следовало из книги Парнова) наследие древней колдовской науки Востока, досягаемы даже для нас - париев истории, отрезанных невидимой магической стеной от остального человеческого мира. Из той же брошюрки я выяснил, что летом буддисты празднуют Майдари-хурал - таинство, связанное с ожидаемым приходом будущего будды Майтрейи (по-бурятски Майдари).
Я загорелся неистребимым желанием поехать в Бурятию. Леннон эту идею, разумеется, поддержал, одновременно расписав мне забайкальский хурал как слёт всех главных колдунов и волшебников Востока, каждый из которых должен будет появиться со своей свитой, в сопровождении магических эффектов и прочих невероятностей. Сам Саша, будучи к этому времени уже женат и жёстко связан бытовыми обстоятельствами, ехать не мог, но мне советовал совершить такой тур пренепременно.
II. Буддийский рай
II. 1. Транссибирский экспресс. И я поехал, уговорив заодно своего красногорского приятеля Диму, с которым мы предыдущим летом ездили в Минск. Дима был человеком хипповым, но не очень мистическим, хотя и подарил мне незадолго до этого значок с китайским иероглифом "Мо" ("вершина"), который, в свою очередь, получил от Гены Зайцева (впоследствии - основателя питерского рок-клуба) как знак членства в особом дзэновском ордене.
До Улан-Удэ, нужно было ехать из Таллина с неделю. При посадке в поезд у меня в кармане было 14 рублей. Помню, как в Москве, перед самым отъездом на вокзал, мы с Димой пошли стрельнуть денег к приятелям, которые в этот момент находились в каком-то очередном МАТИ на концерте ещё никому за пределами узкого круга не известной "Машины Времени".
- Дима, ты куда уезжаешь-то? - спросили его приятели.
- В Тибет!- не моргнув глазом отвечал тот. - Послушай, мэн, одолжи чирик. Бабок на дорогу совсем нет!..
У приятелей бабок тоже не было, и в результате Дима так и уехал с рублём в кармане.
Мои 14 р. ушли частично уже в Москве, а остаток начал резко таять в поезде, где нужно было что-то есть по пути. Ехали мы в общем вагоне, что было совершенно чудовищно, ибо временами набитость была настолько тотальной, что люди сидели по-четверо даже на вторых полках! Я лежал на третьей, задыхаясь от жары и в полном офонарении. Иногда, правда, народ спадал, и в моменты такого затишья кое-кто ухитрялся даже потрахаться (как наши нижние соседи по "купе", например).
В общем, всё было довольно круто, но положение спасла некая девица, с которой мы познакомились в вагоне-ресторане, когда пили на последние. Поинтересовавшись, откуда мы и куда, она необычайно прониклась нашим романтизмом и сообщила, что сходить в Кемерово, куда она ехала, не будет, а присоединится к нашему паломничеству по священным местам Центральной Азии. Более того, девица, которую звали Ира, оказалась при кое-каких деньгах и практически с момента нашего знакомства не только кормила нас обоих, но и упаивала в хлам. Мы все втроём так надирались, что даже видавшие виды официанты транссибирского экспресса отказывались продавать вино, грозились высадить, и нам приходилось посылать за бухаловом посторонних пассажиров за стакан.
Я вообще заметил, что чем дальше едешь от Таллина на восток - тем "меньше хлеба и больше лозунгов" (как сказал некогда дядя Коля). В самом деле, если в Эстонии с агитпропом дела в те времена обстояли более, чем скромно - ну, там, пару портретиков в центре города, да флаги по праздникам, - то Москва - это уже просто кумачовое море. Дальше - больше. На Урале от лозунгов просто уже некуда было деваться, причем габариты их тоже заметно выросли по сравнению с московскими. Однако, сибирский размах - это совершенно новая стадия. Апофеозом этого стиля представлялся огромный склон бурьяна вдоль железнодорожного полотна, в котором был выстрижен профиль Ленина: графически один в один как в Кремлевском Дворце съездов, но раз в десять побольше размером. Можно себе только представить, сколько же красного агитпропа встречается путнику в Китае! Ну а пиком всего должна быть Северная Корея - страна победившей идеологии чучхе (т. е. "опоры на собственные силы").
II. 2. Улан-Удэ. Наконец - Улан-Удэ! Сходим в полном ошалении на перрон, почва под ослабшими от долгого сидения ногами качается. Естественно, похмелье. Что делать, куда идти - тоже непонятно. Выходим с вокзала в город. Я смотрю по сторонам и замечаю идущего по улице человека интеллигентного вида, в очках - тип сибирского учёного из академгородка. Полагаю, что человек должен знать, где тут в принципе может находиться буддийский монастырь. Когда он поровнялся с нами, я его так и спросил: "Скажите пожалуйста, как пройти к буддийскому монастырю?"
Интеллигент смотрит на всех нас некоторое время с полным недоумением, но выяснив в общих словах, кто мы и что мы, предлагает первым делом пойти опохмелиться. Он, собственно говоря, так и шёл поутру опохмеляться. В каком-то аквариумного типа шалмане мы все принимаем за его счёт по полному граненому стакану настоящей сибирской водки, фонареем окончательно, и тут человек предлагает нам, как гостям издалеча, отправиться к нему домой, отдохнуть с дороги. Мы, естественно, не отказываемся.
