внутренние каналы тела открыты - оно спонтанно насыщается этим небесным духом, поглощая его, вместе с воздухом, через нос, а если закрыты - то тогда тело должно получить ту же дозу спиритуальной радиации, но уже не через ноздри, а пищевод (эзотерический змеевик) - когда спиритус становится спиртом. Получается, чем больше человек пьет - тем больше у него предрасположенность к спиритуальной жизни, в пределе - святости. Так вот она, тайна Святой Руси?
XVIII. 9. Снегирев. Типичными представителями проспиртованных мистиков являются водочные шаманы. Такие люди водятся во всех уголках планеты. Одним из самых крупных их представителей в СССР был в те времена московский детский писатель Геннадий Снегирев. Из всех моих знакомых ближе всех с ним сошелся Эдик. Со Снегиревым его познакомил Рэд, который, в свою очередь, знал писателя через своего гуру Вараверу. Однажды Эдуард отправился в очередной трип в Среднюю Азию, и ему было нужно провести несколько часов, как транзитнику, в Москве. "Не хочешь зайти на чай к моему знакомому?" - спросил его Рэд. Почему бы и нет? Оказавшись в столице, Малыш отправился прямо с вокзала в гости к писателю.
Снегирев открыл дверь в майке и спортивных штанах, всколоченный, с похмелья. И тут же с порога послал гостя за водкой: "За знакомство!" Где-то через час зашел еще один человек, тоже с водкой. Как оказалось - пациент. Снегирев был не только писателем, но и целителем. Он рассказал, как некогда, будучи в командировке от Союза писателей в Туве, познакомился с шаманом Мендуме. Тот предложил московскому гостю выпить. Они проквасили до утра, выпив несколько литров водки. После чего Мендуме сказал Геннадию Яковлевичу: "Ты - такой же, как я!" Это было актом высшего признания, фактически инициацией в примордиальный евразийский шаманизм - "черную веру", как называл его Хайдар-ака. После этого Снегирев обрел дар целительства и начал лечить людей как и Мендуме - плевками.
Когда на кухню вышла жена писателя, тем уже сидело человек пять. Она тут же стала наезжать на мужа за то, что тот квасит с утра пораньше, да еще с братвой.
- Не мешай мне работать, ты же видишь, я делом занимаюсь! - парировал ее Снегирев.
Он, действительно, был в процессе. Во всяком случае, в полном процессе находился первый из пришедших пациентов, который лежал, загипнотизированный, на кровати в одной из комнат - "набирал кондицию", пока доктор пил с новоприбывшими, тоже с водкой.
Такие визиты продолжались до самого вечера, и все новые посетители непременно приносили с собой белую. В концне концов, мастер, проспиртовавшись в буквальном смысле слова, рухнул под стол и тут же обоссался. На грохот падающего тела опять вылетела жена. Она начала усиленно пинать и расталкивать супруга:
- Давай, нахрен, вставай и поднимай своих уродов, сколько им можно тут валяться!
"Уродами" были пациенты, которых маэстро поочередно погружал в транс и оставлял в таком состоянии "пропитываться доминантой", которую засаживал в их психику наряду с целительным плевком в лицо (или, на худой конец, на больное место). Часто случалось, что Геннадий Яковлевич так надирался в течении дня, что забывал про загипнотизированных, и те оставались лежать в каталепсии до самого утра. Пока на них случайно не наталкивались жена или внезапно проснувшийся с тяжелого похмелья хозяин, который резко будил своих подопечных и отправлял в магазин за пивом, а если были деньги - то и снова за белой.
Эдик утверждал, что Снегирев владел настоящими магическими силами. Однажды он предложил Малышу спонтанно, по пьяни, поехать в Туркмению - к приятелям в змеепитомник поквасить. Пришли они вместе в Союз писателей, Снегирев говорит секретарше:
- Мне нужно выписать командировку в Ашхабад.
Та начинает печатать. Снегирев встал позади нее, расставил ладони за висками. И на глазах у Эдика секретарша выписывает второй билет на его имя и фамилию. Откуда она их знает? Так они вместе с мастером оказались, за счет писательского профсоюза, в туркменском серпентарии.
Радушные хозяева, разумеется, приняли номенклатурных московских гостей по полной программе: пить, курить, всего прочего - вдоволь. Гуляли неделю. Накануне Первомая змеевики сообщили, что их коллектив пренепременно должен принять участие в праздничной демонстрации. И пригласили поучаствовать в шоу столичных раисов. На утро все участники банкета, включая Эдика с Геной, восседали в кузове украшенного кумачами совхозного грузовика, медленно катившего по центральной площади туркменской столицы мимо трибуны с высшим руководством республики. Интересно, был ли тогда среди них Туркменбаши? Радикально опохмелившись, все змееловы держали в руках живых кобр, замерев, подобно мифическому Лаокоону, в немыслимых позах, и только поворачивая, по ходу движения транспорта, щерящиеся лица в сторону августейших помосток.
- Да здравствует Первое мая! - проорал внезапно пьяный уже в предпоследней степени Гена.
- Ура! - нестройно грянула шалеющая компания.
