Иван вспомнил день отъезда. Лика с Кошкиной провожали его на крыльце. Были Скаль-Грайские, Финист, Коломна, ещё какие-то чины. Марья на крыльцо не вышла.
Коломна почтительно передал ему письмо от царицы, извинился, объяснив, что у той жуткая мигрень и ей даже с постели сегодня встать тяжело. Иван молча выслушал враньё дьяка. Так же молча обнял и поцеловал Лику, бледную, несмотря на мороз. Сухо попрощался с остальными. Когда отъезжал от крыльца, обернулся, взглянув на верхнюю галерею.
Он был уверен, что она там, и не ошибся. Марья стояла, сиротливо прислонившись к парапету, и провожала его в одиночестве. Кажется, даже Баюна при ней не было. Впрочем, он не разглядывал.
Он знал, почему она там одна, почему не вышла провожать вместе со всеми. Письмо её он так и не открыл, отдав Лёне Чёрту и велев убрать к остальным бумагам. Он догадывался, что там, и не хотел подтверждать свою догадку.
Поздно. Решение уже принято, ничего не изменить. Марья сама его отпустила, она знала, на что он идёт. И никакие письма ничего не исправят.
Если бы она заранее ему всё рассказала, хотя бы попыталась объяснить и убедить! Но она даже сейчас нечестна с ним. Как будто он не понимает, зачем с ним послали Лёню Чёрта! Как будто не знает, почему формальным главой посольства поставили Лёшку Босоволка – хорошего воина, в общем-то, но никакого дипломата. Он ведь тоже присутствовал на совещаниях Марьи с Коломной, наизусть знает все эти ходы и приёмы.
А вот Окоём Иван держал при себе. Нет, он не собирался связываться с Марьей, да и с ней самой говорить не был готов. Но он не мог позволить себе остаться совсем без связи с Волховом. А вдруг что-то с Ликой случится? И Марье хватит совести сообщить ему? Он должен иметь в виду эту возможность, какой бы маловероятной она ни представлялась ему самому.
Иван машинально потянулся к карману, проверил привычную тяжесть. Окоём был на месте. Он подавил в себе мгновенное желание достать его, нахмурился и ускорил шаг.
Потапов шёл навстречу, но остановился, видя, что царевич сам возвращается. Груз, лошади, люди были переправлены на паром. Ждали только их.
– Всё? – сухо спросил Иван, подходя.
– Есть тут одна ещё, – неожиданно сообщил Фёдор, махая кому-то рукой. – Я сказал – решать вам. Но очень уж просилась.
– Чего? – нахмурился Иван, поворачиваясь.
К ним подходила высокая немолодая женщина в чёрном плаще с капюшоном, с посохом и сумкой через плечо.
– Кто это?
– Игуменья какая-то. Говорит, срочно нужно на тот берег. Вроде как тоже в Барилью собирается. Ну что, мать, – обратился Фёдор к подошедшей женщине, которая вряд ли была старше его, – вот его высочество царевич Иван. С ним и толкуй.
– Вы говорите по-нашему? – удивился Иван.
– Да, я знаю не только срединный вестланский, – ответила игуменья. – На востоке мне тоже случалось бывать.
Она говорила чисто, грамотно, почти без акцента.
– Так что вы хотите? – Иван с интересом рассматривал незнакомку. – Переправиться?
– Да, если возьмёте, ваше высочество. У меня есть чем заплатить, но шкипер сказал, что вы зафрахтовали паром только для своих людей, и отказывается пускать.
– А куда вам так срочно надо?
– В столицу, – коротко ответила женщина. – Меня вызывают к епископу.
– Епископу?
– Да, епископу Блатту. Я аббатиса Этерского монастыря, – пояснила она.
– И зачем вас вызывают?
В аббатисе не было ничего подозрительного, просьба её казалась вполне естественной и уместной, но Иван продолжал расспрашивать больше по привычке, чем из осторожности.
– Судя по всему, одна из дочерей дона Саважа собралась постричься, – скупо улыбнулась аббатиса. – И меня вызывают отговорить её. Или взять с испытательным сроком.
– Вот как, – усмехнулся Иван. – Я-то думал, настоятели и настоятельницы заинтересованы в притоке новых послушников.
– Богатые и влиятельные люди не очень любят отдавать своих детей в монастырь, – пояснила аббатиса. – Разве что незаконных. А мы, увы, зависим от них. И вынуждены прислушиваться к их желаниям.
– А при чём тут епископ?
– Епископ Блатт – старый друг дона Саважа.
Фёдор слушал, нетерпеливо переминаясь. Монашка казалась ему вполне безобидной, он не понимал пристрастия, с каким царевич расспрашивал её.
Иван, впрочем, уже потерял интерес.
– Ну ладно, – он пожал плечами. – Хотите, давайте с нами. Место есть. Как хоть зовут вас?
– Наина, – представилась аббатиса. – Наина Этерская.
Первый день плавания прошёл спокойно. Аббатиса почти не показывалась на палубе, да и Иван выходил ненадолго. Моросил всё тот же мелкий противный дождь, пронизывающий ветер пробирал до костей. Гребцы согревались работой. Остальные на палубе старались не задерживаться.
Иван сидел в каюте с Босоволком и Потаповым, рассматривал карты, прикидывал оставшийся путь. Если их ничто не задержит, через двадцать дней они должны быть в Барилье. Их должны ждать, Блэквуд отправил гонца. Возможно, их даже встретят и будут сопровождать.