Человека этого звали Володя (по фамилии что-то вроде Подберезского). Он был одним из главных местных богемщиков, известный своими пижонством и запойностью. Вскоре после нашего прибытия Володина квартира стала заполняться другими людьми, каждый из которых приходил непременно с батлом, причём пренепременно — с белой. В общем, квас, музыка, сибирский хаус... Наконец, я спрашиваю хозяина:
- Володя, а трава тут у вас есть?
- Ну, этого добра здесь море!..
Он тут же он куда-то звонит, и через пять минут в дверях появляется юный бурят по имени Вадик. Оказывается, что это младший брат одного из Володиных гостей, и тут же парню даётся задание свезти нас на плантацию незамедлительно. Мы с Димой, Ирой, Вадиком и неизвестно откуда взявшимся малолетним приятелем Вадика Витей-шкетом садимся в автобус на остановке перед самым домом и едем минут десять. Сходим, и через пять минут ходьбы через какие-то заросли оказываемся на практически бескрайней плантации каннабиса. Каннабис, естественно, дикий. Его качество нам пришлось оценить уже через несколько минут. Я впервые в жизни видел как живую плантацию, так и элементарный метод сбора ручника. Растения растирается между ладонями, одно за другим, пока те не покроются зелёным налётом пыльцы. Потом эта пыльца скатывается в шарик - и можно курить.
Бурятская масть, а именно ручник - одна из самых застёбывающих, которые мне когда-либо приходилось пробовать. Стебает с неё так, что просто дыхание перехватывает, а бедному Вадику просто стало плохо: побелев, он полувозлёг, но при этом мышцы лица и брюшной области мучительно продолжали сокращаться от беззвучного смеха.
II. 3. Дацан. На следующий день решили поехать, наконец, в монастырь, или как это называется по-бурятски - дацан. Путь к дацану оказался неблизким, ибо находился последний километров за восемьдесят от Улан-Удэ, под Иволгинском. До самого Иволгинска мы с Димой, Ирой и Вадиком добрались автобусом, а потом нужно было пилить через гигантское поле, густо поросшее конопелью, ещё несколько километров в сторону сверкавших на фоне голубого саянского хребта золотых крыш монастырского комплекса.
Пересечение этого поля взяло у нас несколько часов, ибо периодически мы делали остановки для сбора пластилина и его раскуривания. Перед деверями обители мы предстали уже перед самым заходом. Наши руки отягощались целлофановыми кульками, набитыми свежесобранной травой, а у Димы травой был набит ещё и рюкзак. На голове у него была большая фетровая шляпа а-ля Джон Мэйел, из под которой выбивались космы нечесаного хайра, на заднице - вытертые драные джинсы, в руках - паломнический посох. На мне была надета белая футболка с надписью черной тушью по-тибетски "Ом-Мани-Падмэ-Хум", на шее - колокольчики и магические амулеты, на бэксайде - такие же джинсы, на голове - такой же хайр. Кроме того, мы все были обмотаны длинными лентами серебряной фольги, которую нашли по пути.
Оказавшись перед вратами святой обители, я сложил ладони на груди, громко сказал "Ом-Мани-Падмэ-Хум" и пал ниц. То же самое сделали все остальные. После этого мы хотели было войти, но врата оказались запертыми. Постучались. Через некоторое время в приоткрывшемся проеме показалась бритая голова ламы, который спросил, чего нам нужно. Услышав, что мы - паломники из отдалённых частей Советского Союза, лама ответил, что монастырь будет вновь открыт с восьми утра. Переночевать он посоветовал в близлежащей бурятской деревне, население которой принимало паломников на постой.
Мы действительно затормозились в этой деревне, в семье, где один из детей, как выяснилось совершенно случайно, учился в Монголии на ламу. Мы пытались изо всех сил раскрутить семинариста на професиональные тайны тибетских магов, но он, не теряя спокойствия, объяснил, что у них в Улан-баторском дзонгчене главным предметом является история КПСС, затем следует Конституция СССР, а уже потом, чуть ли не в факультативном порядке, изучается всё остальное. То, что парень не врал, я убедился на следующее же утро: войдя ровно в восемь в ворота дацана, первым, что я увидел, была кумачовая растяжка с надписью по-русски и по-бурятски: "Да здравствует нерушимая дружба народов СССР!"
Однако реальная храмовая служба, надо сказать, производит весьма мистическое впечатление. В основном весь ритуал состоит из чтения заклинаний и текстов, сопровождаемого ударами в бубны и барабаны, звоном литавр и колокольчиков, а также работой духовой секции (раковины, трубы, флейты, рожки). Интерьер храма напоминает церковный: в середине - четыре колонны, с потолка и со стен свисают хоругви или т.н. танки - матерчатые иноны. На месте иконостаса - композиция из тысячи будд. На амвоне восседает лама, читающий мантры и бьющий в огромный бубен изогнутой в виде буквы "S" колотушкой. Вдоль стен храма - визуальный ряд из