Поэтому неудивительно, что слухи о Грейс не прекратились.
В течение двух недель я слышала их обрывки от других девочек в школе — гадкие сплетни, исходившие, по-видимому, от тех парней-десятиклассников.
О том, как Грейс делала им минет.
О том, что у нее волосатая киска.
О том, что она трахнулась со всеми парнями, по крайней мере, один раз, а с несколькими дважды.
О том, как трое чуваков устроили Грейс групповуху, а в другой версии речь шла о шестерых.
Это продолжалось бесконечно. Различные вариации на одну и ту же тему.
Некоторые девчонки стали за спиной называть ее потаскухой.
Некоторые мальчишки стали называть ее проституткой.
До меня доходили слухи, что иные старшеклассники слонялись по школе в конце дня, пытаясь мельком увидеть пресловутую давалку, и кто-то даже пригласил Грейс на свидание или на вечеринку.
Часть меня все время задавалась вопросом: будь я там, было бы все иначе? Но другая тут же задавалась другим: не случилось бы то же самое и со мной, не стань Грейс гарпией? Вдруг однажды вечером Маккензи решила бы обменять меня на «косяк»?
Когда такие мысли приходили мне в голову, я была счастлива, что там была Грейс, чем моментально усиливала чувство вины.
Несмотря на все слухи и странные взгляды, которых она удостаивалась в коридоре, Грейс, казалось, не обращала внимания. Она не могла не помнить, что случилось той ночью, но, насколько я знала, никогда не говорила об этом, и никто ее ни разу не спросил. Мы все как будто хранили секрет, который был известен всем остальным.
Однажды после урока физкультуры Дениз Браун и ее банда начали прикалываться над Грейс. Говорили, что ей лучше не трахаться с их парнями. Просили показать волосатую киску.
Именно в этот момент Элиза велела им заткнуться. По-видимому, сначала они начали препираться, и тогда Элиза велела им прекратить или же она перетрахает всех их парней, и это странным образом помогло.
Услышав о том, что произошло, я поняла, что должна что-то делать. Я понятия не имела, что именно, но мне нужно было поговорить с Грейс.
Удалось застать ее одну в туалете между уроками.
— С тобой все в порядке?
Грейс мыла руки. Она не ответила, просто бросила скомканное бумажное полотенце в мусорное ведро и направилась к двери.
— Грейс, — произнесла я с непреднамеренным нажимом на имени, и мой голос эхом отразился от ярко-зеленой настенной плитки, — с тобой все в порядке?
Все еще стоя ко мне спиной, она замерла. С того места, где я стояла, мне был виден в зеркале ее профиль.
— Не хочешь приехать в эти выходные ко мне домой? Только ты и я.
Кроме Элизы, я никогда раньше не приглашала к себе в гости девочек. Стеснялась.
— Нет, — сказала Грейс. И все. Всего одно слово.
— Тебе не нужно делать то, что они говорят. Особенно Маккензи.
Грейс промолчала. Просто продолжила стоять ко мне спиной.
— Грейс, я пытаюсь тебе помочь.
На это она снова ничего не сказала, а затем толкнула дверь и вышла в коридор.
Застыв на месте, я посмотрела ей вслед. Когда я сказала, что пытаюсь ей помочь, я поймала в зеркале ее отражение.
Она закатила глаза.
Не знаю почему, но я оторопела. Кто она такая, чтобы закатывать на меня глаза? Я пригласила ее к себе домой, я сказала, что пытаюсь помочь, а в ответ она закатывает свои шары?
В это мгновение я решила: мне больше не жалко Грейс Фармер. Что если слухи о ней — правда? Вдруг у нее и вправду волосатая киска?
Может, она отсосала всем этим парням, а потом трахнула их.
Мне хотелось унизить Грейс. Отомстить ей за тот момент, когда я пыталась быть ей настоящим другом, а она осадила меня сарказмом. И я решила придумать для нее новое прозвище. Такое, что понравится остальным девочкам. Что-то, что еще больше унизило бы Грейс в наших коллективных мыслях.
Позже в тот день я сказала: она такая бледная и тихая, что похожа на призрака. Грейс-Призрак. Как вам это? Разумеется, прозвище всем понравилось.
31
У нас ушло почти полтора часа, чтобы добраться до Брин-Мора, зажиточного пригорода Филадельфии, и еще десять минут, прежде чем мы въехали в торговый центр, где располагалась студия пилатеса и йоги.
У студии была яркая и стильная витрина, зажатая между кафе и суши-баром. Мы припарковались ближе к углу стоянки, чтобы хорошо видеть всех, кто приходит и кто выходит.
Я проверила время на приборной панели. 9:45.
— Что, если она приехала рано и уже внутри?
Развалившись на сиденье, Кортни обвела глазами автостоянку.
— Мы можем заглянуть внутрь и посмотреть, там ли она. Но я не думаю, что она приехала рано. Судя по ее страничке, она приезжает сюда почти каждый день около десяти. Если она по какой-либо причине не появится, мы поедем мимо ее дома и постучим в дверь.
Следующие пару минут мы обе сидели молча, окна были опущены, и внутрь салона задувал приятный ветерок.
— Ты когда-нибудь занималась йогой или пилатесом? — спросила Кортни.
— Да. Но это не мое. А ты?
