. Быть может, это разновидность массового психоза. Чрезвычайно интересно.
— Только не для меня.
— О?
— Другое проявление этого массового психоза состоит в том, что все считают меня экспертом по пению йодлем.
— Ах, вот в чем дело.
— Да, в этом. И как же, черт возьми, мне со всем этим развязаться?
Пожилой джентльмен снова опустился в кресло и вздохнул.
— Просто заставьте их сделать вашу работу за вас, — сказал он.
— То есть?
— Это прием, который мы с моими друзьями-студентами использовали, когда сталкивались viva voce[38] со старым профессором Габриелем. Боже мой, его устные экзамены были просто ужасны!
Доктор радостно потер свои пятнистые руки и весело хихикнул.
— Помню один случай…
— Слушайте, так что там насчет этой техники?
— Она основана на принципе ответа вопросом на вопрос, когда вы не знаете, какого ответа от вас хотят.
— И?
— И — начните выступление с практической демонстрации, которую все ждут с таким нетерпением. Только, вместо того чтобы проводить ее самому, предоставьте это вашей аудитории, не вызвав у них ни малейшего подозрения.
— И, позвольте спросить, как я это сделаю?
— Скажите им, что, прежде чем вы продемонстрируете совершенный стиль и искуснейший способ исполнения, вы хотите, чтобы они сами поняли, насколько несовершенны общепринятые стиль и исполнение. Позвольте им спеть первыми. Не сомневаюсь, что, так как никто из присутствующих не будет иметь ни малейшего понятия о том, как это делается, ваши последующие рулады покажутся безупречными. Ну, а после вам останется только импровизировать.
Я схватил доктора Фрейда за руку и горячо потряс ее.
— Ваш совет потрясающ! — воскликнул я. — Действительно, кажется, вы спасли меня от катастрофического унижения! Я поступлю именно так, как вы сказали, доктор Фрейд. Спасибо, спасибо вам!
Доктор Фрейд был явно доволен собой.
— Быть может, вы еще произведете огромное впечатление.
Он оказался прав, я его произвел. Только совсем не в том смысле, в каком мы могли ожидать.
5
Одолженный графом полосатый костюм сидел так себе, но его явно сшили еще в дни относительно стройной графской молодости, поэтому результат получился вполне приемлемым. Галстук украшала пара отвратительных пятен, которые я с трудом оттер холодной водой. Мне было жаль расставаться с юбкой — я не только привык, я успел полюбить ее; однако не стоило появляться в ней на столь блестящем, как все уверяли меня, вечере, где ожидалось присутствие множества высокопоставленных лиц и церковных деятелей. Глухой, тошнотворный ужас незнания собственного имени и местонахождения постепенно угасал, ему на смену пришло оцепенелое смирение; кроме того, я не был одинок в своем недоумении — доктор Фрейд и гнусный Малкович тоже не имели ни малейшего понятия о месте своего пребывания. Или я просто — могло ли такое произойти на самом деле? — медленно, но верно убеждал себя в том, что меня действительно зовут Хендрик и я поистине ведущий специалист в искусстве пения йодлем? Возможно, это было вовсе не так глупо, как звучало, ведь хотя бы немного верить в то, что ты кто-то, в тысячи раз менее болезненно, чем твердо знать, что ты никто.
Все эти размышления, конечно же, вовсе не означали, что, когда пробило семь, а потом и полвосьмого, я полностью расслабился и прогнал прочь мрачные предчувствия. К большому огорчению графа, я настоял, чтобы обед подали в мою комнату, объяснив, что перед любым профессиональным мероприятием мне необходимо не менее двух часов полного одиночества. Что же касается самого «мероприятия», совет доктора Фрейда и впрямь казался весьма осмысленным, поэтому я собирался всецело следовать ему.
Внезапно в дверь постучали, и в комнату влетел граф Вильгельм.
— Ну что ж, мы готовы! Съели ваш сэндвич? Какая жалость, что вы пропустили обед миссис Кудль! Она приготовила Salad Alice[39], Pigeonneaux en Papillote[40], Sole Bercy[41], Coeur de Filet Schloss Fluchstein[42], Sorbet aux Pones[43]…
— Спасибо, что сообщили.
— Честно говоря, идея с сэндвичем принадлежала мне. Когда вы сказали, что нуждаетесь в одиночестве, я подумал, что вы подготавливаете нервы и что лучше не давать вам ничего трудноперевариваемого. Мы же не хотим, чтобы вас вырвало прямо на городских знаменитостей? Ха, ха!
Я так и не смог решить, была ли это искренняя забота со стороны графа или просто злой умысел. Правда, если вспомнить его неприкрытое разочарование, стоило мне сказать, что я не приду на обед, склоняюсь к мысли, что последнее.