Она говорит робким тоном. Почтительным. Фрида не понимает, почему эта женщина не кричит на него. Таких детей нужно ставить на место.
Она подносит Эммануэль к мальчику и хватает его за запястье.
— Посмотри, что ты сделал! Посмотри на ее лицо. Ты видишь этот синяк. Кто, по-твоему, его поставил? Извинись перед моей дочерью немедленно!
В разговорном кружке тем вечером Фрида насчитывает пятьдесят три женщины. Восемнадцать попали сюда по итогам поиска пасхальных яиц, среди них Тамара, белая мать с кислым лицом, это ее четырехлетний мальчик ударил Эммануэль.
Охранники раздают чашки горького, едва теплого кофе. Признания продолжаются до позднего вечера. Школа забрасывает более широкую сеть. Вред не обязательно должен быть намеренным или злостным. «Несчастные случаи можно предотвратить при внимательном надзоре за ребенком», — говорит миз Гибсон.
Некоторые матери стали ветеранами разговорного кружка, они попадают сюда как минимум раз в неделю. Миз Гибсон позволяет ветеранам вкратце описать свое последнее прегрешение. Теперь здесь каждый вечер находится по три охранника, два для поддержания порядка, один — для защиты миз Гибсон. На прошлой неделе на нее бросилась одна из матерей, дело зашло так далеко, что она ухватила миз Гибсон за горло. Эту мать исключили, ее имя внесли в базу данных.
Другая мать позволила кукле называть ее по имени вместо обращения «мама». Кто-то грубо разговаривал по телефону с опекунами своих детей в воскресенье. Кто-то плакал за едой. Двух матерей поймали на поцелуе за теннисным кортом. Один из охранников услышал, что они собираются убежать вместе.
Все выпрямляются на своих стульях. Это первая пойманная пара. Одну из беглянок зовут Маргарет, это худая как жердь латиноамериканка с испуганными глазами, которая, кажется, выщипала большую часть своей левой брови. Ее изначальное прегрешение состоит в том, что она оставила своего трехлетнего сына ждать в машине и ушла на собеседование к потенциальному нанимателю.
Ее возлюбленную зовут Алисия, это одна из стройных, красивых, смешливых молодых чернокожих матерей, с которыми Фрида познакомилась в первый день. Кажется, она успела подружиться с Лукрецией за тот месяц, который та провела здесь до своего изгнания. Алисия срезала дреды. Она так похудела, что Фрида едва ее узнала. К ней пришел представитель Службы защиты детей, когда ее пятилетний ребенок неподобающе вел себя в школе. Учительница отправила девочку к директору. Директор попросил Алисию прийти за ней.
— Всего на десять минут задержалась, — говорит Алисия. — Сказали, будто от меня пахнет алкоголем. Я тогда работала официанткой, пришла в рабочей одежде. Кто-то пролил на меня пиво. Они мне не поверили, когда я сказала, что не пью.
Миз Гибсон напоминает Алисии, что та должна брать на себя ответственность.
— Но…
— И никаких извинений.
— Я виновата, — говорит Алисия, сжав зубы. — Я эгоистка. Я опасна для ребенка.
Алисия и Маргарет краснеют так, что можно подумать, будто у них внутри пожар. Маргарет садится себе на руки. Алисия дергает себя за рукава.
Фрида помнит, как она вернулась как-то утром домой от бойфренда, ей тогда было семнадцать. Родители ждали ее, не спали. Они с парнем смотрели телевизор и уснули. Родители не поверили ей. Она помнит, как посмотрела на нее мать. Отец несколько дней не разговаривал с ней.
Миз Гибсон просит Маргарет и Алисию рассказать об уровне их сексуальных контактов. Им приходится отвечать на вопросы о ласках, петтинге, проникновении пальцами, оральном сексе, о том, доводили ли они друг друга до оргазма.
Матери отводят глаза. Все знают, что школа считает лесбиянство несовместимым с материнством.
Алисия начинает кричать:
— Мы немного целовались. И все. Ничего больше. Никому не принесли вреда. Я теперь даже говорить с ней не буду. Пожалуйста! Пожалуйста, не заносите это в мое досье.
— Я ценю вашу откровенность, — говорит миз Гибсон. — Но вот чего я не могу понять: почему вы свои эгоистичные желания поставили впереди материнства?
Одиночество есть форма эгоизма. Мать, которая пребывает в гармонии со своим ребенком, которая понимает свое место в жизни ребенка и свою роль в обществе, никогда не бывает одинокой. Посредством заботы о ребенке она восполняет все свои потребности.
Какие проблемы можно решить бегством?
— Вы так или иначе собираетесь забрать у меня ребенка, — говорит Маргарет. — Почему вы не признаете этого, а делаете вид, будто у нас есть шанс? Приемные родители моего ребенка хотят усыновить его. Они этого не признают, но я знаю, что хотят. Они уже ищут садик. Вам бы это понравилось, да? Вы хотите, чтобы мы не прошли аттестацию, чтобы вы могли забрать наших детей.
Слезы Фриды попали на ободок ее чашки. Поцелуи ее больше не интересуют. Она думает о колокольне, размышляет, как быстро смогла бы она подняться по ступенькам, скользкая ли черепичная крыша, каково будет ощущение пешеходной дорожки под щекой.
