Тогда Лена умрет от зависти.
Сейчас Борис допишет строчку, и тогда останется всего две строчки. Две строчки — разве это много? Это совсем мало — две строчки. Надо только не торопиться и не думать о постороннем.
И тут дверь класса приоткрылась. Но Борис не стал поднимать голову и смотреть в ту сторону: он был полностью сосредоточен на своей работе. Мало ли, чьи там шаги простукали в коридоре — в большой школе много разных шагов. Мало ли чья голова просунулась в дверь — разве мало в школе разных голов? Но тут голова сказала таким знакомым голосом:
— Борис! А Борис!
Кто же стоял в дверях? Ну конечно, Муравьев! Муравьев наконец появился! Муравьев был здесь, рядом. Он улыбался, под мышкой он держал сверток. В одном месте газета порвалась, и блестело что-то металлическое. «Пулеметная лента», — вспомнил Борис.
— Муравьев! — засиял Борис.
— Привет.
Увидев, что учительницы в классе нет, Муравьев вошел, положил сверток на учительский стол, в свертке что-то звякнуло.
— Борис, а Борис! Бросай уроки делать, напишешься еще — во! — Муравьев провел ладонью по горлу. — Пошли скорее! Нас ждут важные дела.
Как после таких слов не встать и не пойти? Конечно, Борису хотелось спросить: «А как же Галина Николаевна?» — но он не стал спрашивать. Он быстро собрал вещи, а Муравьев стоял уже в дверях, держал под мышкой сверток, нетерпеливо переступал с ноги на ногу, и в свертке что-то звенело.
Они быстро пошли наверх.
— Куда мы, Муравьев?
— Сам увидишь.
На двери написано: «Кабинет истории». Муравьев вошел в этот кабинет, и Борис вошел за ним. Там сидело трое. Красивая Катаюмова, высокий парень и еще один, поменьше, но тоже большой. Они все дружно обернулись и стали смотреть на Муравьева и на Бориса. Они молчали. Потом Катаюмова кивнула на сверток:
— Принес?
Муравьев промолчал, быстро сунул свой сверток в парту и сел. Борис хотел сесть с ним рядом, но высокий сказал:
— Что еще за детский сад? Ступай домой.
У Бориса задрожал подбородок. Всегда обидно, когда тебя прогоняют. А самое обидное, что Муравьев молчит и не заступается.
— Я пришел, — сказал Борис, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Все засмеялись, только Муравьев не смеялся и молчал. Что же он молчит?
— Заметили, что ты пришел, — насмешливо протянул высокий. — Пришел, а теперь иди. Мы все в пятом классе, а ты в каком?
— Ну и что? — наконец сказал Муравьев. — Почему ты командуешь, с маленьким связался? Это Борис, он со мной пришел.
Борис громко вздохнул и сел рядом с Муравьевым. Все-таки Муравьев очень хороший.
— Я с Муравьевым, — осмелел Борис.
— Ну и что же, что с Муравьевым? — вдруг быстро заговорила Катаюмова. — Муравьев и сам-то здесь на птичьих правах. Муравьев лучше бы за себя самого научился отвечать.
— Почему это на птичьих? — возмутился Муравьев. — На птичьих...
— Ты думаешь, ты самый умный, Муравьев? А злого старика кто разозлил? А пулеметная лента? А? Сто раз обещал.
«Во ехидина! — подумал Борис. — Отдал бы уж он им эту ленту, все равно не отстанут».
— Придет время, будет и лента, — неохотно проговорил Муравьев. — Сказал — значит, все.
— Посмотрим, как ты будешь дальше выкручиваться, — пропела Катаюмова.
«Не такая уж она красивая», — подумал Борис.
— Хватит вам, — сказал не очень высокий мальчик, который до сих пор молчал и листал какую-то тетрадь в кожаном переплете. — Вам что, делать нечего?
Тогда высокий Костя совсем по-учительски постучал ключом по столу и сказал:
— Начинаем! У кого какие мысли появились за это время? Выкладывайте.
«Теперь не прогонят», — успокоился Борис и стал внимательно слушать. Разговор происходил удивительный и непонятный.
— Злой старик не сказал ни слова и захлопнул дверь перед нашим носом, — сказала Катаюмова. — Мы вчера ходили к нему с Валерой.
— И сказал: «Чтоб больше ноги вашей в моем доме не было», — добавил Валера. — Мы по делу пришли, а он дверь захлопывает.
— Так. — Костя перевел взгляд на Муравьева: — Ты, Муравьев, что скажешь? Есть какие-нибудь идеи?
Муравьев молчал. Ему так хотелось, чтобы были какие-нибудь идеи! Но никаких идей не было.
— А я слышал одну тайну, — вдруг сказал Борис. — Я как раз ел овсяное печенье, а там, под дождем, кто-то сказал тайну, и я слышал.
Борис и сам не ожидал, что осмелится произнести хоть слово на этом сборище таких взрослых и умных людей из пятого класса.
— Какую тайну? — закричали все и посмотрели на Бориса.
И он слово в слово громко повторил фразу, которую неизвестный человек произнес под дождем в школьном дворе:
— «Главное, чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну».
Когда Борис произнес эти слова, все повскакали со своих мест и обступили его.
— Как? Как? Повтори еще раз! — Муравьев был не похож на себя, глаза горели, щеки пылали. — «Главное, чтобы никто не узнал о глобусе». Чувствуете? Тут целый клубок тайн. А вы говорите — маленький. Да он умнее некоторых больших!
