Лиза взглянула на настенные часы и печально улыбнулась.
— Мне жаль.
— Вы уже это говорили.
— И уверена, что скажу еще.
— Вы никак не могли этого знать.
— И все же. Я чувствую себя такой же жертвой насилия, как и вы. Я чувствую это из-за других с пациентами.
Оказалось, что Элиза посещала Лизу, но только три раза. Первый визит, вероятно, имел целью осмотреть кабинет и попытаться найти хорошее укрытие для «жучка», который она оставила во время второго или третьего визита. Лиза решила, что во время второго — она вспомнила, как провожала Элизу за дверь, и та сказала, что оставила в кабинете мобильный. Элиза заскочила в кабинет, прежде чем Лиза смогла ее остановить. Это заняло всего пару секунд, и как только жучок был установлен за часами ручной работы, Элиза была во всеоружии.
Она все слышала.
Каждый раз, когда я рассказывала Лизе о своих натянутых отношениях с Дэниелом. Каждый раз, когда я рассказывала ей о своих пациентах. В кабинете Лизы царила откровенность — один психотерапевт разговаривал с другим. Я не делала тайны из имен своих клиентов. И они всплыли в постах в «Фейсбуке», за которые меня уволили.
Лиза положила блокнот на стол.
— Как вы обжились в новом кабинете?
— Пока все нормально. Еще раз спасибо, что замолвили слово.
После того как выяснилось, что за тем, что случилось со мной и с Кортни, стояла Элиза Мартин, которая, возможно, виновна и в том, что случилось с Оливией и Дестини, мне предложили вернуться обратно в «Тихую гавань». Это было заманчиво, так как я очень скучала по моим пациентам, но я чувствовала, что будет не слишком комфортно. Мне требовался новый старт.
Лиза поговорила со своим начальством, и те с радостью взяли меня на работу, хотя я просила, чтобы мне разрешили принимать пациентов, получающих медицинскую помощь. Руководству поначалу эта идея не понравилась — это потребовало бы дополнительной работы по выставлению счетов, но, в конце концов, они уступили, хотя и дали понять, что моя зарплата будет не так велика, как то обсуждалось ранее. Меня это устроило.
Руководство также сказало, что нужно прекратить сеансы с Лизой, что имеет основания, поскольку теперь мы с ней коллеги. Я и сама знала, что давно пора это сделать. Итак, сегодня я в последний раз пришла в кабинет Лизы в качестве пациента. В некотором смысле — выписываться.
— Наше время вместе почти закончилось, — сказала Лиза. — Могу я спросить вас еще кое о чем?
— Конечно.
— Дэниел и Кортни все еще…
— Да.
— И вас это не задевает?
— Дэниел хороший парень. Он заслуживает счастья. Как и Кортни. Да и Терри тоже.
— Вы все еще видитесь с Кортни и Терри?
Конечно. С той ночи, когда Терри была похищена, прошло всего несколько месяцев. Я все еще навещала их и даже иногда разговаривала с Кортни, хотя мне не давал покоя вопрос: как долго продлится наша дружба после появления Дэниела в ее жизни. Насколько я могла судить, он и Кортни официально не встречались, но Дэниел проводил много времени вместе с ней и Терри. Возможно, из этого ничего не выйдет. Или же, наоборот, это будет что-то настоящее. В конце концов, меня это не касается.
Я решила проигнорировать вопрос Лизы и встала с дивана.
— У меня сегодня новый пациент. Хочу еще раз просмотреть его дело, прежде чем он и его мама приедут ко мне.
Лиза пристально посмотрела на меня.
— Что такое? — спросила я.
— Это все, что случилось в Уинфилде? Больше ничего не хотите обсудить?
Я улыбнулась и направилась к двери.
— Пока ничего не приходит в голову. Если что-нибудь придет, дам вам знать.
Я, конечно, сказала неправду. Но не собиралась рассказывать Лизе, что еще произошло в Уинфилде. Не собиралась рассказывать никому, даже Кортни. Она полностью зациклилась на Терри и корила себя за то, что якобы это целиком и полностью ее собственная вина, и все могло быть иначе. Я указала ей, что вообще-то мы вернули Терри, а это самое главное. Безусловно, останутся эмоциональные шрамы, и Терри потребуется время, чтобы их залечить, но она сильная девочка, и я знала, что, в конце концов, с ней все будет хорошо.
Ну а я? Я знала то, чего не знал никто другой.
После посещения Грейс, когда я вернулась в вестибюль с доктором Престоном, я полезла в карман за ключом от шкафчика. Единственное, что мне разрешили пронести в ее комнату.
Вытаскивая ключ, я нащупала в кармане что-то еще. Клочок бумаги. Белую обертку от жевательной резинки: на одной стороне напечатанное красным слово «Ригли» и что-то нацарапанное черным — на другой.
Мельком взглянув на нее, сунула обратно в карман и открыла шкафчик.
— Грейс знала, что я приду сегодня? — спросила я у доктора Престона, беря из шкафчика ключи и телефон.
— Да. Мы спорили, следует ли ей сообщать об этом, и в конечном итоге решили, что лучше все же сказать.
Я закрыла дверцу шкафчика.
— Вы упомянули, что Грейс любит жевательную резинку.
Это заявление явно застало доктора Престона врасплох.
