ен заниматься своим делом! У школы есть прекрасный, полноценный, утвержденный педсоветом план воспитательной и внеклассной работы, в котором нашлось свое время для всех насущных проблем и вызовов современности, – вот на него и стоит тратить свои силы. Если же с энтузиазмом реагировать на все эти срочные предписания – то школе только ими и заниматься.
– Я привык девяносто процентов подобных предписаний сразу выбрасывать в мусорную корзину, – признался директор.
– И накалять отношения с районо, снижая ему все статистические показатели по району, – продолжила фразу Василиса. – И навлекая на школу всевозможные «штрафные санкции».
Директор пожал плечами.
– Знаете, мой методист рассказывал, что в одной школе специально завели должность, условно называемую «зам по беде», – продолжила диалог Василиса. – Его работа заключалась в том, чтобы немедленно готовить требуемые документы и отчеты, какие бы абсурдные распоряжения не приходили извне, сохраняя время и силы остальных сотрудников школы для педагогической деятельности.
– Жаль, что у меня нет подобного зама – я все утро потратил на то, чтобы отправить в прокуратуру копии школьных учебных планов этого года, – с улыбкой заметил Елисей Назарович. – А также сведения о формировании в школе библиотечного фонда и обеспечению пособиями учащихся, и сведения о порядке проведения промежуточной и итоговой прошлогодней аттестации, в том числе отдельно по русскому языку, литературе и истории, с указанием количества детей и с разбивкой по возрастам.
– А зачем они прокуратуре? – поразилась Василиса.
– Как – зачем? В связи с проведением проверки исполнения законодательства о противодействии экстремизму и терроризму, – усмехнулся директор. – Как же вы сами не догадались – зачем, Василиса Алексеевна? Ведь очевидна взаимосвязь терроризма и школьных учебных планов!
– Современной российской действительности страшно не хватает Гоголя и Салтыкова-Щедрина, – поморщилась Всемила Ламиевна, поставив точку в этом обсуждении.
Глава 28. Глюк – защитник дома
Дружеское расположение коллег не рассеялось к следующему утру и даже к концу недели. Наоборот: все учащиеся с удивлением и недоверием наблюдали, как их педагоги приветливо улыбаются «чужачке», как учителя-мужчины услужливо распахивают перед ней дверь учительской на переменах, а Яга Лешевна ежечасно зазывает к себе почаевничать. Как Мара подсаживается за ее столик в столовой, чтобы дружески поболтать, а порой к ним присоединяется и отец Мары – учитель химии, Афанасий Кощеич. Ян Вольфович и вовсе Василисе проходу не давал, задаривая ее цветами, засыпая комплиментами и требуя перейти на «ты». (С чем Василиса неохотно согласилась – трудно «выкать» человеку, спевшему однажды серенаду под окнами твоего кабинета. Директор тогда попросил «впредь все ритуалы ухаживания проводить за пределами школьного участка».)
Сам прекрасный директор Лысогорской школы в стороне тоже не остался: Василиса слышала, как в рекреации второго этажа (битком заполненной высыпавшими на перемену детьми) он громогласно хвалил трудолюбие молодого специалиста и ее творческий подход к проведению занятий, разговаривая с Вороном Владовичем. А седьмому классу столь же громко пенял на «проваленные» самостоятельные работы:
– Василиса Алексеевна, пожалуй, придет к выводу, что меня стоит дисквалифицировать, как педагога, ведь это я вас прошлые года математике учил! Пожалейте мою хрупкую профессиональную репутацию!
В пятницу во внутреннем дворике школы он прилюдно рассказывал Василисе о звонке Анисия Аркадьевича, страшно довольного выданными школой первыми отчетами.
– «Качественно и в срок», – восклицал глава районо. Спасибо вам, Василиса Алексеевна! – улыбаясь, говорил Елисей Назарович, а школьники сворачивали головы, изумленно взирая на его улыбку.
Одним словом, Василиса нашла свою «нишу» в коллективе школы. Дел у нее было невпроворот, все рабочее время расписано по минутам, и она гордилась своей очевидной нужностью.
«Мне ведь не кажется, что весь педколлектив принял меня? Приятно чувствовать такое дружеское участие к себе! Я же не слишком доверчива, а?» – смятенно думала Василиса, смущенно улыбалась педагогам в ответ и привычно отмахивалась от настойчивых ухаживаний Яна Вольфовича.
Причины для тайных сомнений у Василисы, увы, имелись – в гуманитарных классах обнаружились все те дети, что значились в исчезнувшем списке с пометками «литература», «биология» и «история». Список она все еще помнила достаточно хорошо и была уверена – имена и фамилии совпадали полностью. Это просто такая шифровка, не имеющая отношения к иностранным олимпиадам? Скажем, «литература» – это ядерные боеголовки, а «история» – коды доступа к управлению спутниками? Фамилии взяты реальные, но обозначают что-то совершенно другое? Наверное, так.
К выходным дням ученики сдали оборону: они не пытались сорвать уроки или переиначить задачи на свой лад, но у Василисы были и более грандиозные замыслы – она желала доказать гуманитариям, что и им математика может пригодиться. Жаркие философские дебаты время от времени разгорались на занятиях именно по этому поводу:
– Ну зачем это будущему поэту, скажите на милость! – стонал Андрей Дементьев – синеглазый юноша с вечно встрепанными длинными волосами и свисающей на глаза косой челкой.
