Марья непроизвольно схватилась за горло, пытаясь сдержать спазм. Бессмертный быстро и увлечённо скользил пальцами по панели и негромко комментировал:
– Запускаем наши глазки. Вот так, думаю, шести хватит. Так, вводим, аккуратненько, аккуратненько… Сейчас, Маша, мы с тобой всё увидим в прямом эфире. И не с помощью какого-то простенького УЗИ или МРТ, а, что называется, глаза в глаза. Прямо изнутри матки…
Замерев с ладонью на горле, Марья смотрела, как на соседних экранах чудо-глазки проникают внутрь женского тела и размещаются в матке вокруг ребёнка. Марья видела его так отчётливо, словно он лежал у неё на ладони. Видела, что это был мальчик, что он на восьмом месяце, развивается нормально и что… что…
Она почти не слушала бормотание брата, она думала о том, что сейчас произойдёт, и всё никак не могла поверить. Неужели брат всё-таки это сделает?!
– У Танечки скоро муж приезжает из Вестлана, письмо даже прислал, – негромко журчал Бессмертный. – А у Танечки ребёнок непонятно от кого. Она думала, что у неё есть ещё месяц-другой, чтобы родить и отдать сестре, ан нет – не успевает. А у Танечки муж ревнивый, буйный. Ладно, если из дома просто выкинет, а то и убить может. Вот Танечка и приходит, бросается в ноги к колдуну. Помогите, мол, ваше превосходительство, не дайте погибнуть девушке. Так, инструменты – вперёд!
Бессмертный не отрывал взгляд от экрана, лёгким движением рычажков на панели продвигая в теле пациентки маленькую иглу. На ладони эта игла и впрямь выглядела бы крохотной, успевала сообразить Марья, но на экране, увеличенная раз в двадцать, она казалась страшным смертоносным копьём, неумолимо надвигавшимся на ребёнка.
Ещё минуту назад спокойно лежавший малыш затрепетал, задёргал крохотными ручками и ножками, словно пытаясь оттолкнуться, отодвинуться, вжаться в стенку матки. Но игла приближалась медленно и неотвратимо и вот-вот должна была пронзить в груди крохотное сердце.
– Маленький кусочек жизни, – задумчиво говорил Бессмертный, придвигая иглу к груди малыша. – Ничего ещё не знает ни о самой жизни, ни о смерти, но уже живёт, уже не хочет умирать. Смотри, как сражается, как колотит ручками и ножками. Если бы мог кричать, он кричал бы сейчас во весь голос. Даже мамку бы свою, наверное, разжалобил. Вот чего он так боится? Чувствует что-то чужое, инородное – это понятно. Но почему…
– Прекрати! – сорванно выкрикнула Марья.
– Чего? – Бессмертный удивлённо поднял взгляд на сестру.
– Останови, я сказала! – она схватила его за руку, сорвала с рычажка. – Прекрати это немедленно, Кощей!
– Маша… – медленно проговорил Бессмертный с проступающим пониманием в глазах. – Да чтоб тебя, Маша. Прости. Увлёкся. Я и подумать не мог, что ты всё ещё помнишь.
– Помню?! – Марья тяжело и прерывисто дышала, пытаясь сдержать душившие спазмы. – Помню?! Кощей, ты нарочно? Нарочно мне всё это…
Она отвернулась, бросилась к двери, задёргала ручку, пытаясь открыть.
– Маша… – Бессмертный поднялся.
– Выпусти меня!
Она выпустила ручку, закрыла лицо ладонями, зарыдав в голос.
– Маша! – брат попытался обнять её, она отшатнулась.
– Отойди! – выкрикнула на грани истерики, выставляя руки. – Не трогай меня!
Он замер. Она опять заплакала, отвернувшись и стукнувшись лбом об стену. Потом ударилась ещё раз и ещё, словно пытаясь рассадить голову в кровь и хоть как-то заглушить боль, рвущуюся из груди с рыданием и воем.
– Маша, всё! – брат решительно развернул её за плечи, обнял, прижав лицом к груди. Она пыталась вырваться; он не пускал, сжимая ещё крепче и дожидаясь, пока выплачется. Как тогда, на Горелом озере, после гибели родителей и крёстной. Но сейчас всё было ещё хуже.
Она долго не могла успокоиться. Рыдания и спазмы перешли в надрывный кашель. Брат всё же выпустил её, протянул белый носовой платок.
Ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Она несколько раз глубоко вздохнула, вытерла платком глаза и губы, высморкалась. И тут же опять едва не заплакала, ненароком взглянув на экран.
– Останови это, Кощей! – жалобно попросила она. – Не делай этого, пожалуйста!
– Маша, я не могу оставить ребёнка этой дурочке, – возразил Бессмертный. – Она всё равно от него избавится. Не у меня, так ещё где-нибудь.
– Ты можешь что-нибудь придумать! – яростно прошипела Марья. – Не делай вид, что об этой Танечке беспокоишься. У тебя тут свой интерес.
– Ну да.
– Тогда оставь этого ребёнка в живых. Не смей его убивать, слышишь, Кощей?! Иначе я заберу детей и больше не подпущу тебя к ним.
Бессмертный хмыкнул.
– Ну хорошо. Раз ты настаиваешь…
Он сел в кресло, лёгкими, почти незаметными касаниями рычажка вытянул иглу обратно. Марья с напряжённым волнением следила, как крошечное тельце отлепляется от стенки матки, возвращаясь на своё место, как прямо на глазах успокаивается, расслабляется, снова медленно и плавно болтая ручками и ножками.
Её словно тоже отпустило. Она повернулась к брату.
– Что будешь с ним делать?
Он пожал плечами.
– Могу сделать кесарево, вызвать преждевременные роды. Недоносок бодренький, мои люди выходят его. Может, ещё пригодится.
– Нет! – твёрдо сказала Марья. – Если не найдёшь ему семью, отдай мне. У меня он хотя бы нормальным ребёнком вырастет. Не вздумай его оставлять здесь. Я не шучу, Кощей! Если узнаю, что ты продолжаешь свои жуткие опыты, я заберу детей. И наших, и вообще всех, кого здесь найду. Не делай опять из меня врага.
Бессмертный снова хмыкнул, выключил экраны, поднялся, потягиваясь.
– Маша, у тебя там Ликин горлопан скоро появится. Куда тебе ещё? А что касаемо «жутких опытов», так ведь без них я не смог бы решить твою проблему?
– Какую проблему? – недоверчиво прищурилась Марья.
– Если захочешь, ты снова сможешь рожать, – просто сказал Бессмертный. Марья охнула, подавилась коротким кашлем. – Полчаса у меня на столе, и тебе останется только выбрать отца для ребёнка. Подумай, Маша. Материнские инстинкты в тебе никуда не делись, вон как ты защищала этого…
Он неопределённо кивнул на экраны, не сводя с неё пристального взгляда. Марья растерянно смотрела на брата, не зная, что сказать. Мысли вихрем проносились в голове, она никак не могла собраться. Только что её волновали Барлооги с Иваном, потом этот безумный разговор с братом, ещё более безумная демонстрация… А теперь ещё это… Да разве можно всё это вываливать на человека разом?! Без подготовки, безо всего…
Марье казалось, что у неё снова начинает кружиться голова.
– Ты правда можешь это сделать? – тихо спросила она.
– Да, – спокойно ответил Бессмертный. – Но ты пока не готова. Тебе нужно время всё обдумать. Я не тороплю.
Марья нервно и косо кивнула.
– Да… да, ладно. Я… я подумаю. Сейчас мне не до этого, знаешь… Война на носу, Лике рожать скоро… Ты тут вот с этими своими…
– Маша!
– Что?
Он приподнял её подбородок, заставил посмотреть в глаза.
– Прекращай себя накручивать. Тебе было девятнадцать, меньше, чем этой дурочке. Никого из родных рядом не было, ты не знала, что делать.
– Да нет, Кощей! – она тоскливо отвела взгляд. – Всё я знала. Не думала только, что так… обернётся…
Она опять всхлипнула, приложила платок к уголкам глаз.
– Ну всё, всё, успокойся. – Бессмертный решительно привлёк сестру, поцеловал в лоб. – Извини. Я понял: я перегнул палку. Увлёкся, не подумал о тебе, всё так. Прости ещё раз. Если это загладит вину – я помогу тебе с Барлоогами. И с Наиной.
– Правда?
– Правда. Но только если ты сама не справишься.
Марья усмехнулась почти против воли. Вот так всегда с ним, с самого детства. Никогда он не поможет просто так, от души, без всяких условий. Всегда чем-то обставит, всегда что-то потребует взамен. И даже не обязательно для себя. Чаще всего для них же самих.
На какое-то мгновение она вновь почувствовала себя молоденькой глупой ученицей в школе старшего брата. И кажется, ни один урок ещё не давался ей так тяжело, как этот.
Глава 8Летнее солнцестояние
Несмотря на свои двадцать шесть лет, Вельяминов-младший был женат и уже трижды успел стать отцом. Как не без гордости говорил он Маргарите, все три раза жена рожала ему сыновей. Теперь можно и дочек, замечал он, словно выполнил обязательную программу и мог позволить себе произвольную.
Почти все бойцы в отряде тоже были людьми семейными, женатыми. Маргариту это устраивало. Не так-то просто быть единственной женщиной в отряде из шестидесяти мужиков. Ситуацию как раз и спасало то, что дома их ждали жёны с детьми, и к Маргарите мужики особо не лезли. Пару-тройку первых дней, а особенно ночей она ещё подозрительно косилась, ожидая сальных шуточек и намёков. Потом привыкла, успокоилась и уже держалась смелее, по-компанейски встревая в беседу за обедом, помогая вытаскивать сети с рыбой или варить уху.
Берега Молочной ниже Волхова были густо заселены. То и дело проплывали какую-нибудь деревню, село или вполне себе приличный городок. На ночь всегда приставали к берегу у какого-нибудь посёлка. Вельяминов требовал старосту или воеводу, совал под нос дорожную, подписанную Марьей, и стрельцов без возражений размещали по избам или постоялым дворам. Маргарите всегда выделяли отдельную избу или комнату, за что она Вельяминову была вполне признательна.
Большую часть времени делать ей было нечего, кроме как рассматривать проплывающие берега или встречные и попутные лодки. Царское знамя и красные борта лодок делали своё дело. Им всегда уступали дорогу, сбавляя ход и почтительно приветствуя. Хотя чего уступают, думала порой Маргарита. Река здесь широкая, столкнуться можно только при очень большом желании.
Проплыли широкую излучину Белых вод с Бычьим омутом, на котором нашли Лику. Маргарита бы не заметила, если бы Вельяминов не сказал, что это за место. Она тогда встрепенулась, рассматривая берега с особым интересом. Хотя Вельяминов про Лику не говорил вовсе, а заметил лишь, что на Белых водах лучшие царские рыбные промыслы и, кроме придворных поставщиков, рыбачить здесь не дозволяется больше никому. Даже местные вынуждены спускаться дальше по течению; иначе, если поймают, – штраф и битьё батогом.