Конни шмыгнул носом, уставился в зелёную стекляшку от разбитой бутылки.
Прежде всего надо локализировать пространство материализации, наметить объём будущего объекта. Дальше хоть в общих чертах прорисовать скелет. Теперь самое главное: надо как можно ярче представить себе чудовище, как бы самому на время стать тиранозавром, ощутить вес брони и беспричинную холодную ярость, когда тяжелеют мускулы и всё в тебе — челюсти, шея, лапы, хвост — готовы в любой миг сокрушить жертву, чтобы зверь голода, который живёт внутри огромного тела, хоть на миг угомонился. Тяжело колышутся бока, из пасти клочьями срывается слюна, земля дрожит от моей поступи. Вот он — я. Могучий и непобедимый. Вот он — я!
Конни повторил про себя формулы фиксации объекта во времени и пространстве, открыл глаза и… в ужасе попятился.
На пустыре, возвышаясь над низкорослыми деревьями, возникла буро-зелёная громада чудовища. Оно сделало шаг — и кучи битого кирпича затрещали под его лапами будто морские ракушки.
Из-под безобразных век, нависших как щиты над глазами на мальчика упал зловещий отблеск.
Он хотел крикнуть, но не смог, а в следующий миг удар огромной лапы смял его тело, чудовищная пасть разинулась и сомкнулась, и Кони не стало.
Ящер, ломая кусты, двинулся вперёд.
Дети, увидев его, обомлели от страха.
— Бегите! — крикнул Рэй, бросаясь к Уилфилду. — Все бегите!
Он ничего не объяснял другу, только крепко сжал ему руку, и тот понял, напряг все свои крошечные силы, как тогда, когда просил маме исцеления.
Объединённая воля Рэя и Уилфилда упала на тиранозавра и разметала его на атомы. На поляне будто бомба взорвалась, разбросав во все стороны и мальчишек, и кирпичи, и обломки кустарника. Это воздух, из которого Конни создавал доисторического ящера, вернулся на свой холм.
Литтлмен приземлился рядом с домом Фроста.
— Вы здесь, ребята?! — позвал он, пробираясь сквозь кусты дикого алоэ.
На поляне никого не было.
Внимание Литтлмена привлекло большое пятно выжженной травы, обломки кирпичей. Видно, что здесь что-то взорвалось, но что? Сердце Литтлмена пронзила тревога. Что здесь произошло? Не рано ли он доверил детям чужие знания? С другой стороны — кому же доверять, как не им?
Литтлмен поспешил в город.
Над пыльной площадью стоял зной. Он высушил листья акаций, и они металлически шелестели, будто вырезанные из фольги. На веранде несколько человек, в том числе и Гризли, играли в карты.
Шериф сидел в своём плетёном кресле и допивал шестую порцию виски. Он то и дело поглядывал на дорогу, в сторону Хэмпера. Оттуда должен подъехать знакомый майор с двумя десятками солдат. Надо обыскать каждый уголок, каждый дом… Мальчик не мог так просто пропасть. Здесь негде утонуть или заблудиться. А это значит… Самые чёрные догадки вновь обступили Шерифа, и он чуть не застонал от горя и слепой, удушающей злобы… Конни, сынок! Где ты? Что с тобой?
Злоба имела конкретный адрес. Два дня, как пропал Конни, и столько же нет в городе этого ублюдка Литтлмена. А что? Разве недоносок может научить детей чему-нибудь путному, чёрт побери?! И всё время какие-то секреты. Раз спросил у сына, чем вы там занимаетесь, а он говорит, мол, фокусы разные показываем. Дофокусничались… Если с мальчиком что-нибудь случилось, он из-под земли достанет этого Литтлмена и сделает из него отбивную.
— Гризли, принеси мне ещё стаканчик, — крикнул он через площадь. — Двойное виски…
От зноя и выпитого голова, казалось, налилась расплавленным свинцом, перед глазами мельтешили белые мухи.
И тут Шериф увидел Литтлмена.
Тот поспешно спускался от дома Фроста. От быстрой ходьбы полы его пиджака разлетались в стороны.
Шериф встал.
— Подожди, Литтлмен, — хрипло позвал он, и на веранде «Поцелуя носорога» разом прекратились все разговоры.
Литтлмен остановился. На миг он вновь увидел Руфь с прутиком в руке, услышал её испуганное: «Не ходи сюда… Не ходи, мой хрустальный…»
— Где мой Конни? — спросил Шериф.
— Не знаю, — ответил Литтлмен. — Я сам ищу ребят. Я только что прилетел из Лос-Анджелеса.
— Ты должен знать, где он, — процедил Шериф. — И вообще: что ты делаешь с нашими детьми?
— Ты же знаешь, — тускло улыбнулся Литтлмен. — Я учу их быть людьми. Прекрасными, умными…
— Ты всё врёшь, Литтлмен! — Боязнь за Конни, сумасшедшее солнце и виски смешались в голове у Шерифа в один чёрный коктейль. — Ты не пастор и не учитель, а такой же недоносок, как и все…
Он сглотнул вязкую слюну, потребовал:
— Ты как-то мне с Гризли фокусы показывал. Психологические… А ну-ка, поищи мне сына. Как ты там умеешь — по-колдовски или телепатией?
Литтлмен отступил на шаг, побледнел.
— Я не знаю, что здесь произошло, — тихо сказал он, — но я… не вижу… Конни… среди живых. Может быть, я ошибаюсь…
Шериф пошатнулся. То ли от выпитого, то ли от страшных слов Учителя.