Катаюмова трясла Бориса за плечи:
— Кто это сказал? Эти слова сказал же кто-то? Кто? Какой он?
— Я не знаю. — Борис пытался вытащить из ее цепких рук свои плечи. — Я выглянул, а там никого не было, дождь шел.
— Эх ты, не мог уж разглядеть! — Она наконец перестала его трясти и отпустила. Наверное, поняла, что ничего не вытрясешь.
Тут все заговорили наперебой. Борис ничего не понимал, хотя все слушал.
— Злой старик! Вот где главный ключ!
— Допустим.
— Значит, сначала к злому?
— Не подступишься.
— А я считаю так: Муравьев его разозлил, пусть теперь расхлебывает. — Это, конечно, сказала Катаюмова. — Пойдешь, Муравьев?
— Пойду. Сегодня уже поздно, а завтра пойду. И нечего упрекать, я же не знал, когда разозлил, что это тот самый старик.
В это время открылась дверь, и вошла Варвара Герасимовна.
— Ну вот, ребята, кончился педсовет. Я так и знала, что вы еще здесь. Но вообще-то пора по домам.
— Варвара Герасимовна, мы сейчас уйдем, — сказал Костя. — Вы только послушайте, что рассказывает этот первоклассник. Расскажи все сначала. — Костя подтолкнул Бориса к Варваре Герасимовне.
Борис снова, в который раз, повторил то, что случайно услышал, когда стоял у окна и ел овсяное печенье.
— «Главное, чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну».
Варвара Герасимовна смотрит внимательно, глаза у нее добрые и веселые, в такие глаза легко смотреть и не стесняться. Борис кончил рассказывать, Варвара Герасимовна задумалась, потом спросила о том же, о чем спрашивали все в этой комнате. Учительница спросила:
— Кто же это мог сказать? Ты видел там хоть кого-нибудь?
— Я не видел.
— Он не видел, в том-то и дело!
— Кто сказал — не знает, и кому сказал — тоже не знает.
Варвара Герасимовна говорит серьезно:
— Ну что ж. Все равно это сведения, которые могут оказаться ценными для наших поисков. Верно? А теперь пора по домам.
Все стали собираться. Муравьев достает сверток, там опять что-то звенит.
— Что там у тебя? — спрашивает дотошная Катаюмова. — Может, пулеметная лента?
И что она все время доводит Муравьева этой лентой? Ну зажилил он эту ленту, каждому жалко отдавать такую вещь. Да и почему Муравьев должен отдать свою ленту Катаюмовой? Борис бы ни за что не отдал, какая бы красивая девчонка ни была.
— Лента? — поднимает брови Варвара Герасимовна. — Неужели принес?
И все остановились, не дойдя до двери, ждут, что скажет Муравьев. И Борис ждет. Лента?
Муравьев наконец отвечает:
— Мясорубка. В ремонт носил, дед велел.
Захихикала Катаюмова, улыбается с насмешкой Костя, отвернулся от Муравьева Валерка.
— Эх ты, «мясорубка»! А ленту-то что же не несешь? Обещал.
— Сказал — принесу, — вполне мирно отвечает Муравьев.
Хлямину он бы давно дал по шее, а от этой Катаюмовой терпит любые колкости и ехидности.
— По домам, по домам, — торопит Варвара Герасимовна. — Итак, до свидания.
— Варвара Герасимовна! Муравьев завтра идет к злому старику, — говорит Валерка.
— Вот молодец, Муравьев. Не боишься?
— А чего бояться? — отвечает Муравьев таким тоном, что видно: он все-таки боится.
И тут Борис решается:
— Можно я тоже пойду? С Муравьевым. Можно?
Захохотала Катаюмова, с сомнением посмотрел на Бориса, а потом на Варвару Герасимовну Костя. И Валерка покачал головой.
Но Муравьев сказал твердо:
— Борис пойдет со мной. До свидания.
И Варвара Герасимовна не сказала: «Не ходи, Борис».
...Борис несся домой, не замечая луж. Мама там, наверное, с ума сходит, а телефон молчит — Бориса нет. А ему еще надо написать две строчки буквы «о». Хоть всю ночь будет писать, а все равно напишет, такой уж он упорный человек, этот первоклассник Борис.
* * *
Борис и Муравьев встретились возле стеклянной парикмахерской ровно в семь.
Муравьев сказал:
— Я продумал все до тонкости. Надо найти психологический подход к этому старику, надо разбить лед недоверия.
Борис солидно кивнул. Конечно, надо его разбить, этот самый лед. Муравьев говорит, значит, Муравьев знает.
Они прошли мимо булочной, перешли через дорогу.
— Уже скоро, — сказал Муравьев, — вот за тем белым четырнадцатиэтажным домом.
Борис спрашивает:
— А почему вы его называете «злой старик»?
— Бывают разные старики, — туманно поясняет Муравьев, — бывают добрые, бывают злые. Не все же одинаковые.
Борис соглашается. Муравьев прав, но все-таки лучше было бы, если бы старик, к которому они идут, был не злым, а добрым.
Муравьев идет молча, он смотрит прямо перед собой. Недавно Борис видел такой взгляд — показывали по телевизору «В мире животных»: так смотрит гепард перед прыжком. Гепард — самый быстрый зверь в мире. А взгляд у него сосредоточенный и цепкий — только вперед.
— Катаюмова с Валеркой слишком прямолинейно действовали. Увидели звонок — и давай звонить. Разве так делают?