Его стенания вызвало написанное на доске название нового изучаемого раздела: «Прогрессии».
– Правильный вопрос, молодой человек! Я бы сказала – вопрос строго по теме! – закивала страшно довольная Василиса. Если бы даже она сама подговорила паренька произнести слова, искусно подводящие к теме занятия, то не придумала бы ничего лучше. – Сегодня поговорим о поэзии.
– Неужели?! – не поверили собственным ушам ее ученики. – Совсем-совсем о поэзии, не шутите?!
– Что вы, не имею привычки безвкусно шутить в приличном обществе! Кто объяснит непросвещенному в стихоплетстве математику разницу между ямбом и хореем? Помните, у Пушкина: «Не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить»?
Дети наперебой принялись вещать прописные (для них) истины, экспрессивно размахивая руками, а Василиса сосредоточенно кивала и записывала на две боковые доски строки, демонстрирующие примеры первого и второго стихотворного размера.
– В этом примере хорея на какие слоги падает ударение? – спрашивала Василиса.
– На первый, третий, пятый, седьмой, – отвечали дети, а Василиса под стихом записывала числа. – А в ямбе на второй, четвертый, шестой.
– Совершенно верно. Это-то и называется математической прогрессией!
Философская дискуссия на этом прекратилась, дальнейший урок прошел в штатном режиме – в поиске прогрессий в дактиле, амфибрахии и прочем, а также в попытках придумать рифмованные строки на размер, определенный прогрессией, заданной учителем. Записав домашнее задание и собирая сумки, ученики спросили с азартом:
– А в понедельник снова стихи изучать будем?
– Нет, – покачала головой Василиса, а в ответ на разочарование, появившееся на детских мордашках, добавила: – В понедельник поговорим о сказках!
В опустевший класс вошел задумчивый директор. Не скрывая, что он прослушал от начала до конца весь урок, Елисей Назарович сказал:
– Полагаете, они достаточно узнали о прогрессиях?
– Нет, не полагаю. Но на моем прошлом уроке они вообще ничего не узнали, – с грустной откровенностью призналась Василиса. – А сегодня они капельку поверили в то, что и им математика может пригодиться. А алгоритмы решения задач по этой теме мы еще обязательно отработаем, не переживайте!
– Что вы, Василиса Алексеевна, вот о чем мне точно в голову не придет теперь переживать, так это о качестве ваших занятий! У вас даже не раз упомянутое чтение стихов проходит не в ущерб уроку. Сейчас я задаю себе вопрос, почему сам принял на веру постулат, что гуманитариям математика нужна только для получения аттестата?
Вечером пятницы, закрывая страницу электронного журнала, Василиса думала о том, что суждено ей искренне влюбиться в собственную профессию. И побаивалась, что не только в профессию. Побаивалась, так как несмотря на любезность и доброжелательность Елисея Назаровича, никакой личной заинтересованности в своей особе с его стороны она не замечала. Скорее, наоборот, – на откровенные заигрывания Яна Вольфовича директор смотрел снисходительно, как добрый дядюшка, словно физрук ухаживает за его племянницей, а он одобряет их предполагаемый брак. Никаких пристальных взглядов, мимолетных прикосновений, двусмысленных фраз – ничего. Все общение – исключительно по рабочим моментам. Это Василису бросало в дрожь от звука его голоса, у Василисы наливались жаром щеки и колотилось, как безумное, сердце при его приближении. Это ее восхищение этим мужчиной уверено и далеко перешагнуло грань простого одобрения и уважения. О чем говорить, если она втихомолку, тайно зарегистрировалась на его сайте заочной физико-математической школы под выдуманным именем и, затаив дыхание, общалась с ним он-лайн, обсуждая задачи и замирая от скупых похвал! И это при том, что сидела в компьютерном классе, в нескольких метрах от своего директора! Почему бы не общаться с ним напрямую? Тот, кто способен задать такой вопрос, позабыл свою первую трепетную, робкую влюбленность.
В сумбуре чувств и новых обстоятельств начавшейся взрослой рабочей жизни Василиса частенько не замечала, как невольно проваливает свою конспирацию. Разрушает образ ничего не замечающей чужачки, когда старательно обходит по кругу «стену» рекреации второго этажа, поскольку из-под железных дверей питомника валят клубы серого дыма; когда автоматически извиняется, чуть ли не врезавшись в появившихся из пола коллег, в рассеянности проигнорировавших повсеместное шипение про двери; когда шарахается в сторону при виде внезапно высунувшейся из пришкольных кустов драконьей морды; когда неодобрительно смотрит на детей, шипящих, рычащих друг на друга и выпускающих когти и клыки. Привычки называть коллег настоящими, а не замещенными именами, она тоже не оставила, а еще – невзначай забыла на время в учительской свои заметки по поводу отчетности в начальной школе, содержавшие в том числе упоминания о Святовите Руаньевиче с пометками рядом с его именем: «1-ый экз.» (первый экземпляр), «2-ой экз.», «3-ий экз.», «4-ый экз.». И совершенно не задумывалась о том, что за каждым ее шагом пристально наблюдает множество крайне заинтересованных глаз…