— Адельма… — прошептал я.
Тут она скользнула вверх, и ее голова оказалась рядом с моей, на теплой влажной подушке.
— Значит, ты проснулся, — сказала она.
— Так ли?
— Ну, технически, нет. Ты все еще спишь.
Мой желудок заволновался от тревоги и желания.
— Погоди, хочешь сказать, я только что проснулся во сне? Эта вторая комната, в которой меня ждал мужчина…
— Ты никогда мне об этом не рассказывал…
— Я никому еще не рассказывал. О Боже, лучше не говори! Профессор Бэнгс и его Unus Mundus Cubicus… Собор Тройственных Ключей… это тоже был сон?
— Конечно, нет, глупый! Ты по-прежнему лежишь на Алтаре Вторичной Несказанности. И тебе снится, что ты в постели со мной, как и в прошлый раз. Когда я сказала, что ты проснулся, я имела в виду, что ты заснул и снова проснулся во сне.
— Разве это возможно? Проснуться во сне?
— Естественно.
Я привлек Адельму к себе и прикоснулся языком к ее прелестным губам. Потом я захватил рукой одну спелую, дерзкую грудь и нежно сжал.
— Осторожнее, — мягко сказала она.
— Почему?
— Иначе получишь эрекцию прямо перед всем честным собранием. А это не входит в Обряд Исцеления.
— Архиепископ Стайлер придумает очередной праздник…
— Он и так его придумает.
— … Празднество Святого Восстания, — предложил я и почувствовал, что сейчас засмеюсь.
Адельма красиво вздохнула.
— Так не может продолжаться вечно, Хендрик.
— А не может ли… не может ли именно эта часть продолжаться вечно?
— Боюсь, что нет.
— А мне бы хотелось… — пробормотал я.
— Мне тоже. Но, боюсь, если тебе что-то нравится, ты почти наверняка этого не получишь.
Такая идея мне была совсем не по душе.
— По крайней мере, исходя из моего личного опыта, — добавила она.
Адельма натянула простыню нам на головы, и в теплой, ароматной темноте наши лица встретились. Я ощущал порхание ее век, легкое прикосновение ее губ к моим…
… и тут она начала мурлыкать какую-то странную, дрожащую мелодию, вначале без слов, потом с низкими, шипящими слогами, ее голос становился громче, набирал силу…
… isax punquit dy tixana dex — pquarnix deta sulimit pyx…
— Да будут трижды благословенны всеми почитаемые Тройственные Ключи! — воскликнул архиепископ Стайлер.
— Аминь! — с энтузиазмом отозвались собравшиеся.
— Неугасимо сияющие, неизменно вечные, отныне и вовеки веков!
— Аминь, аминь, аминь!
Огромный кафедральный орган выплеснул поток могучих звуков, волну грохота, грома — ошеломляющий ураган. Звонили колокола, раскачивались кадила, стяги вознеслись к потолку, собравшиеся хлопали, и я, украдкой осмотрев себя, с подлинным облегчением заметил, что все это ликование приветствовало не мою эрекцию, а завершение Обряда Исцеления. Я слез с Алтаря Вторичной Несказанности, и меня снова облачили в священное одеяние.
Стоящий сзади послушник прошептал;
— Вы можете поиметь меня, если хотите.
— Спасибо! — шепнул я в ответ, не оборачиваясь. — Но я не хочу.
— А что со мной не так?
— Ничего. Я просто не хочу вас, вот и все!
— Меня поимело все духовенство! — тут раздался подавленный смешок. — Иногда прямо на Главном Алтаре!
— Я не из духовенства! — возразил я, начиная сердиться.
— Педантичный ублюдок!
Обернувшись к тому, кто так назойливо домогался, вместо золотоволосого мальчика я с изумлением увидел морщинистого, смуглого карлика со злобными глазенками. Его ряса волочилась по полу святилища. Нелепейшее создание! Он ухмыльнулся, точно похотливая обезьяна, и я быстро отвернулся.
— Вы готовы продолжать, сын мой? — вопросил архиепископ Стайлер, непринужденно отпихивая карлика пинком.
— Более чем! — сказал я.
И мы, окутанные сладкими парами ладана, прошли через неф великого собора.
Снаружи, остановившись на верхней ступени, архиепископ поднял руки, и рев огромной толпы моментально стих.
— Наш брат Хендрик вернулся к нам! — воскликнул архиепископ Стайлер. — Восславим же пресвятые Тройственные Ключи! В вечную память об этом счастливом событии я провозглашаю народный праздник и отныне и вовеки веков нарекаю его «Празднество Чудесного Исцеления»!
— По-моему, это чересчур! — пробормотал я. — Начнем с того, что я не был болен!
Архиепископ хитро улыбнулся.
— Но ведь верующие никогда об этом не узнают, верно? Послушайте их!
Под возобновившиеся приветственные крики мы сошли по ступеням, и я, доктор Фрейд, Малкович и граф забрались в поджидавший нас экипаж. На мне по-прежнему было священное одеяние. Я внезапно понадеялся, что оно не станет такой же неотъемлемой частью моего гардероба, как юбка с фальшивыми бриллиантами. Однако мне не удалось сдержать улыбку.
— Похоже, у вас хорошее настроение! — заметил граф Вильгельм, сжав мое колено, пока мы занимали свои места.
— Да, похоже, что так.
— Он по-прежнему безумен? — с некоторым опасением поинтересовался Малкович. — Сработал ли Обряд Исцеления?