— Да, я упоминал об этом. Могу спросить, почему вы спрашиваете?
— Просто любопытно. Какую именно?
Он неуверенно посмотрел на меня, а затем сказал:
— «Джуси фрут»[18].
Я сказала доктору Престону, что передумала и все-таки хочу умыться. Он отвел меня в небольшую уборную рядом с вестибюлем. В тесной кабинке было душно. Просто унитаз и раковина; лампа на потолке гудела, внутри унитаза было кольцо желтоватого налета.
Как только я закрыла дверь, полезла в карман и вытащила обертку от жевательной резинки. Перевернула ее и посмотрела на исписанную сторону.
Почерк был мелким, но разборчивым. Всего одна строчка.
Думаю, теперь мы знаем ответ, не так ли?
Я перечитала ее дважды и покачала головой. Понятия не имела, что это значит.
Ответ на что? Я могла бы показать это полиции, хотя знала, что ничего не выйдет. Не было никаких доказательств того, что записку написала Грейс. И даже если я смогу это доказать, что тогда? Это просто вопрос. Вопрос, которого я даже не поняла.
Но это подтвердило мои подозрения. Грейс разыгрывала полицию. Случившееся после того, как я увидела Элизу в ту ночь — висящую в петле в подвале своего дома, — и Грейс, прикованную наручниками к трубе в соседней комнате, — было выше моего понимания. Я не думала, что когда-нибудь это узнаю. Я подумала о Грейс. Какой тихой, какой бессловесной она была в школе.
Всегда делала то, что ей говорили. Никаких вопросов. Никаких жалоб.
Сколько раз я заходила в «Уолмарт» и покупала на кассе у Кортни пачку жевательной резинки» «Джуси фрут»? Наблюдала ли Грейс за мной каждый раз?
В школе мы думали, что Грейс — самая слабая из нас. Что ею легче всего манипулировать. И все это время мы ошибались. Окажись мы с ней на необитаемом острове, Грейс перебила бы одну за другой. Она бы осталась последней.
Прочитав записку в последний раз — Думаю, теперь мы знаем ответ, не так ли? — я бросила ее в унитаз и смыла.
Я снова подумала об этом, пока шла по коридору к своему кабинету. Провела там всего неделю и еще не воспринимала его как свой. Все время думала о своих старых пациентах, особенно о Хлое. Интересно, что с ней стало? Прекратила она себя резать или нет? Сумела ли сама справиться с тем, что ее беспокоило?
Сев за стол, я вытащила досье нового пациента. Имя: Питер Данбар. Возраст: восемь лет. Причина, по которой его направили ко мне: физическое и сексуальное насилие со стороны отца, который в настоящее время ожидает суда. Сегодня Питера на прием приведет мать. Хотелось бы поговорить и с ней тоже. Убедить, что ей следует и самой посещать терапевта. Если Питер подвергался насилию, велика вероятность, что и она тоже.
Я захлопнула папку, откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Иногда меня мучает вопрос, зачем мне все это надо? Каждый день я встречаюсь с детьми, которые имеют серьезные проблемы с психическим здоровьем. Я говорю с ними и своими разговорами вытаскиваю их из депрессии и тревоги. Пытаюсь помочь им понять, что жизнь стоит того, чтобы жить, что в мире есть хорошее, даже если это всего лишь проблески.
Элиза назвала меня слабой — по крайней мере, по сравнению с ней — и я думаю, это правда. В мире полно слабых и сильных людей. Возможно, я не такая сильная, как Элиза, или не такая сильная, как Грейс, но это нормально. Главное, чтобы хватило сил помогать детям, попавшим в ловушку боли.
Моя работа — сделать все для того, чтобы они не сдались. Я хочу быть с ними. Хочу быть достаточно сильной, чтобы протянуть руку и взять их за руки. Дать им понять, что они не одни. Что жизнь не сводится к боли, которую они чувствуют. И как бы низко они ни пали, им всегда есть к чему стремиться. Есть то, что никто не может у них отнять.
Надежда.
Всего за последние десять минут Элиза позвонила тринадцать раз, и с четырнадцатой попытки, когда дверь гаража открылась, Грейс, наконец, ответила.
— Привет, Элиза.
Пауза — Элиза, несомненно, удивилась, что, наконец, получила ответ, — а затем ее голос перерос в злобный рык.
— Где ты была, твою мать? — прорычала она.
— Там.
Снова пауза.
— Нет, тебя не было.
— Была. Я была в лесу. Смотрела, что ты будешь делать.
Элиза раздраженно вскрикнула.
— Эмили, мать ее, Беннет, догадалась. С каким удовольствием я бы выстрелила в ее гребаное лицо, но в больнице она вызвала меня на откровенный разговор. Везде были видеокамеры. Где ты была, черт возьми?
— Пока ты привязывала бедную девочку к дереву, я решила не доводить наш план до конца. Я вспомнила, каково было мне, когда ты и другие связали меня. Какой беспомощной я себя чувствовала. Какой одинокой.
Грейс на миг умолкла.
— С другой стороны, наверное, я не совсем честна. Я уже некоторое время знала, что не собираюсь выполнять наш план. По крайней мере, когда это коснулось ребенка. Серьезно, Элиза, зачем я потребовала завязать ей глаза, если план заключался в том, чтобы ее убить?