ст, навсегда покидая этот бренный мир.
Когда Василиса подскочила на постели, в её ушах звучал дрожащий голос Лены, взирающей, как на ядовитого тарантула, на обычную пластиковую карту:
«– Мне придётся ходить в банк ОМИИ?»
Какой реакции хотела добиться навь этим кошмаром? Отражал ли он реальные события прошлого? Учитывая, насколько точно сны соответствовали тем признаниям и словам, что порой вырывались у друзей, – отражал. Василиса видела во снах, как отец Тараса восстал кровожадным упырём, какой гадкий розыгрыш всколыхнул в Руслане силы, столетия дремавшие в его роду. Теперь она знала, о каком Марике рыдала Ира, как долго пробыл в коме Борис, и каковы истоки молчаливости Ивана. Оказывается, их голубоглазый русоволосый богатырь полгода оставался немым после того, как бешеный медведь напал на туристический лагерь, разбитый на берегу лесного озера тремя товарищами. Спастись удалось только Ивану – на всплеск пробудившейся в нём магии отреагировал патруль. Собственно, патруль нашёл всех её друзей, только она пошла по более извилистому пути, что завёл её в Лысую Гору – территорию, инспектирование которой не входило в нагрузку патрулей.
Уроки в школе вкупе с весёлой и шумной подготовкой к новогодним представлениям и капустникам сменялись занятиями в институте с его лекциями и практиками. Внеплановые студенты-заочники всё меньше отличались от тех первокурсников, что родились магами в магических семьях и учились в школах ОМИИ ПАСК. Чего им это стоило – знали разве что сами студенты-заочники, порой падавшие дома на кровать в полном изнеможении.
Чего стоило каждый раз встать и взяться разбирать на уравнения заклинание Мерлина – могла бы поведать Василиса. Время бежало неумолимо, а чтобы рассчитать обратное заклинание, надо сперва соткать математическую канву заклинания имеющегося. Великий маг древности ограничился структурной схемой, не переложив её на язык формул, – и Василиса взяла на себя эту функцию. Подсказки и помощь аль-Хорезми помогли быстро закончить перевод на язык магической математики, но расчёт обратного преобразования она должна была сделать сама – не хотелось хоть кого-то ставить в известность об этом. Она и так поведала всем излишне много.
Василисе опять снился сон...
Закутанный в тулуп Ворон Владович заботливо обнимал за плечи Ягу Лешевну. С серого неба крупными хлопьями сыпался снег, устилая землю, шапку Ворона и полушубок Яги белым покрывалом. Стоящий поблизости Кощей, внимательно вслушивающийся в доносящиеся из деревни звуки и разбирающий сведения, поставляемые поисковым заклинанием, произнёс:
– Пустые избы жгут, люди успели уйти.
– Партизаны к себе увели?
– Да, но хорошие вести на этом заканчиваются. Фашисты захватили в плен командира партизанского отряда, прикрывавшего отход женщин и стариков с детьми.
– Фашисты попытаются вызнать, куда увели спасённых...
– Да, но не вызнают. Мы все Елисея знаем, и дедов его и прадедов знали, так что предугадать события нетрудно.
Троица «сказочных существ» с тоской обвела взглядом поле, на краю которого замерла в неподвижности: арену давно отгремевшего боя, с которой некому было унести останки погибших защитников страны. И таких по всей стране – не перечесть! Поле раскинулось в излучине реки Смородины, воды которой приобрели зловещий багряно-чёрный цвет...
– Много веков не достигала магия смерти такой высокой концентрации в общем магическом фоне, – прозвучал за спинами тройки сухой голос, и Род Ваалович соткался из ничего, присоединившись к наблюдающим за происходящим в деревне.
– Ещё бы, всё Мироздание качается и скрипит под её напором. – Кощей скорбно покачал головой. – Не ждать Елисею лёгкой смерти, и не миновать нам рождения ещё одного Хранителя. Всё больше и больше Переходов открывает война, без могучих духов равновесия не удержать, нечего и пытаться.
– Нам всё одно запрещено вмешиваться, иначе этот мир не спасти, – отрезал Род. До чуткого слуха нечисти донеслись мучительные стоны, и Яга залилась слезами и с тихим возгласом спрятала лицо на груди вампира. – Готовьтесь встречать нашего нового директора: если мы его упустим, то могучий, но неопытный дух наворотит такого, что век не расхлебаем.
Картинка во сне Василисы сменилась: она перенеслась в застенок, где пытали Елисея... Когда к его ясным лучистым глазам поднесли раскалённый металлический прут, из груди её вырвался безумный вопль. Она метнулась к палачам-садистам, яростно, со всех сил атакуя магией смерти, стремясь высосать из них жизнь и превратить всех в горстку тлетворного праха!
И проснулась с бешено стучащим сердцем, чувствуя отголоски враждебного, чуждого удовлетворения: Замостье определило её самое уязвимое место. Убедившись, что прошлое друзей не пробуждает в ней неукротимой мстительности, что родителей она отпустила и не намерена сражаться за их возвращение в мир живых, навь отыскала того, кого она отпустить не готова.
Ощущение близкого присутствия Елисея затопило тёплом, и Василиса произнесла:
– Просто сон, ничего страшного.