Этим криком они спугнули змей. Один из гадов дернулся особенно сильно и укусил державшего его заклинателя в руку. Тот заорал, бросил змею из кузова прямо на трибуну. Все встрепенулись. Другие змеи тоже начали кусаться. В кузове вспыхнула паника, змеи полетели во все стороны, в толпу. Однако, через несколько секунд паникой оказались охвачены в равной степени как трибуна, так и публика вокруг груховика. Милиция бросилась забивать кобр резиновыми дубинками. Женщины запричитали, аксакалы стали взывать к небу гортанными речитативами.
"Какого хера, жми, Вася!" - крикнул Снегирев, постучав по кабине, ничего не понимающему водителю. Машина, засигналив, прибавила ходу. Поскольку никто действительно ничего не понял, уйти с места события оказалось несложно. Теперь нужно было было покинуть так же незаметно и эффективно сам Ашхабад. Московские гости незаметно отстали от полностью дезориентированных водкой, змеиным ядом и автогонками факиров и отправились в аэропорт. Взять без очереди билеты по коркам члена СП СССР Гена успел, но вот дойти до посадки ему так просто не удалось. Совершенно неожиданно он просто упал навзничь, прямо в центре аэровокзала, и моментально захрапел. Это была последняя степень.
- Что такое, пьяный? Позвать сюда милицию!
Народ вокруг заволновался. Дело принимало стремный оборот.
- Какой пьяный, у него - сердце!
Эдик патетически схватился обеими руками за собственную грудь. Публика примолкла.
- Граждане, разойдитесь, пожалуйста, больному нужен воздух!
Люди опасливо попятились.
- Может быть, врача вызвать, - неуверенным тоном прозвучало чье-то предложение.
- Зачем врач? Не надо врача! Я его знаю, он сейчас просто так полежит и отойдет!
Тем временем подошел милиционер.
- С человеком плохо, - объяснили ему из публики, еще на подходе к телу.
- Граждане, разойдитесь, не толпитесь вокруг больного! - милиционер начал пассами рассеивать толпу, словно ликвидируя в общественном пространстве невидимые энергетические пробки.
Но не успела публика как следует разойтись, как Снегирев вдруг открыл глаза, сел, вытянув ноги, с удивлением посмотрел по сторонам и громко спросил Эдика, указывая на милиционера пальцем:
- А этот хуй что здесь делает?
Все опешили. Сам служитель порядка, наверное, в первую очередь. Но только - не Эдик. Он бросился поднимать Гену на ноги и резко потащил к выходу на посадку:
- Это американский гражданин, у него дипломатический паспорт! - прокричал он истерично в лицо милиционеру и толпе одновременно, уволакивая упирающегося и мычащего Гену.
- Гена, нахуй, врубись: мы отваливаем!
Эдик жестко схватил мастера за грудки и сильно встряхнул. Тот открыл глаза, мотнул головой и совершенно трезвым голосом повторил:
- Отваливаем.
Он резко рванул прямо к трапу, Эдик - за ним. Так они ушли от погони во второй раз.
ХIХ. Пярнуский сезон
XIX. 1. Аарма. В моей таллинской группе занимался художник по имени Велло. Он любил оттягиваться на небольших необитаемых островках, которые периодически посещал, бороздя воды балтийского побережья на своем швертботе. Летом 84 ему предложили место главного художника в Пярнуском драмтеатре. Там Велло "заразил" йогой еще одного человека - артиста Мати. Вот они-то и пригласили нас с Ириной бесплатно отдохнуть в закрытом санатории у самого моря. Потом выяснилось, что в Пярну можно пригласить даже весь "Белый лотос" - с размещением никаких проблем не было. У ребят все было схвачено на самом высоком уровне, супруга Мати рулила в важной сервисной структуре города.
Пярну в те времена представлял собой эксклюзивный летний курорт для московской публики, избегавшей шума людных и жарких мест. Легкий балтийский бриз, глубокий и целебный северный загар, сосновый запах, европейский сервис в условиях отсутствия продовольственного дефицита - что еще нужно для полного счастья? Галину с девочками расселили в пансионате, в самом центре города, и даже выделили зал для тренировок. Мы с Ириной разместились в паре километров оттуда, у самого моря, в бревенчатом бунгало. Однажды к нам в комнату влетел запыхавшийся Мати:
- Сейчас Аарма будет выступать!..
Гуннар Аарма - это местная знаменитость. Его отец был в досоветской Эстонии самым богатым человеком страны. Ему, в частности, принадлежал тот самый дом на площади Победы (сейчас - площадь Свободы), где размещалось в "русское время" (как говорят теперь в Эстонии) кафе "Москва". Одновременно он был гроссмейстером местной шведской ложи. Гуннар, видимо, унаследовал от папы-масона интерес ко всему мистическому и сверхъестественному. Молодым человеком он поехал в Европу в поисках чудесного. В отличие от Рама, с которым он был хорошо знаком еще по европейским тусовкам, Гуннар вернулся в Эстонию еще до войны и обрел советское гражданство естественным путем. При советской власти Аарма перебивался кое-как,