Я дважды перечитала абзац — во второй раз тело напряглось еще больше — и подняла глаза. Открыла рот, закрыла. Облизала губы. Меня била дрожь, и когда я заговорила снова, мой голос был хрипом.
— Что это, черт побери, такое?
Все трое без всякого сочувствия смотрели на меня.
— Разве Эндрю Уильямс не один из ваших пациентов? — спросила Дженис.
— Да, но я никогда не…
Я не договорила. Внезапно до меня дошло. Внутри меня все тотчас похолодело. В комнате тоже воцарился ледяной холод. Я снова посмотрела на абзац перед собой, затем на открытую папку. На другие листы бумаги.
— Что еще у вас есть?
Мой вопрос, похоже, сбил Дженис с толку. Она нахмурилась, глядя на меня, посмотрела на Ванду и Чеда Перкинса и откашлялась.
— Еще пять обновлений статуса, в каждом из которых назван тот или иной пациент.
— Кто именно?
И снова Дженис выглядела сбитой с толку, однако сумела быстро взять себя в руки.
— Разве это имеет значение? Каждое обновление статуса содержит грубое или пошлое высказывание о пациенте. Боже мой, Эмили, они же дети.
Я снова облизнула губы. Хотела что-то сказать, но не знала что.
— Обновления начались в понедельник и продолжились во вторник, — продолжила Дженис. — Ванда сказала мне, что, увидев их, она попыталась позвонить вам, чтобы узнать, что происходит у вас в голове, но ответа не было. Ей стало удивительно, когда вы вчера вечером прислали ей сообщение о том, что сегодня будете на работе.
Ванда продолжала смотреть на меня как на пустое место. Или того хуже — на больную. Действительно. Судя по этим обновлениям статуса, я упала в ее глазах ниже плинтуса, оказавшись мерзкой лицемеркой. Единственная проблема: я эти посты не писала.
— Где вы это нашли?
Теперь раздраженный взгляд на меня бросила Дженис.
— Прекратите, Эмили. Не стройте из себя глупенькую.
— Я серьезно. Я этого не писала.
— Тогда кто это сделал?
— Не знаю. Но только не я.
Наконец Ванда подала голос, нахмурив брови и сердито глядя на меня.
— Вы отлично знаете, что это обновления вашего статуса в «Фейсбуке».
— У меня нет учетной записи в «Фейсбуке».
Мне потребовались все мои силы, чтобы не заорать на них. Поняв, что мои руки дрожат, я сунула их под стол.
Ванда закатила глаза и повернулась к Дженис и Чеду Перкинсу.
— Можем мы покончить с этим?
Я повторила еще раз с большим нажимом:
— У меня нет учетной записи в «Фейсбуке».
В глазах Ванды промелькнуло презрение.
— Прекратите, Эмили. Вы в друзьях почти со всеми в офисе, включая меня.
Теперь я лишь качала головой и разинула рот, пытаясь что-то сказать — хоть что-то, что могло бы опровергнуть происходящее. Но, разумеется, сказать было нечего. Я никогда не создавала профиль в «Фейсбуке», но это не имело значения. Для Ванды, Дженис и Чеда Перкинса — не говоря уже обо всех остальных в офисе, — я была той, кто общался с ними все это время. «Лайкала» обновления их статуса. Комментировала их фотки. А потом, два дня назад, сорвалась и сделала то единственное, что превратило меня в изгоя в глазах моих коллег и привело к моему немедленному изгнанию из центра психического здоровья «Тихая гавань».
Я могла бы попытаться встать на свою защиту, объяснить, что человек, написавший эти обновления статуса, на самом деле не я, но это выставило бы меня в их глазах еще более ненормальной. И я выпрямилась на стуле, расправила плечи и обратилась к Дженис.
— Могу я хотя бы очистить свой стол?
— Его уже очистили. Коробка с вещами должна быть у Клэр. Надеюсь, вам понравилось работать психотерапевтом, Эмили, потому что я не уверена, что вы когда-нибудь снова найдете работу в этой области.
44
Увидев рядом с таунхаусом машину Дэниела, я с облегчением вздохнула. Уфф.
Я несколько раз звонила Кортни, даже писала ей сообщения, но ответа не было. Я хотела было заглянуть в «Уолмарт», но решила не создавать ей лишние неприятности. Я также подумала, не позвонить ли мне Элизе, но после вчерашнего вечера, вероятно, я была последним человеком, чей голос она хотела бы услышать. Да и вообще я сомневалась, что она мне поверит. Может, на худой конец, позвонить матери? Но у нее возникнет тысяча вопросов, которые только усугубят мое и без того паршивое настроение, поэтому я поспешила домой. В данный момент моей единственной надеждой и опорой был Дэниел.
Я припарковалась рядом с домом, выключила двигатель, схватила с пассажирского сиденья коробку с вещами и бросилась к входной двери. Внутри судорожно вздохнула. Я не знала, как мне рассказать Дэниелу о случившемся. Знала лишь одно: моя старая школьная подруга Оливия ушла из жизни, а у меня внезапно появилась подруга, о которой я раньше не рассказывала, подруга, за чьей дочерью он присматривал.
— Эмили? — донесся со второго этажа голос Дэниела.
