— Хорошо, — кивнул Дюпре, — Скажи Лиза, — вкрадчиво начал он, — Что для тебяважнее жизнь маленького невинного ребенка или та блузка, которая сейчас натебе?
— Что за глупость! Конечно же, жизнь ребенка важнее!
— Я тут позволил себе порыться в глобалнете и узнал, что она стоит как минимумвосемьсот кредитов. Я прав?
— Да. И что?
— Ты знаешь, что в галактике в нищих регионах отсталых планет каждый деньмиллионы детей умирают от голода? Знаешь, что прожиточный минимум там меньшеодного кредита в день? Понимаешь, что это означает? Если бы вместо того, чтобыкупить эту блузку ты пожертвовала эти деньги на спасение ребенка с отсталойпланеты, то он мог бы прожить на восемьсот дней больше и не умер бы мучительнойголодной смертью. Но блузка оказалась для тебя важнее, чем жизнь маленькогоневинного ребенка. Ты позволила ему умереть. Признай это!
— Да вы …! — Лиза задохнулась от возмущения, — Да как вы смеете! Я нехотела этим хвастаться, но вы меня вынуждаете! Я бесплатно и добровольноработаю волонтером. Я помогаю собирать пожертвования для голодающих регионовотсталых планет! Мы спасаем множество жизней! Я могу это доказать! И …
— Очень похвально с твоей стороны, — Дюпре сделал успокаивающий жест, — Но делов том, что это никак не отменяет того факта, что блузка тебе важнее чем жизньнекоего ребенка. Ну, подумай, в самом деле! Допустим, благодаря твоейдеятельности было спасено некоторое количество детей. Пусть тысяча. Пусть дажесто тысяч. Но если бы вместо того, чтобы покупать блузку ты пожертвовала бы этиденьги, то был бы спасен еще один ребенок. Но ты этого не сделала. И он умер.Значит, начиная с определенного момента, блузка таки стала для тебя важнее, чемжизни голодающих детей. В этом нет ничего страшного. Посмотри на меня. Я тожеиногда жертвую деньги на благотворительность. Просто для того, чтоб сделатьсебе приятно. Люди любят ощущать себя благодетелями. Но мой костюм тоже стоитболее двух тысяч кредитов. Я мог бы вместо его покупки спасти голодающих детей,но я не стал. Потому что костюм мне важнее. У меня есть космояхта. Я мог бы еепродать и спасти тысячи детей от голодной смерти. Но я не сделал этого.Космояхта для меня оказалась важнее. Ты ничем не отличаешься от меня. Простопризнай, что та блузка, которая на тебе сейчас для тебя важнее, чем жизньмаленького голодающего ребенка на далекой планете. Сделай это! Докажи, что яошибался!
— Это демагогия! — затравленно вскрикнула ученица, и голос ее сорвался навысокой ноте.
— Что и требовалось доказать, — усмехнулся Дюпре, — О какой силе людскогоразума можно говорить, если моя ученица, прекрасно зная, что такое когнитивныйдиссонанс, не в состоянии признать очевидные факты? И это при том, что ее мозгне так сильно отравлен верой и предрассудками как у многих из вас.
— Вы все время нападаете на религию! — взбунтовалась Аримия, — Вы понимаете,что только что цинично оскорбили чувства верующих?!
— Да неужели? — хмыкнул Дюпре, — И каким именно образом?
— Вы отрицаете их право на веру!
— Ни в коей мере! — наигранно изобразил возмущение Дюпре, — У нас на Мирре вконституции задекларирована свобода вероисповедания. Верь во что угодно —гремлинов, духов, драконов, гомеопатию, верховное существо, мир во всем мире.Это твое личное дело.
— Личное дело! Вы не пускаете на Мирру множество людей только потому, что вамне нравится их вера! И это вы называете свободой вероисповедания?!
— Да, — пожал плечами Дюпре, — Именно это и называем. Многие, правда, путаютсвободу вероисповедания и свободу вероизъявления.
— Это как? — удивленно спросил кто-то.
— Это очень просто. Ты, например, можешь верить в то, что для того, чтобыпопасть в рай нужно убивать неверных. И это твое личное дело. Но стоит тебезаикнуться об этом вслух или осуществить попытку подобного убийства как тебя влучшем случае бросят в тюрьму, а в худшем казнят.
— Вот вы и попались! — торжествующе воскликнула, слегка пришедшая в себя, послетого публичного разгрома, который учинил ей Дюпре, Лиза, — Вы тоже врете самисебе, иначе как у вас на Мирре оказываются верующие в братьев Тху? В этойрелигии однозначно призывается убивать неверных. Или когда очень нужно, то вымиррцы плюете на свои собственные принципы?!
— Нет. Не плюем.
— Но как…?!
— Барджи, — обратился Дюпре к молчаливому парню с жесткими чертами лица, — Тыведь веришь в братьев Тху. Расскажи Лизе, почему ты не считаешь, что на Мирреследует убивать всех неверных?
— Потому что мой род следует учению палана Малуджи, раскрывшего истинную сутьзаветов братьев Тху. И он сказал, что убивать неверных означает не открыватьсердце свое их неверию, а не проливать их кровь. Тот, кто мечом отвечает наслова, просто лишен веры в сердце своем.
— Понимаешь Лиза, в этом все дело. В каждой религии существует много течений.Представители безопасных вполне могут попасть к нам. Я для Барджи неверный, ноон не будет меня убивать. Он вообще не будет нарушать наших законов и призыватьк свержению нашего строя, что бы он там о нем не думал. Он просто будетигнорировать мои доводы и поэтому не получит полного гражданского допуска иправа голоса в вопросах, о которых он не может адекватно рассуждать в силусвоей религиозности. Но это не помешает ему стать вполне полезным членом нашегообщества.
— Это самая настоящая дискриминация по религиозному признаку! — заявила Лиза.
— Разумеется, — спокойно подтвердил Дюпре, — Дискриминация и есть. Нооправданная дискриминация. Если ты вздумаешь ссылаться на бездоказательныерелигиозные доводы в практических вопросах, например, лезть в науку, системуобразования или скажем уголовно-исполнительную систему, то тебя лишатгражданского допуска как не полностью вменяемого. И это правильно. Смотри сама.Представим себе глубоко религиозного инженера проектирующего звездолеты. Такоебывает, не так ли? Вообще его вера это его личное дело. Но лишь до тех пор,пока она не влияет на его профессиональную деятельность. Вряд ли кто-нибудьзахочет летать на звездолете, который будет спроектирован не на основенаучно-технических знаний, а на божественных откровениях, почерпнутых изкакого-нибудь священного писания. Ты со мной согласна?
— Вам что известно много подобных инженеров? — осведомилась Лиза, не таясарказма, — Или вы готовы признать, что ваш пример полностью надуман?
— Такие люди мне неизвестны, — согласился Дюпре, — Но отнюдь не потому, что нетжелающих, проявить свой абсолютно иррациональный образ мышления, работая всугубо практических областях. Просто подобные идиоты, как правило, не проходятчерез сито учебного и профессионального отбора. Однако это совсем не значит,что их вообще не существует. Более того подобных людей большинство. Простоони не могут продемонстрировать свой идиотизм по основному месту работы.Программист может верить в астрологию, но до тех пор, пока он программирует,основываясь на учебниках по программированию, а не на астрологическихпрогнозах, он будет вполне полезным членом общества. Пилот звездолета можетсчитать, что люди произошли не от приматов, а от птиц. Но до тех пор, пока онводит звездолет согласно уставу Организации Межзвездных Сообщений, особоговреда от этого не будет. Отличный математик может верить в духов, и это малокто заметит, если в своих научных работах он не будет опираться на эти своиверования. Большинство людей физически не может избавиться от иррациональностив своем мышлении и поведении, но ее можно локализовать в безопасных дляобщества сферах.
— А вы относите себя к этому большинству? — дерзко спросила Лиза — Или выабсолютно рациональны, идеальны и непогрешимы?
Дюпре усмехнулся. Он порылся в кармане и достал из него маленькую резнуюфигурку слоника, после чего, держа его большим и указательным пальцами,продемонстрировал всему классу.
— Знаете что это? — спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос, — Это мойталисман. Каждый раз перед выходом в военный рейд я тер его на счастье.
— Но…
— Знаю ли я что это глупость и суеверие? — перебил ее Дюпре, — Разумеется,знаю. Но то животное из плейстоцена, которое сидит во мне — оно не знает. Икогда я выполнял этот ритуал, оно чувствовало себя спокойнее. А соответственноспокойнее чувствовал себя и я. Вы не можете победить обезьяну, засевшую в вашихгенах, но вы можете ее приручить или, в крайнем случае, обмануть.
— А что с учеными? — напомнил Миллон, — В начале урока вы сказали, что из нихвыходят отвратительные политики. И как это уживается с тем, что именно онисамые рационально мыслящие люди в обществе?
— Верно, — кивнул Дюпре, — Но я также говорил, что наибольших успехов в научнойобласти достигают те, у кого, в то ли в силу генетических особенностей то ли всилу специфики условий в которых они росли, а чаще в результате суммы того идругого, основная мощь мозга, направлена не на социальную активность, а наабстрактное мышление. Однако все имеет свою цену. Если социальный интеллектвместо своего прямого назначения используется учеными для таких чуждых емувещей как научная деятельность, то их врожденная способность понимать мотивыпоступков обычных людей резко снижается. А потому многие выдающиеся иобладающие мощнейшим интеллектом ученые в общественной жизни ведут себя какнаивные и доверчивые дети. Они живут в своем уютном научном мирке, общаются ссебе подобными рационально мыслящими правдивыми людьми, и ошибочно полагают,что остальные представители человечества похожи на них. Они очень сильноошибаются. Обратное кстати тоже верно. Люди с относительно низким коэффициентоминтеллекта не в состоянии уяснить насколько сложны и как быстро видоизменяютсявзаимосвязи в современном мире и потому их мозг привлекают простые и какследствие более доступные их пониманию идеи. Отсюда склонность к консерватизму,религиозности, ксенофобии и неприятию научного образа мышления. Но эти же самыелюди зачастую дадут фору любому рафинированному интеллектуалу в пониманиилюдской природы. И нередко именно они спасали общество от падения в тупропасть, в которую тащила государство его интеллектуальная элита, увлекшаяся