— Должно быть, да, — произнес я. — Он навел меня на одну мысль. Удивительную мысль.
— Какую же именно?
— Неважно. Единственное, что могу сказать, она меня чрезвычайно радует.
Но если бы я знал, что меня ждет в ближайшем будущем, я бы не стал пребывать в столь жизнерадостном расположении духа. Это точно!
7
Я попросил у графа бумагу и ручку и сказал ему, что хочу написать благодарственное письмо архиепископу.
— Это крайне мило с вашей стороны! — воскликнул граф. — Его Милость обожает признания и благодарности, особенно если ему пришлось устраивать публичный обряд.
— Это самое меньшее, что я могу сделать.
— О, раз мы заговорили о письме, быть может, попробуете убедить архиепископа, что ни пальцем не прикасались к его жене после того… случая?
— Но я действительно не прикасался!
— Что ж, значит, убедить его будет несложно. Я восхищаюсь, искренне уважаю мужчин, которые могут контролировать свои низменные сексуальные порывы. Понимаю, для вас это непросто. Ладно, а теперь я исчезаю! Сообщите мне, как только закончите, и я отправлю Димкинса с письмом в собор. Кстати, попросить миссис Кудль сделать вам несколько тостов?
— Честно говоря, граф, я бы предпочел что-нибудь более существенное. Дело в том, что с самого момента прибытия я не ел ничего, кроме хлеба.
Граф Вильгельм игриво, но увесисто толкнул меня кулаком в руку. Я поморщился.
— И чья же это вина, а? По правде сказать, продукты до сих пор не привезли, и на кухнях сейчас — шаром покати. Наверное, у старины Эрика Шлегерманна случился сердечный приступ, а другого извозчика пока не нашли. Эрик — это отец Густава. Помните, я рассказывал вам про Густава? Одна из моих коров оторвала ему яйца и петушок. Так вы хотите тост или нет?
— Спасибо, нет. Я попросил доктора Фрейда сообщить мне, когда прозвонят на обед.
— Как вам угодно! — весело отозвался граф и, выйдя из комнаты, шумно захлопнул дверь.
Я медленно подошел к стоящему у окна письменному столу и посмотрел вниз, на пачку ослепительно-белой графской бумаги. Поблизости расположились две ручки, маленькая баночка с черными чернилами и девственно чистая промокашка. Очень скоро я возьму одну из ручек и начну писать. Я сел. Секунду или две я глядел в окно, не думая ни о чем конкретном.
И тут же в дверь постучали.
— Да! — отрывисто рявкнул я, раздраженный тем, что мою задумчивость столь быстро прервали.
— Можно войти?
— Кто это?
— Это я, Малкович.
— Тогда нельзя.
— Хендрик… пожалуйста! Я хочу поговорить с вами!
— Хорошо, заходите, только давайте поживее, — немного помедлив, ответил я.
Дверь отворилась, и в комнату осторожно протиснулся Малкович. По-моему, он все еще немного боялся, что я всажу в него нож в приступе внезапного безумия. На самом деле, меня забавляла эта глупая идея. Точнее, забавляло ее воздействие на Малковича.
— Я вас побеспокоил? — спросил он.
— Вы всегда беспокоите меня, Малкович.
— Должен сказать, это взаимно!
— Вы за этим сюда пришли? Оскорблять меня? Ну, тогда…
— Нет, нет… не за этим, — ответил он, внезапно понизив голос, уже не так агрессивно.
— Ладно, и что вам нужно?
Не дожидаясь приглашения, Малкович грузно опустился на край моей кровати.
— Мне неловко, — начал он. — То есть, я не знаю, как, ну…
— Как что?
— Я подумал, что вы, учитывая, какой вы и все такое…
— Все какое?
— Послушайте, не воображайте, что это легко — прийти к вам вот так! Пришлось пробраться на кухню и уговорить миссис Кудль позволить мне добрый глоток абрикосового бренди. Только для храбрости, конечно.
Развернувшись на стуле, я оказался лицом к Малковичу.
— Знаете, Малкович, — издевательски сказал я, — это совсем на вас не похоже! Где мужчина, облеченный властью? Где кондуктор с особыми полномочиями, полученными от Министерства внутренней безопасности?
Тут, к моему изумлению, Малкович принялся всхлипывать.
— Я просто не знаю, что делать, — бормотал он, вытаскивая свой грязный носовой платок и шумно, долго сморкаясь.
Мне стало не по себе.
— Видите ли, Хендрик…
Обращение ко мне по имени, отличное от привычных «ты, мелкий негодяй» или «ты, грязная свинья», явно не сулило ничего хорошего.
— … я вовсе не тот, кем кажусь — не сильный, уверенный, умный, хладнокровный и привлекательный…
— Не волнуйтесь, вы никогда таким и не казались. Похоже, Малкович слегка смутился. Он понимал, что его оскорбили, только не понимал, из дружеских ли чувств или из неприязни.
— По правде говоря, — продолжил он, — я слабый, потерянный и беспомощный. Несмотря на мои особые полномочия. Да, я такой! Вы можете в это поверить? Я сам с трудом верю, Хендрик! Дошло до того, что я боюсь спать по ночам! Я держусь, сколько могу, потом, когда мои веки, наконец, слипаются, я опрокидываю полбутылочки и надеюсь, что теперь-то этого не случится. Но оно всегда случается.