— Меня это тоже не особо привлекает. Слишком похоже на гимнастику. — По ее лицу промелькнула отстраненная улыбка. — Одно время в старших классах я искренне верила, что когда-нибудь попаду на Олимпиаду. Как тебе этот бред?
— Это не бред.
Кортни улыбнулась мне.
— Мило с твоей стороны.
— Я серьезно. Не родись у тебя Терри… — Я умолкла, понимая, что ляпнула бестактность, но Кортни поняла, что я имела в виду, и махнула рукой.
— Наверное, звучит глупо, но я бы не поменяла Терри ни на что. Даже на олимпийские медали.
На стоянку въехал блестящий черный внедорожник «Мерседес». Внутри был только один человек — блондинка в солнечных очках, — и я сразу поняла: это Маккензи.
— Вот она.
Мы с Кортни смотрели, как Маккензи припарковалась через пять мест от нас. Прижимая к уху телефон, она что-то оживленно говорила.
С минуту она оставалась сидеть во внедорожнике с работающим двигателем, но затем выключила его и открыла дверь. Мы смогли услышать ее голос:
— Мне все равно. Просто придумай что-нибудь. Тебе следует научиться лучше лгать.
Выругавшись себе под нос, она сбросила звонок, бросила солнечные очки на пассажирское сиденье и вылезла из машины. Как и ожидалось, Маккензи приехала уже одетой для йоги. Легинсы с сетчатыми вставками, лиловая майка с открытой спиной, ярко-синие кроссовки «Найк».
Я не видела ее с восьмого класса, но она почти не изменилась. Да, она была выше ростом, но по-прежнему худой, подтянутой и потрясающе красивой — той же искусственной красотой, которой она обладала в школе, только помноженной на сто.
Маккензи вытащила свернутый в трубку коврик, заперла брелоком внедорожник и направилась к тротуару. Как и в школе, она двигалась с идеальной осанкой, расправив плечи и приподняв подбородок, и гладкий хвостик покачивался при каждом шаге.
В следующую секунду мы с Кортни выскочили из машины. Хотели перехватить ее до того, как она войдет в студию. Мы были всего в десяти ярдах от входа, когда я окликнула ее:
— Маккензи!
Она обернулась. Хотя в ее взгляде не было узнавания, в позе что-то изменилось. Как будто напряглась. Вздрогнула.
Впрочем, она тотчас же повернулась и зашагала дальше, теперь уже быстрее. Это был еще не бег, но и не та неторопливая походка, какой она шла секундой раньше.
— Вот же сука, — пробормотала Кортни, и в следующий миг мы, не сговариваясь, бросились за ней следом.
Услышав нас, Маккензи ускорила шаг, но не побежала. Наверное, ее могли спросить, что случилось. И хотя Маккензи всегда жаждала внимания, сомневаюсь, что она была готова объяснить, от кого она бежит и почему.
И мы догнали ее, Кортни с одной стороны, я — с другой. Маккензи остановилась и плотно сжала губы, а ее взгляд бы способен превратить любого в камень.
— Что вам нужно от меня?
— Хотим поговорить, — сказала я.
— А вот я не хочу разговаривать с вами.
— Почему ты такая сука? — спросила Кортни.
Маккензи выдавила улыбку, но в ней не было тепла.
— Послушайте, мы когда-то были подругами, но это было очень давно. Я оставила это в прошлом, и моя жизнь стала гораздо лучше.
Кортни сделала шаг вперед.
— Это как прикажешь понимать?
— Так, что вы мешали моему развитию, — ответила Маккензи, смахивая с лица ногтем с дорогим маникюром прядь волос. — Вы все дурно на меня влияли.
Я не склонна к насилию, но в тот момент мне захотелось вышибить Маккензи мозги. Она была заводилой. Она относилась к Грейс хуже всех. Это она придумала, как поступить с Грейс в те выходные в ее летнем домике. Да чтоб ее, это она заставила нас всех порезать руки, чтобы связать глупой кровавой клятвой.
— Не надо пороть чушь. Никто на тебя не влиял, и ты это знаешь, — бросила ей Кортни.
Маккензи стиснула зубы.
— Что вам нужно?
— Оливии больше нет, — сказала я.
— Я слышала.
— Дестини тоже.
— Какое отношение ко мне имеет любое из этих событий?
— Они обе покончили с собой. Мы… мы думаем, что к этому неким образом причастна Грейс Фармер.
До сих пор Маккензи удавалось сохранять невозмутимое лицо и идеальную осанку. Но, услышав это, она закатила глаза.
— Вы что, издеваетесь надо мной? Это какой-то розыгрыш?
— Это серьезно, Маккензи. Нас тревожит то, что Грейс может быть неким образом причастна к смерти Оливии и Дестини.
— С какой стати это должно меня волновать?
У меня вновь возникло желание влепить ей пощечину. Я сделала медленный ровный вдох.
— Разве ты не слышала ничего из того, что я только что сказала? Две наших подруги из школы мертвы, и есть вероятность, что в этом замешана Грейс.
Маккензи снова закатила глаза и шагнула было мимо нас, но Кортни загородила ей путь.
— Можешь нам не верить. Твое право. Но мы хотели, чтобы ты знала, на всякий случай…
— На какой такой случай? — уточнила Маккензи вызовом в голосе. — Если Грейс сможет выследить меня и сделать то, что она сделала с Оливией и Дестини? Вы обе жалкие дурочки. Особенно ты, Беннет.