Когда приходит очередь Фриды, она разговаривает с миз Гибсон, как грешник на исповеди.
— Я должна была лучше ее защищать. Именно это расстраивает меня сильнее всего. Она испытывала боль, а я могла бы предотвратить это. И еще я сожалею о моем тоне. Но когда я попросила сына Тамары извиниться, он рассмеялся надо мной. И смех был злой. Гогот. Мне это показалось очень тревожным. Не знаю, где он этому научился. Мне жаль. Я эгоистка. Я опасна для ребенка. — Фрида делает паузу. — Но и она тоже.
Матери недовольно смотрят на Тамару.
— Фрида, нет нужды проявлять пассивную агрессию, — говорит миз Гибсон.
Тамара сидит напротив Фриды во втором кольце кружка. Изначальное преступление Тамары состояло в шлепках. На нее донес бывший муж. Она признает, что у ее куклы агрессивный характер, но Фрида тоже должна была быть внимательной.
— Я видела, как она глазела по сторонам, — говорит Тамара, показывая на Фриду.
— Я отвернулась на одну секунду.
— Одной секунды достаточно. Неужели ты ничему не научилась? Ты позволила своей кукле играть самой. Если бы ты берегла ее…
— Дамы! — говорит миз Гибсон. — Держите себя в руках.
— Господи, Фрида, какой у тебя ужасный вид. — В автобусе Мерил переходит на шепот, она говорит Фриде, что Тамара несла какую-то херню. — Эта женщина называет тебя мандой.
Фрида улыбается.
— Я не манда, а плохая мать.
— Хорошая, — говорит Мерил.
— Я стараюсь, — отвечает Фрида. Они ударяют кулаком о кулак друг друга. — Я за нее переживаю.
— За Гарриет?
— За Эммануэль.
Синяк на кукле похож на стригущий лишай. Идеальный круг, алый в середине, с желтым кольцом, потом с зеленым. Когда Эммануэль плачет, синяк пульсирует. Инструкторы сегодня нашли ее плачущей в комнате оборудования. Они не знали, что можно плакать в режиме сна. Фрида спросила, не нужен ли Эммануэль ремонт или перекалибровка. Миз Руссо сказала, что синяк залечится сам.
— Более серьезная травма у нее здесь, — добавила Фрида, показывая на сердце Эммануэль. — И здесь. — Она показала на лоб куклы.
Миз Гибсон сказала, что то, как Фрида разговаривала с сыном Тамары, непростительно. Тамара совершила ошибки, но Фрида кричала. Кричать на ребенка нельзя — это не имеет оправданий. Пугать ребенка нельзя — это не имеет оправданий. Фрида действовала импульсивно. Она обострила ситуацию. Она не дала Тамаре пространства продемонстрировать родительские навыки.
Фрида сказала бы судье семейного суда, что, накричав на мальчика, она сделала самую материнскую вещь из всех, что когда-либо делала. Она всегда хотела, чтобы родители защищали ее, она помнит, как ее толкнули лицом в сеточный забор, когда ей было восемь, она сказала об этом родителям, но родители ничего не стали делать.
В течение остального времени в автобусе они с Мерил играют в обычную игру — пытаются отгадать, какие водители изменщики, какие алкоголики, какие издеваются над животными, какие — плохие родители. Мерил распускает волосы, связанные в хвостик, и показывает Фриде плешинку сзади на голове размером с монету в двадцать пять центов, она идеально гладкая. Когда ей не спится, она выдергивает волосы. Чешется. Она нервничает — боится сканирования мозга в следующем месяце.
— Не хочу, чтобы они заглядывали мне в голову. Это жуть какая-то гребаная.
— Все будет хорошо, — говорит Фрида, хотя она сама тоже нервничает.
Им не сказали, что будет включать эта процедура, только то, что скан будет частью промежуточного экзамена, что их куклы будут опрошены. Предположительно психологи дадут прогноз на возвращение им ребенка.
Когда кончаются занятия по теме «Как не допустить “один дома”», начинаются уроки, которые должны научить женщин не оставлять детей одних в машине, особенно на солнце. На парковке склада стоят четыре минивэна. Матерям дают наушники с экраном на правом глазу. Какой бы образ ни появился на экране, они не должны отвлекаться, они должны быть сосредоточены на своей кукле. Они пристегнут кукол к креслам, усадят их в машину. Когда это будет сделано, они получат десять минут, чтобы вспомнить о кукле, вытащить кресло из машины и добежать до ворот в конце парковки.
На экране появляются изображения военных действий, пар, занимающихся сексом, истязаемых животных. Матери ошеломлены, взволнованы. Линда спотыкается, она расчесывает себе руки. Бет натыкается на боковое зеркало. Мерил ловят на том, что она сидит, уронив голову на руль.
Обучение в следующие дни продолжается под дождем. Матери стараются не поскользнуться на мокром асфальте. Фрида занимается с Эммануэль на заднем сиденье, когда начинается видео. День рождения Гарриет. Пятеро детей, которых Фрида не знает. Их родители.
У Фриды перехватывает дыхание. Она больше не слышит криков Эммануэль. Видео снято на чей-то смартфон. На смартфон Гаста. Он комментирует происходящее, потом говорит:
— Фрида, нам тебя не хватает. А вот тут Уилл. Уилл, поздоровайся с Фридой.