Аура высшего духа ослабла, но не намного. Ей кажется, или они с Елисеем всё сильней настраиваются друг на друга? Прежде он не реагировал так остро и мгновенно на каждую её отрицательную эмоцию, замечал лишь те, что ею осознавались, а теперь чувствует даже бессознательные, даже испытанные в глубоком сне. И она замечает в нём малейшие оттенки самых разных чувств, большинство которых, согласно всем магическим догмам, бесплотному духу не доступны.
Да, сон приснился не просто так – навь окончательно пробудилась в ожидании тёмной ночи накануне Рождества. Ночи, которая в самых разных верованиях и культурах считается самой таинственной и магической, приоткрывающей дверь в потусторонний мир. Главная задача охранников Калинова моста – закрыть эту дверь обратно без потерь и необратимых последствий!
На кровать запрыгнул Баюн и расположился поверх одеяла, задумчиво рассматривая её жёлто-зелёными глазищами. Кот, на удивление, не высказывался, а сидел молча, но как-то сразу вспомнилось его предостережение, что под Рождество видения начнут мучить сильнее.
– Не переживай, в директоре и учителях не усомнюсь, на поводу своих издёрганных нервов не пойду, – прохрипела Василиса, и кот со вздохом сунул ей в руки толстый пузырёк из синего стекла:
– Успокоительного выпей, специально для тебя у Яги попросил.
– Молодец, что попросил, – одобрил инициативу Глюк. – Тринадцатым учителем быть – это тебе не сосиски лопать.
В кои-то веки сосиски были упомянуты не в укор, а по-дружески, как привычное всем сравнение.
– Держись, хозяюшка, всего две недели осталось, – пропищала Огневушка.
Да, надо успеть рассчитать и проверить заклинание, обратное к мерлинскому.
Время перед каникулами – самое пропащее время для целей обучения подрастающего поколения. На первом уроке, решая задачу на движение, Никита Кожемяка получил в ответе скорость велосипедиста, сравнимую со скоростью баллистической ракеты, и ни один одноклассник его не поправил! Дальше – хуже: никого не удивляя, вода мирно нагревалась в кастрюле до десяти тысяч градусов Цельсия. Летящие навстречу друг другу ведьмы встречались где-то в бесконечно удалённой точке пространства-времени. Пятиклашки, не моргнув глазом, разделили ноль на ноль и даже получили в ответе рациональное число. Через стену лаборантской слышались безнадёжные вздохи физика, как и сотрясающие его кабинет взрывы, – фронтальные работы явно шли не по плану.
На геометрии сотканные из светящейся магии чертежи сливались в ёлочные гирлянды, а поясняющие рисунки подозрительно напоминали рождественские звёзды. Когда объём бассейна, заливаемого водой из двух труб, оказался в итоге равен минус пятьсот миллионов литров, и дети без тени сомнений переписали с доски получившийся у их друга ответ, Василиса сдалась. Махнув рукой на требования программы, она перешла на занимательные задачи и математические ребусы.
В учительской коллеги также признавали поражение в борьбе с детским ожиданием грядущих праздников.
– Изучаем, значит, свойства гидроксидов, – рассказывал Афанасий Кощеич. – У всех, как и положено, в колбах выпадает голубой осадок, и тут с последней парты прилетает вопрос: «С осадком всё ясно, а каков правильный цвет дыма?» – Под звонкий смех учителей химик сокрушённо развёл руками: – Рад, что вам смешно, а у меня погром и духи-уборщики петицию директору строчат, что отказываются работать в моём кабинете.
– А у меня домовые обиделись, когда ученица, отвечая домашнее задание, заявила, что вся домашняя нежить является тупиковой ветвью эволюции, поскольку не меняет своих свойств тысячелетиями, – вздохнула Яга Лешевна. – Не было в моих лекциях такой фразы, помелом клянусь! А Новикова лишь мокрыми от слёз ресницами хлопает и молчит. Я спрашиваю: «Ты о чём думала-то?», а она: «О каникулах дома, с родителями». Соскучились все по дому, по родным, какая уж тут учёба.
Не сдавало позиций только управление образования: список обязательных к проведению новогодних мероприятий рос как на дрожжах. Межведомственное взаимодействие тоже заметно встрепенулось к окончанию отчётного года: МВД, ГИБДД и прочие структуры вспомнили про существование школ и вносили щедрые лепты в увеличение числа всяческих активностей. То, что у этих школ имеется собственная, заранее запланированная и подготовленная совместно с учащимися программа, во внимание никем не принималось. Количество отчётов, подписанных коллективом и детьми инструкций, презентаций и фото-релизов, ежедневно рассылаемых Василисой в различные ведомства, уходило в ту же бесконечность, где должны были встретиться ведьмы из неверно решённой задачки. Какие-то бумаги должны были предъявляться за подписью директора, и под конец рабочего дня, когда шумная ватага детей уже выбежала за стены школы, Василиса пошагала в левое крыло первого этажа.
Директорский кабинет не менялся, как тупики эволюции. Большой шкаф (за которым теперь скрывался второй кабинет математики, уходя в другие измерения), стеллажи до потолка с папками и бумагами, у выхода настенное зеркало в тяжелой старинной раме. Перед окном – массивный широченный стол с аккуратно разложенными приказами, графиками, расписаниями, только самый центр его был непривычно завален какими-то записями и расчётами. Хозяин кабинета отсутствовал, но зеркало с приходом Василисы оживилось, солидно откашлялось и торжественно изрекло: