так сказать, со специалистом высокого класса в вопросах потустороннего опыта. Наличием у нас в Эстонии реального йога - как это выходило по словам отца Николая в йоксиной передаче - я тут же очень живо заинтересовался и начал расспрашивать детали. Валера ничего конкретно сам не знал и предложил мне для начала вместе сходить в гости к настоятелю на чаёк, а там уже выяснить что к чему.
Отец Николай принял нас очень радушно в своем доме, неподалеку от Лысой горы в Нымме. Ознакомившись с моей трансцендентальной ориентацией он, как могло показаться, несколько скептически поглядел на меня и сказал:
- Молодой человек, знаете, вы мне чем-то напоминаете Бердяева. Вот тот тоже всё метался и не мог придти к общему знаменателю. Ваш друг Валерий, как мне кажется, сделал правильный выбор, возвернувшись в лоно матери-церкви. Все мы - как блудные дети. Ну, я думаю, вы всё равно не остановитесь, пока не встретите такого мистика, как Рам...
И отец Николай рассказал про человека, приехавшего сюда после войны с Запада и занимающегося с тех пор самой настоящей йогой, усвоенной от оригинальных индийских учителей! Ехать к гуру нужно было на 102 километр по Пярнускому шоссе, до остановки Лангермаа. Оттуда, от большого дуба, шла сельская дорога к хутору.
- Возьмите побольше еды, - напутствовал нас отец Николай, - у философа совсем нет денег и все гости привозят продукты с собой.
V. 2. Лангермаа. На следующий день, с утра пораньше, мы с Йокси вышли на Пярнуское шоссе ловить попутку на 102 километр. Прошли от черты города до столба с отметкой "14", но машины так и не поймали. Дорога как вымерла. Редкая "Волга" пронесется в сторону знаменитого курорта, везя очередную семью московских бонз на отдых в оздоровительные санатории маленького эстонского прибрежного городка. Воскресенье - нелетная погода. У Йокси под конец совсем развалилась обувь, и он закопал останки ботинок прямо у четырнадцатикилометровой отметины. Как ни странно, сразу после этого перед нами остановился грузовик с кабиной на троих, и любезный шофер предложил подбросить, как выяснилось - прямо до сто второго.
Мы вышли на автобусной остановке и тут же увидели стоящий у дороги гигантский дуб - прямо-таки толстовский двойник из "Войны и мира", дуб-философ... Он был густо покрыт листвой и возносился на фоне голубеющего летнего неба, словно древо мира, ввысь, к сферам чистых идей. По ту сторону к шоссе перпендикулярно примыкала сельская дорога, убегавшая широкой дугой через луг с резвящимися белыми конями, за опушку надвигавшегося леса. Идти надо было, по словам отца Николая, километра два. Мы, очевидно, прошли намного больше, но ничего подобного срубу, описанного батюшкой, на пути так и не попалось. Наконец, подойдя к очередному, стоявшему на тропе хутору, я спросил мастерившего во дворе то ли грабли, то ли телегу хозяина: "Как попасть на хутор Уку?" Рот того растянулся в дружественной улыбке:
- Так вам нужно к Михкелю Тамму?
- Да, имено к нему!
- Так вот же туда дорога, по которой вы пришли: туда дальше, за поворот, и там еще примерно через километр, по левую сторону дороги, вы увидите большую каменную кладку. Это и будет Уку-талу.
Мы прошли еще с четверть часа. Как там говорил тележник, "каменная кладка"? Вот, вроде, и она: стена из огромных гранитных валунов, схваченных цементом. Вероятно, остатки какого-то фундаментального строения типа стойла или мельницы. Вообще, в Эстонии в то время, особенно в глубинке, было много брошеных хуторов, в том числе - очень зажиточных, отстроенных всё из того же гранита, с черепичным покрытием, громадным комплексом хозяйственных построек и роскошными, хотя и полностью одичавшими, садами. Пустующие поля и пашни вокруг оставленных хозяйств были усеяны ржавыми сельхозмашинами малого калибра - запряжными плугами, сеялками, боронилками. Остатки кулацкой техники. Брошена, вероятно, в процессе послевоенного советского раскулачивания. Вот и здесь: характерная гранитная кладка, разрушенная временем и, возможно, человеком. А чуть дальше - сад и торец приземистой избы с огромной крышей. Неужто, Уку-талу?
Не успеваем подойти к калитке, где висит почтовый ящик с фамилией жильца, как на пороге избы появляется невысокий, плотносбитый человек с длинным седым хайром до плеч и огромной белой бородой до пояса.
- Andke andeks, kas see on Uku-talu?
- Ja, ja, ыйге, Уку-талу! Рам Mихаэль Тамм, - представился человек, распахивая калитку и широко улыбаясь.
Мы тоже представились. Отец Николай, йога, философия. Нам всё очень интересно. Философ, который просил себя звать для краткости просто Рамом, пригласил нас в дом.
V. 3. У Рама. Впервые переступив порог рамовского дома я шагнул словно в иное измерение, причем не во сне или в бреду, а совершенно наяву, во плоти. Прежде всего меня поразила субтильная психическая атмосфера, наполнявшая пространство большой квадратной комнаты, куда мы попали через небольшую прихожую. Воздух в доме казался необычайно прозрачным и тонко благоухал. Сначала я подумал, что это ладан или ароматические палочки-аграбати, но потом нашел, что главным источником благорастворения воздухов являлся сам Рам, тело которого озлучало теплую ауру, близкую по незамутненности к младенческой.
Помимо такого эфирного эффекта рамовская комната имела еще и эффект чисто оптический. Она была вся сплошь завешана разного рода изображениями и схемами, заставлена светильниками и статуэтками и оснащена спиралеобразного рода антеннами и другой оккультной аппаратурой. В красном углу размещался портрет Рамакришны, сделанный в виде репродукции с известной фотографии, ретушированной цветными карандашами. Рядом - фотография духовной жены экуменического пророка, Шарады-Деви. Пара была с детства обручена, но в физический брак никогда не вступала, совместно следуя путем аскезы и целибата.
Рам по-русски совершенно не говорил. Общались мы на эстонском, который Йокси понимал очень приблизительно. Я, таким образом, впервые выступил в качестве переводчика при общении мастера с русскоязычной аудиторией.
V. 4. История скитаний. Рам немного рассказал о себе. Родился он под Тарту, в Элиствере, в 1911 году, в эстонской православной семье. Одна бабушка была русской. Учился на строительного инженера, в 1939 году, вскоре после ввода в Эстонию советского "ограниченного контингента", уехал на Запад. Плавал в качестве матроса по Европе, затем осел в Германии, где продолжил образование в Берлинском Техническом университете. Во время войны челночил в Швецию, занимаясь бриллиантами, на чем сделал немалое состояние. "Мы, иностранные студенты, держались особой компанией, - рассказывал Рам. - Вели богемный образ жизни, шлялись по борделям и казино, играли в карты и пили с дамами коньяк!" Часть состояния он успел переправить в Эстонию, а потом партнер по бриллианитовому бизнесу просто кинул его, сбежав вместе с кассой из терпящего поражение рейха в более безопасное место.
Рам тоже не стал дожидаться Жукова и уехал из почти окруженного Берлина в западную часть страны. Там, в Висбадене и Франкфурте-на-Майне, оставаясь номинально подданым Эстонской Республики, он работал в американской военной строительной компании. Но к началу пятидесятых радикально поменял образ жизни, углубившись в духовные проблемы, мистику и восточную философию. На остававшиеся от бриллиантового дела средства Рам начал выпускать мультирелигиозный журнал "Friede" - предшественник нью-эйджевских изданий 70-80-х годов.
В 1953 году Рам решил окончательно отъехать в Индию, в йогический ашрам, а по пути туда захотел посетить Эстонию, уже советскую, чтобы повидать родственников. Советский консул в Западном Берлине заверил Рама, что никаких проблем с визитом не будет, и дальше он сможет совершенно беспрепятственно проследовать куда угодно. Но уже на станции Минск философа тормознули добдобы из НКВД, и в Эстонию он прибыл не как свободный гражданин Эстонской Республики, а в статусе принудительно репатриирорванного лица без гражданства. С тех пор Рам жил в родной Эстонии с видом на жительство и под неусыпным надзором милиции и спецслужб. Советское гражданство он принимать напрочь отказался, писал письма протеста Косыгину, но поскольку никакое западное государство, и прежде всего ФРГ, заступиться за него не имели никаких формальных оснований, то он продолжал оставаться в невольной ссылке на собственной родине.
К моменту нашего с Йокси визита эта ссылка продолжалась уже 22 года, однако Рам вовсе не оставлял впечатления человека, сломленного судьбой. Совсем напротив, он выглядел очень живо и оптимистично, постоянно сыпал шутками и по-детски хохотал над каждой мелочью от всей души. Более жизнерадостного человека я вообще никогда не встречал.
Рам поддерживал отношения со многими йогами и мистиками, причем не только в пределах Эстонии или Союза, но даже за рубежом. Он показал увесистую пачку писем, украшенных марками со всех концов планеты - многолетнюю переписку с известными специалистами в области психотроники и парапсихологии. Помимо родного эстонского, Рам владел немецким и английским языками, а также мог разбирать тексты на древнегреческом языке и санскрите, которые некогда специально изучил для углубления философских познаний. По-русски он, за всю жизнь, выучил лишь два ключевых слова - "чай" и "давай", но пользовался ими весьма мастерски. "Чай, давай!" - кивнул он Йокси и залился смехом, приглашая жестом на кухню.
V. 5. На кухне. Рамовская кухня представляла собой пространное, дочерна закопченое помещение под низкими сводами сруба конца XIX столетия. Посреди "зала" стоял огромный стол, уставленный термосами, чашками и покрытой целлофаном снедью. Мы вывалили сюда же собственные припасы, предусмотрительно захваченные из города по совету отца Николая. Рам подошел к электроплитке, поставил на нее котелок, бросил туда из разных пачек несколько горстей черного чая вперемешку с сухими травами и вставил штепсель в розетку. Через несколько