Наверху лестницы раздались его шаги. Я повернулась, чтобы взглянуть на него, но замерла, увидев чемодан Дэниела, вертикально стоящий на ковре возле телевизора. Дэниел начал спускаться по ступенькам. Сначала я увидела только кроссовки. Потом джинсы и футболку и, наконец, смущенное лицо.
— Думала, ты ушел на работу.
Я все еще держала в левой руке коробку. Поставила ее на стол у двери и указала на чемодан.
— Что он здесь делает?
Дэниел явно нервничал. Он был как будто растерян. Спустился по лестнице и шагнул было ко мне, но остановился. Открыл рот и снова закрыл. Отвернулся от меня.
— Ты съезжаешь?
Вот пара в кипящей ключом воде, вокруг обоих булькают пузырьки.
Дэниел посмотрел на меня со страдальческим выражением лица, и я поняла: так и есть.
— Эмили, — его голос был чуть громче шепота, — в этом нет ничего удивительного.
А вот обваренный человек пытается вылезти из кипятка.
Я покачала головой.
— Это последнее, что мне сейчас нужно.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Эмили? Между нами давно что-то не ладится.
Я подумала о том, что сказала Лиза на прошлой неделе — мол, Дэниел первый не расстанется со мной.
— Итак, — сказала я дрожащим голосом, — ты решил собрать свои вещи и слинять до того, как я вернусь с работы? Ты вообще собирался мне сказать? Или просто уведомить сообщением о свершившемся факте?
— Нет, конечно. Я планировал быть здесь, когда ты вернешься домой. Я бы никогда так не сделал. — Дэниел покачал головой с еще большей болью в глазах, как будто не мог найти правильных слов, чтобы объяснить ситуацию — сообщением или как-то еще. — Ты этого не заслуживаешь.
— Я этого не заслуживаю?
Я чуть не рассмеялась.
Он по-новому посмотрел на меня, изучая мое лицо.
— С тобой все в порядке?
— Какое тебе дело?
— Эмили, прекрати.
— Не указывай мне, Дэниел. Ты бросаешь меня.
— Я не бросаю тебя. А даю тебе личное пространство. Нам обоим. На данный момент я не знаю, что еще делать.
— Как это любезно.
Дэниел пропустил мою колкость мимо ушей:
— Собираюсь некоторое время пожить у Зака, — сказал он. — Думаю, тебе понадобится время, чтобы вернуться к матери или найти себе крышу над головой. Скажем, неделя.
Меня поразило то, что я не знаю, кто такой Зак. Очевидно, это друг Дэниела, но я даже не могла представить его лицо, или откуда Дэниел с ним знаком, или вспомнить, встречала ли я его раньше.
— Неделя, — эхом повторила я.
— Пожалуйста, Эмили, не усложняй. Все и без того сложно.
Теперь я расхохоталась почти истерическим хохотом.
— Знаю, возможно, ты не захочешь поверить, — сказал Дэниел, — но я никогда не переставал любить тебя. Просто я… больше не влюблен. И я почти уверен, что ты чувствуешь то же самое.
— Не говори мне, что я должна чувствовать.
— Эмили.
— А пошел ты! Ты не можешь так поступить со мной сегодня.
Дэниел нерешительно пожал плечами.
— Если не сегодня, то когда? Ведь это назревало давно, и мы оба это прекрасно знаем. Вот только мы… хотим разного. Не знаю, как ты, Эмили, но я устал впустую тратить свою жизнь.
Часть меня знала: он прав, но другая часть хотела что-то швырнуть. Хлопнуть дверью. Заорать. Сказать ему, что я никогда по-настоящему его не любила. Сделать ему больно хотя бы потому, что я не знала, что еще делать, учитывая все остальное, внезапно свалившееся на мои плечи.
— Что, черт возьми, это должно значить?
— Детей, например. Когда мы познакомились, ты ясно дала понять, что не хочешь никаких детей. Я дал понять, что хочу. И подумал: может, передумаешь. Признаю, это совершенно несправедливо с моей стороны. Что еще более несправедливо, так это то, что я думал: вдруг когда-нибудь мне удастся тебя переубедить, и ты поймешь, что на самом деле ты хочешь детей. Наверное, я был наивен. Но еще наивнее с моей стороны было думать, что по прошествии всего этого времени — в течение которого ты откладывала дату свадьбы — ты действительно хочешь выйти за меня замуж.
Дрожь, которая била меня по дороге домой, почти исчезла. Теперь я ничего не чувствовала. Онемела. Внутри была пустота. Слова Дэниела достигали моих ушей, обрабатывались моим мозгом, но ни одно из них не вызывало ответной реакции.
— Долгое время я закрывал на это глаза, но пропасть между нами становилась все шире и шире. Я надеялся, что однажды все изменится. Что однажды ты проснешься и решишь, что, по крайней мере, хочешь выйти замуж.
Я стиснула зубы, но мне все равно нужно было спросить.
— Так что же изменилось?
— Терри, — сказал он. — Время, проведенное с ней… Я вспомнил, как сильно хочу быть отцом. И если хочу им стать, не могу больше ждать, когда ты первой положишь конец нашим отношениям.
— Еще кто-нибудь?
Вопрос застал его врасплох. Он моргнул и посмотрел на меня.
— То есть?
— Кто-то еще. Например, шлюха, которую ты трахал за моей спиной.
Он не отрывал от меня взгляда.
— Нет, — сказал он, — я ни с кем не спал за твоей спиной.