— Э, нет, приятель, — засмеялся он, расстёгивая кобуру. — Ты ошибся. Это тебя, недоносок, нет среди живых. Я уже не вижу тебя среди живых…
Он пьяно ткнул пистолетом в сторону «Поцелуя носорога», крикнул, обращаясь к посетителям пивной:
— Кто-нибудь видит Литтлмена живым?! Молчат… Значит, никто не видит.
— Опомнись, Шериф! — сказал Литтлмен.
«Я ничего не успел, — с тоской подумал Литтлмен. Он мысленно тыкался то к одной душе, то к другой, но везде находил равнодушие. — Я не передал детям и сотой доли богатств, которыми владею».
— Ты говорил, что тебе не болит, — Шериф выстрелил.
Литтлмен и в самом деле почти не ощутил боли. Удар в грудь, а затем тепло и зуд — это организм поспешно регенерировал повреждённую ткань. Можно было погасить мозг Шерифа на расстоянии или улететь, но Литтлмену опять захотелось поступить, не советуясь с разумом и не пользуясь своим могуществом: подойти к негодяю, вырвать у него пистолет и хорошенько отхлестать по морде.
Он двинулся к Шерифу.
— Стой! — заорал тот и выстрелил раз, а затем другой. Раскалённый металл в двух местах прошил грудь Литтлмена, и ему на мгновение стало дурно. Его качнуло, и он вытянул вперёд руку: то ли хотел остановить вооружённого безумца, то ли схватить его.
— Дьявол, — испуганно прохрипел Шериф и попятился. — Люди, его пули не берут!.. Стой, тебе говорят!
Он снова выстрелил.
«Жаль ещё, что я не успел стать отцом, — подумал Литтлмен и отчётливо увидел перед собой Руфь-одуванчик, её милые черты. — Из меня, наверное, получился бы неплохой отец».
Только теперь он заметил на пиджаке пулевые отверстия и кровь. Он снисходительно улыбнулся, и Шериф вскрикнул от ужаса, побежал. Спрятавшись за первое попавшееся дерево и преодолевая в себе панический страх, выстрелил ещё два раза.
Шестая пуля угодила Литтлмену в межбровье. Он остановился. Колени его подогнулись, и он ткнулся лицом в асфальт — уже и не бог, и не человек, а нечто мёртвое и потому страшное всем живым.
Площадь сразу же наполнилась голосами. К распростёртому телу сбежались все клиенты Моргана, подходили любопытные, случайные прохожие.
— Представляете, он хотел изнасиловать Руфь, — тараторила худая остроносая женщина и размахивала руками, будто собиралась улететь.
— Неужели он убил всех детей?!
— Всех, возле дома Фроста.
— Чепуха. Литтлмен был наркоманом и приучал детей к «травке». Шериф его выследил.
— Здесь замешана мафия. Вы все видели — Шериф едва его остановил…
Голоса переплетались, перебивали друг друга. Обыватели праздновали чужую смерть.
— Всё… Мы таки погубили его! — младший Посланец отвернулся от объёма изображения, где вокруг тела Литтлмена собиралась возбуждённая толпа. Он лежал в пыли — неожиданно маленький и худой, будто подросток, возле головы расползлось тёмное пятно.
— Может, его ещё можно спасти? — Голос младшего Посланца дрогнул.
— Поздно… — Старший Посланец тоже отступил от объёма изображения. Взгляд его задумчиво коснулся стылых звёзд, заглядывавших через прозрачную оболочку орбитальной базы. — Мы, к сожалению, тоже не всемогущие. Пять пуль для Литтлмена с его способностью к регенерации опасности не представляли — он тут же восстановил повреждённые органы. Шестая же разрушила мозг.
— Я никогда не верил в просветительство, — жёстко заметил младший Посланец. — Мы дали этому человеку часть знаний галактики. Они, в свою очередь, открыли ему новые возможности. И что в результате? Наш поверенный убит, знания тоже погибнут. Благо, если они ещё не пойдут во вред. Чего мы достигли?
— На таком уровне развития цивилизации знания не исчезают, — сказал старший Посланец. — Ты же знаешь — информация вечна, как одна из непременных составных материи. Что касается Литтлмена… Ты правильно определил: он был нашим поверенным, но ни в коем случае не миссионером. Он принял наши дары, но, к сожалению, не смог верно оценить общественно-историческую ситуацию, сложившуюся на его планете. Он, а не мы, решил лечить давние социальные болезни своей страны абстрактным гуманизмом и просвещением. Трагедия Литтлмена — трагедия индивидуализма. Он у него в крови, запрограммирован средой: один — против всех.
— Не вмешайся мы со своим «голубым облучением», он не лежал бы сейчас с простреленной головой, — мрачно возразил собеседник. — Уж это абсолютно точно.
— Наверное, — согласился старший Посланец. — Он ещё долго таскал бы ящики и коробки. Или застрелился б от тоски. Ты ведь знаешь: Литтлмена мы выбрали не случайно. В нём пропадал великий мыслитель и педагог.
— И мы его нашли и… разбудили, — не без иронии подтвердил младший Посланец, возвращаясь к объёму изображения.
— Да, он славно пожил. Недолго, но славно. Поверь мне, брат, Литтлмен скорее выбрал бы смерть, чем согласился вернуться к прошлому. Что там у него? Полуживотное существование. А так он хоть узнал, что значит освобождённый дух и просвещённый разум. Кроме того, остались дети. Его ученики. Теперь у нас на Земле восемь поверенных.
— Девять! — воскликнул младший Посланец, вглядываясь в объём изображения. — С ними ещё и Руфь. Смотрите, там что-то происходит…