изложенным фигурам, свел концы с концами. В результате, как он пишет, ему не пришлось специально обучаться каким-либо другом наукам, таким, к примеру, как медицина или астрономия: "Тому, кто овладел метафизикой, - полагает Авиценна, - нет необходимости учиться другим наукам", ибо в метафизике, как науке о первобытии, потенциально заложены все знания о мире.
Я приступил к чтению "Метафизики" уже будучи вооружен психо-детектором ТГН, и начала метафизического моделирования понял, по существу, с первого раза. В известном смысле, Аристотель нащупывал в своих "метафизических" текстах начала структурной лингвистики, стихийно (по принципу народной этимологии) связывая философские и грамматические категории. Философы и грамматики разделились позже на реалистов и номиналистов, спор которых не завершен и сегодня.
Рам говорил о единстве происхождения философемы и лингвемы из психемы глубокого сна. Себя лично он относил к последователям традиции адвайты-веданты, при этом защищал тезис о равнопустотности брахманической мокши и буддийской нирваны. Той же степенью пустотности обладало китайское дао. Рам был уверен, что именно китайская магия, в силу своей рафинированной пустотности, возобладает над западной каббалистикой и подчинит себе духовный ресурс человечества.
Из новых западных философов он выделял как наиболее абстрактных Гегеля с его духом(как отражения платоновской идеи глубокого сна в сновидном уме - нусе) и Ясперса, где экзистенция выражала эту идею на уровне бодрого эго. В символической мандале учений эта линия философского гнозиса была привязана к анахата-чакре как полюсу бодрственного познавания. Линия Платон-Аристотель увязывалась с аджня-чакрой как центром чистой идеи глубокого сна. Вишуддха-чакра, связанная с познанием во сне, корреспондировала с дискурсом Упанишад по линии Шанкара-ачарья-Махадеван-Раматамананда. Тысячелепестная сахасрара-чакра связывалась с линией Будда-Лаоцзы, представляя запредельность праджняпарамиты четвертого состояния.
Рам считал, что наиболее продвинутые гуру в истории человечества никогда не были известны широким кругам, оставаясь в анонимности, ибо в силу своего совершенства по части мирской отстраненности не афишировали своих знаний:
- Те гуру, о которых мы знаем, уже в силу своей открытости миру не являются совершенными...
Высшие учителя-риши - абсолютно скрыты, анонимны, но с ними можно установить медитативную связь. Риши работают на канале крайне высокой частоты и начинают поддерживать йогина в приближающихся к самадхи состояниях. Нуль-энергетический feed-back со стороны анонимных риши может сопровождаться курсом интуитивного обучения эфирным истинам, позволяющим совершенствовать медитационную технику. В рамовском поле, в самом деле, как будто бы ощущалось некое безвидное присутствие анонимных сущностей тайного собора, удерживающих тонкое медитационное поле планеты до дня великой космической катастрофы, после которой души праведников окончательно освобождаются от последствий кармы текущей кальпы и достигают махасамадхи. Рам постоянно поддерживал отдельных людей медитативным импульсом, как бы замыкая их в нуль-энергетическое кольцо небесного Ришикеша - града риш.
XV. 4. Рам и соседи. Местное население с интересом относилось к своему новому соседу. По округе о Раме ходили самые невероятные слухи. Однажды я разговорился на автобусной остановке с одной дамой, так та у меня спросила:
- Это правда, что вы сектанты и у вас собираются такие же сектанты из города?
- Да нет, - поспешил я ее разочаровать, - мы не сектанты, мы - йоги!
- Йоооги? А это что такое?
- Ну, это сторонники древнеиндийской физкультуры. Йогу из-за ее полезных свойств изучают разные ученые, а ваш сосед - очень известный специалист по йоге: он долго жил на Западе, учился в Европе, теперь к нему приезжают за опытом, в том числе академики из Москвы.
- Ах вот оно что... А мы-то думали!..
В другой раз, другая дама, спросила у самого Рама:
- Скажите, вот люди говорят, что Вы все религии знаете. Это правда?
- Правда.
- А в какую из них сами больше всего верите?
- Ни в какую...
V. 5. Письмо Косыгину. Рам, находясь в Советской Эстонии на положении интернированного апатрида в течение более четверти века, не переставал надеяться на освобождение и выезд из Союза - куда угодно, лишь бы вне досягаемости политической власти Империи зла, управляемой тайным орденом враждебных свободному духу спецслужб. Некогда он писал письма Косыгину, как главе Советского правительства, по поводу своего незаконного задержания. Без привета и ответа, разумеется.
Вообще, обращаться Косыгину было небезопасно. Мне однажды приходилось видеть человека, пытавшегося лично попасть на прием к Алексею Николаевичу. Дело происходило в Москве, на Стриту, где я периодически тусовался в тинэйджерском возрасте. Вернее - в знаменитом 102 отделении, куда со Стрита ментура собирала хипповый пипл, когда тот начинал слишком высовываться: открыто пьянствовать или нагло аскать. Именно за то и другое вместе я оказался здесь с парой приятелей. Пока мы сидели в ожидании проверки, в отделение привели мужчину лет шестидесяти.