Иван молча слушал Потапова с Босоволком. Он никого ещё не посвящал в свои истинные планы, хотя Потапов уже, кажется, кое о чём догадывался. Но и ему пока рано знать всё. Лёню Чёрта они отцепили, но Иван не был уверен, что в посольстве больше не осталось людей Коломны. Не Босоволк, конечно, тот явно не при делах. Но кто-то из нижних чинов вполне может оказаться дублёром Чёрта. Как раз на такой случай.
Впрочем, и с Босоволком ещё будут проблемы, понимал Иван. Он едет сватать царевичу невесту, и ничего более. Как только он осознает, что в планах Ивана совсем не свадьба, это его явно выведет из равновесия. И как он поступит дальше, Иван пока не мог предположить. Впрочем, у него ещё будет время подумать над этим.
Пока надо было просто перебраться на западный берег Мара. Горе-море было известно коварным характером: погода здесь могла измениться в считаные минуты. Ночью ветер усилился и сменил направление. Он налетал с севера порывами, бил о борт. Тяжёлое судно кренилось, потом, скрипя и постанывая, возвращалось в исходное положение. Через несколько минут всё повторялось.
Испуганные кони топотали на верхней палубе, всхрапывали, дико косились. Загнанные в узкие стойла и надёжно привязанные, они не могли свалиться за борт, но усиливающаяся качка их явно нервировала. Когда утром Иван вышел к своему жеребцу, тот едва узнал его, с трудом дав себя погладить.
Дождь прекратился, но ветер становился всё сильнее. Судно упорно сносило на юг, несмотря на все усилия гребцов. С ветром усилилась и качка. Ивану приходилось балансировать руками, передвигаясь по палубе. Он нашёл шкипера. Как и аббатиса, тот говорил по-русски, но намного хуже неё. Ивана, однако, он понял.
– Как идём? Держимся?
– Пока держимся, – шкипер сплюнул, хмуро посмотрел на север, на летящие рваные облака. – Но не знаю, что к вечеру будет. Да, чёрт гнилозадый, я к обеду не знаю, что будет!
Иван качнулся от очередного удара волны, схватился за борт. Пожилой седоватый шкипер уверенно держался на широко расставленных ногах.
– Видите?
– Вижу, – процедил Иван, сплёвывая солоноватые брызги. – До Ремана хоть дойдём?
– Не знаю. Сильно сносит. Может, и не выправим к Реману, на Бугольцу попадём.
Реман был ближайший порт на западном берегу Мара. Бугольца – небольшой рыбацкий посёлок в пятнадцати верстах к югу от Ремана.
– Так что теперь? – Ивану уже пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра.
– Идём как есть, – шкиперу кричать не приходилось, голос у него был закалённый. – А там видно будет.
К полудню ситуация ухудшилась. Высоченные волны то и дело перехлёстывали через борт, заливая палубу. Шкипер приказал убрать все паруса, но мачты всё равно качались и гнулись. Гребцы выбивались из сил, пытаясь удержать судно на курсе. Но паром всё равно всё больше и больше сносило на юг. Иван понимал, что в Реман они уж точно не попадут.
– Сейчас повезёт, если до любого берега доберёмся, – озабоченно ответил Потапов, с которым Иван поделился своими сомнениями.
Никакого берега пока даже не просматривалось.
– Что, настолько всё плохо?
Они стояли на палубе, держась за ванты. К борту подходить уже не рисковали.
– Горе-море только с виду большая лужа. А так-то тут людей и кораблей затопило не меньше, чем на Тёплом море. И самое поганое, что никогда не поймёшь, когда налетит, когда стихнет.
– Ты же переправлялся тут.
– Ну да, – кивнул Фёдор, придерживая шапку рукой. – Дважды. Но мне повезло, я тут летом переплывал.
С нижней палубы по трапу выбрался Босоволк. Схватился за тут же слетевшую шапку, спросил, возбуждённо блестя глазами:
– Как погодка? Не думает стихать?
Иван промолчал. Фёдор покачал головой. Спрашивать смысла не было, всё и так было очевидно.
– Что паромщики говорят? Не потонем?
– Сами не знают, – нехотя ответил Иван. Помолчал, спросил: – Как остальные?
– Сидят, чего им! – беззаботно ответил Босоволк. – Кто-то лежит, кто-то блюёт. Я за коней больше боюсь. Пойду проверю, как они там.
Цепляясь за канаты и ванты, он перебрался в носовую часть, где в стойлах испуганно ржали и всхрапывали полсотни лошадей. Судно качалось, всё сильнее кренясь с борта на борт. Лошади валились, стукаясь боками об узкие стенки стойл. Босоволку было всё нипочём.
Он вернулся через десять минут, потеряв шапку. Иван с Фёдором так и стояли у мачты, с тревогой посматривая на грозно чернеющий северный край неба.
В трюм идти не хотелось. Но шкипер грозно рявкнул, приказав спускаться и не болтаться на палубе под ногами команды. Пришлось подчиниться.
Несколько часов просидели в тёмном и душном трюме. Свечи и лампы зажигать было бесполезно; качало так, что они моментально гасли.
Вдруг кто-то стремительно пробежал по трюму, выбрался на палубу, поскользнувшись и скатившись с трапа. Иван тревожно переглянулся с Потаповым и Босоволком. Через минуту к ним спустился шкипер с помощником и парой матросов.