Здесь она пока еще не плакала, хотя желание разрыдаться преследует ее постоянно. По ночам она борется с собой, чтобы не поднести руки ко рту. Ей хочется повыдергивать у себя ресницы, покусать щеки изнутри, чтобы кровоточили. Но она учится ценить темноту. Одиночество. Утомление улучшило ее сон. В последние несколько ночей спала она таким неглубоким сном, что даже запомнила мучившие ее кошмары.
В одиннадцать часов миз Гибсон провожает ее в помещение прежней зарубежной службы колледжа. Кабинет психолога серый, с голубоватым отливом, здесь пахнет антисептиком. На верхушке шкафа с архивными папками стоят весы правосудия, календарная доска с меловыми красными записями, стопки картонных папок, разные канцелярские приспособления. На задней стене установлена камера, объектив которой смотрит на Фриду. Она садится, закидывает ногу на ногу, улыбается.
Психологу, изящной чернокожей женщине, за пятьдесят, ее плечи обтягивает розовый халат. Зовут психолога Джасинда, но Фрида может называть ее миз Томпсон. У нее распущенные до плеч, редеющие на висках волосы, выпуклые родинки на скулах. Говорит она от диафрагмы, улыбается так, будто ей все это небезразлично, бормочет и кивает в соответствующие моменты, когда Фрида отвечает на вопросы о сне, аппетите, настроении, о том, завела ли она друзей, чувствует ли себя в безопасности, как она переносит разлуку с Гарриет. Они проводят время консультации, обсуждая недостатки Фриды, начиная с ее очень плохого дня и до сегодняшнего утра. Психолог просит ее продолжить предложение «Я плохая мать, потому что…» и заполнить бланки.
Психолог спрашивает, почему Фрида не смогла успокоить куклу. Когда Фрида говорит, что это не удалось никому, психолог говорит, что это не имеет значения.
— Фрида, почему у вас такое низкое самомнение? — спрашивает она. Не кроется ли проблема в том, что у нее не установилась надежная связь с куклой? В каком-то подспудном сопротивлении? В программе обучения? В куклах?
— Ваши инструкторы сказали мне, что вашим объятиям недостает тепла. Они сказали — я цитирую: «Поцелуи Фриды лишены огненной сути материнской любви».
— Я делаю что могу. Никто нам не говорил, что мы будем работать с роботами. Тут нужно многому научиться.
— Миз Найт во время установочной лекции наверняка объяснила, почему система изменилась. Здесь вы практикуетесь на куклах, а полученные навыки переносите в реальную жизнь. Я вас прошу не мудрствовать в этом отношении.
Психолог поставила перед ней задачи. К следующей неделе не менее пяти успешных последовательных объятий. Более точное формулирование недостатков. Уменьшение числа недостатков. Больше игрового материнского языка. Больше тепла. Более высокий счет слов за день. Фриде необходимо расслабиться. Ее температура тела и частота пульса говорят о неприемлемом уровне стресса. Она должна устанавливать более частые и осмысленные визуальные контакты с Эммануэль. Ее прикосновения должны быть более нежными, более любящими. Данные, собранные через куклу, говорят о значительном объеме злости и неблагодарности. Любые негативные чувства препятствуют ее прогрессу.
За обедом матери говорят о своих желаниях. С каким охранником, в какой день. Где. Пустой класс, кладовка со швабрами, машина, лес. Что они стали бы делать в отсутствие камер и ограждения. Больше всего им нравится зеленоглазый охранник. Лукреция считает, что самые высокие шансы у матери-подростка. Охраннику не больше двадцати.
— Он напоминает мне моего прежнего хахаля, — говорит мать-подросток. — Но мой парень повыше его. Гораздо. И погорячее. И зубы у него получше.
— Откуда ты знаешь, какие у охранника зубы? — спрашивает Лукреция.
— Он мне улыбнулся, — говорит мать-подросток.
Бет и Лукреция свистят, дают пять. Мать-подросток, говорит им, чтобы заткнулись.
Лукреция спрашивает у Фриды, какого охранника она хочет. И для чего — потрахаться, выйти замуж или убить?
Фрида не думает об охранниках. Ее все еще беспокоит разговор с психологом. Школа, вероятно, хочет их сломать, чтобы побудить к сотрудничеству, точно так же мужчины, с которыми она встречалась, оскорбляли ее, пока она не начинала настолько себя ненавидеть, что отдавалась им. Может быть, их хотели заставить почувствовать, как низко они пали, чтобы из этого чувства родилось убеждение. Понимание того, что единственное существо, матерью которого они заслуживают быть, — это кукла. Что им нельзя доверить человека никакого возраста, даже животное нельзя.
— Потрахаться с любым, — говорит она. — Выйти замуж — ни за одного. Убить — никого.
— В тихом омуте… — говорит Лукреция и похлопывает Фриду по руке.
Она отвечает на свой вопрос:
— Потрахаться с охранником столовой, выйти замуж за зеленоглазого, убить — никого. Спросите меня еще раз через несколько месяцев, — говорит она, похихикивая. Она говорит им, что только завела новые отношения, как у нее забрали дочь.
Они интересуются, не было ли пожаров в школе отцов. Фрида рассказывает им, что думает Хелен, будто женщины в розовых халатах воплощают мужские фантазии об идеальных, заботливых медсестрах.