- Вот, - бросил дежурному один из доставивших клиента, - взяли у кремлевской приемной, требует срочной встречи с Косыгиным.
Дежурный глянул на ходока:
- Откуда будете, зачем в Москве?
Тот оказался залетным, из какой-то Тьмутаракани:
- Я приехал в Москву, чтобы передать лично товарищу Косыгину документы, раскрывающие чудовищный троцкистско-зиновьевский фашистский заговор под кодовым названием "Беллетристика"...
Дежурный внимательно посмотрел на него и вежливо произнес:
- Пройдите, пожалуйста, в комнату ожидания, товарищ, мы сейчас сообщим о вас в аппарат товарища Косыгина!
Он, действительно, поднял трубку, набрал номер:
- Алло, тут сто второе. Да, есть клиент. Присылайте. Нет, не буйный, но упорный. Давайте!..
Очень быстро, через полчаса, заходят несколько санитаров в белых халатах - кремлевские ангелы:
- Алё, товарищ, товарищ Косыгин прислал за Вами машину, собирайтесь, - крикнул дежурный, и через минуту мент вывел откуда-то из запасников сияющего ходока.
Санитары подхватили его под руки:
- Все в порядке, товарищ, в Кремле Вас ждут!
- Спасибо! - крикнул ментам ходок уже на выходе.
- Не за что, - бросил ему вслед дежурный.
- В Москве правду всегда найдешь! - обнадеживающе пустил вдогонку еще один из милиционеров.
Все - и мы, и менты, и санитары - грохнули со смеху. Перевозка с сиреной помчалась в Кремль.
Интересно, что Рама, после его косыгинских писем, тоже пытались запрятать в психушку. Но он властям заявил: если сунетесь - совершу самосожжение. И, действительно, одно время держал наготове канистру с бензином. Он считал, что лучше сразу великая агнихотра, чем медленное разложение в советском дурдоме, без всяких шансов на освобождение. Его оставили в покое - если так можно назвать режим жесткой регистрации и особого присмотра, ограничивающий даже физическое перемещение лица радиусом десяти километров, не говоря уже о социальных (о политических даже не думаем) правах.
XV. 6. We have overcome. Таким образом, Раму долгое время ничего не оставалось делать, как просто давать импульс в пустоту. И та, наконец, отреагировала. Сначала заняться рамовским вопросом попытался Дарко - московский белградец, женатый на дочери секретаря венесуэльского посольства. Его впервые, еще на старый хутор, привез Рыжий. Но что могли тогда сделать иностранные дипломаты в отношении человека, который не был гражданином ни одного из легально существовавших на тот момент государств? Для официального вмешательства не было повода, а для неофициального требовалась предварительная раскрученность образа в массмедии.
Время от времени к Раму приезжал Миша Мейлах - литературовед, открывший Западу Даниила Хармса. Именно он, в конечном итоге, предложил работающий канал вывоза мастера из СССР. Мише удалось организовать для Рама приглашение на Запад от якобы внебрачного сына. Это приглашение долго полоскалось в бумагообороте различных ведомств, а может быть и просто пролежало под сукном у какого-нибудь чиновника, неважно: в конце-концов, Рама вызвали в ОВД города Тюри, где со всей строгостью объявили, что выезд на постоянное жительство к внебрачному сыну ему, из гуманных соображений, разрешен. Что тут было с дедом! Саша Акилов, сопровождавшей мастера в Тюри, рассказывал:
- Ты представляешь, вот выходит он из дверей этой конторы, и лицо у него - просто сияет! И он, прямо как был - в костюме, белой рубашке с галстуком - пошел плясать. Ты бы видел, какой он был довольный и все повторял: tam-tam-tam, we have overcome!
В общем, в 70 лет Рам, не моргнув глазом, решил выехать из СССР. Конечной целью были США, где его обещали на первых порах пристроить Мишины знакомые - известные (анти)советские диссиденты. С момента получения разрешения на эмиграцию вся жизнь на хуторе стала подчиняться парадигме отъезда: заканчивалось редактирование последних текстов, раздавались последние инициации, паковались документы. Активный период сборов продолжался месяцев пять - с начала лета до поздней осени 1981 года.
XV. 7. Отъезд. В октябре 81-го в Каазиксааре собралось три десятка человек со всего Советского Союза: провожали Рама. Пили домашнее вино, которое мэтр литрами гнал из собственных ягод - клубники и черной смородины. Гульба была очень мощная, напоминая со стороны, наверное, какую-нибудь пьянку колдунов из Похъелы. А на следующий день на хуторе, вместе с Рамом, осталось еще пять человек, которые должны были сопровождать его в Москву. Последнюю ночь сидели очень долго. Рам сказал:
- Все, кто хочет духовно развиваться дальше, должны выехать из этой страны, вслед за мной, на Запад.