Бет считает, что это возможно. Когда она лежала в больнице, у нее был флирт с одним доктором.
— Он меня один раз поцеловал, — говорит Бет.
Обычно саркастичная Лукреция делает торжественное выражение лица.
— И ты кому-то об этом сказала, так?
— Нет. Я не хотела, чтобы у него были неприятности.
Доктор был постарше, женатый.
— Но он и еще с кем-нибудь так поступит. Ты должна сообщить про него. Потом. Когда мы вернемся домой.
Бет говорит Лукреции, чтобы не давила на нее. У нее глаза на мокром месте. Линда просит Лукрецию отвязаться.
— Ну, это называется с больной головы на здоровую.
Чтобы отвлечь внимание от Бет, Фрида рассказывает им про разных социопатов, с которыми она встречалась в Нью-Йорке до Гаста. Цепочка невысоких злобных лысых мужчин во время ее первого года в магистратуре. Стендапер, который рассказывал анекдоты про китайские рестораны, а она выступала в роли публики.
Матери сравнивают свои истории, возраст, в котором они дали в первый раз. Лукреция — в шестнадцать. Линда — в пятнадцать. Фрида — в двадцать.
— Вы только посмотрите на эту Фриду Кало, — поддразнивает ее Лукреция.
Линда спрашивает, вышла ли Фрида за своего первого. Фрида не сообщает им, что вышла за своего двадцать седьмого. Она говорит, что поздно расцвела.
Единственная, кто пока не ответил, — это мать-подросток.
— В шесть. Не могу сказать, что я «дала».
Улыбка сходит с лица Линды.
— Я тебе сочувствую, детка, — говорит Линда.
Бет признается, что и с ней случилось то же самое. В двенадцать, регент церковного хора. Ее мать не поверила. Мать-подросток говорит, что и ее мать не поверила.
Она протягивает Бет булочку, смотрит на других своих одноклассниц.
— Ну, теперь вы знаете. Может, пока уже хватит, на хер, разговоров по душам?
На воскресные телефонные привилегии матери являются в компьютерную лабораторию в библиотеке Палмера — здании к востоку от розового сада. Компьютерная лаборатория находится на цокольном этаже, это комната с белеными стенами, зеленым сводчатым потолком и столиками в кофейных пятнах. Матери входят и выходят с интервалом в десять минут. Они выстраиваются в коридоре в алфавитном порядке.
Фрида ждет на лестнице. Через стеклянную входную дверь она видит колокольню, садовые стулья. Решает, что стулья там оставили, чтобы поиздеваться. Ни у кого нет времени присесть. Сидение на стуле непременно впишут в их досье.
Она вытягивает руки, они все еще болят после уборочных работ. Вчера перед утренним звонком к ней в комнату пришла миз Гибсон и сказала, чтобы она оделась потеплее. У нее теперь новые субботние обязанности. Она, мать-подросток и двенадцать других матерей после завтрака присоединились к миз Гибсон. Им дали перчатки, губки, швабры, ведра, скребки. Перед началом миз Гибсон попросила их назвать свои имена и нарушения, сообщить, что было не так в их домах. Прозвучали истории об испорченной еде, переполненных ведрах с подгузниками, мышах, живущих в стенах, плесени. У наиболее безобидных нарушителей обнаружились стопки грязной посуды в раковине, крошки на столе, липкие детские стулья, игрушки в пятнах еды, запахи, сочтенные сотрудниками Службы отвратительными и вызывающими беспокойство. Фрида призналась в пыли, беспорядке, засохших продуктах и одиноком таракане.
Фриде дали в напарницы Дейрдре, белую мать из Пеннспорта, чей пятилетний сын Джеффри сейчас живет у сестры Дейрдре. Когда Фрида спросила, только ли состояние дома привело ее сюда, Дейрдре призналась, что у ее сына нашли синяки. Наверно, она его ударила.
— По лицу? — спросила Фрида, спеша с выводом.
— Я плохая мать, — сказала Дейрдре. — Но я учусь быть хорошей.
Уборка, как они вскоре поняли, это скорее обряд. Невозможно тринадцати женщинам навести порядок во всех используемых зданиях и убрать 200 акров территории, не засаженной лесом. Фриде и Дейрдре дали задание подмести три здания, в которых размещены классы. Двадцать минут у них ушло, чтобы туда дойти. При них находился охранник, который следил, чтобы они не прикасались к куклам. Они обнаружили, что не все куклы находятся в комнатах для оборудования. Для хранения используется несколько классов с плексигласовыми перегородками, разделяющими кукол разных возрастов. Куклы наблюдали за их работой.
Наконец миз Гибсон просит Фриду подойти к свободному ноутбуку. Фрида жалеет, что не сделала себе заметки на память. Она должна напомнить Гасту о прививке от гриппа. Если они все трое еще не сделали ее, то должны обязательно. Ему нужно походить по детским садикам, записаться в список ожидания. Позвонить ее родителям.
Связь установлена. Через несколько секунд на экране появляется лицо Сюзанны. На ней один из колючих белых свитеров Гаста, в руке чашка с чаем, над которой поднимается парок, грива рыжих волос собрана и закреплена карандашом. Вот уже целую неделю на всех женщинах, которых она видела, была унылая форменная одежда, а потому сейчас красота Сюзанны подавляет.