— А платье, которое на вас? — Вэлентайн с изумлением сообразила, что на ней до сих пор надета ее собственная модель. Она так стремительно выскочила из кабинета, что забыла переодеться.
— Платье? — переспросила она.
— Вэлентайн, я знаю, вы неглупая женщина, но сейчас в это трудно поверить. На вас надето платье. Это платье мне нравится. Я хочу это платье. Продайте мне это платье! Это вам ясно? Я достаточно ясно выразилась?
— Я не могу.
Билли Айкхорн выглядела ошарашенной, словно ей в лицо плеснули стакан красного вина. Если бы Вэлентайн не была так перепугана, она бы рассмеялась.
— Не можете? Чье это платье? Или это тайна? Я хочу знать!
— Это мое платье.
— Несомненно. Кто модельер? Не говорите мне, что Принс, голову даю на отсечение, что это не он. Что ж, интересно! Когда шеф уезжает из города, вы не хотите носить его одежду. Она для вас слишком старомодна? Все дело в этом? — В ее тоне звучала угроза, и Вэлентайн быстро сообразила, что ей лучше признаться, чье это платье, чем позволить миссис Айкхорн думать, что она носит вещи от конкурентов.
— Иногда… почти никогда… я понемногу что-то делаю для себя, только чтобы не разучиться шить. Вот и все, миссис Айкхорн, это просто недорогая вещица, которую я сшила дома. Поэтому я не могу продать ее вам. Она в единственном экземпляре.
— «Недорогая»! Это лучшее шерстяное джерси от Норелла по сто долларов метр, вы знаете это лучше меня. Встаньте и повернитесь! — скомандовала Билли.
Вэлентайн с неохотой повиновалась. В этот момент в зал вошел мальчик-рассыльный, толкая перед собой вешалку на колесиках. На ней висели все модели Вэлентайн.
— Миссис О'Нил, секретарь велела мне убрать эти вещи из вашего кабинета. Куда отвезти? — спросил он.
— Прямо сюда, и немедленно, — приказала Билли Айкхорн.
— Bon Dieu d'un bon Dieu! [11] — словно со стороны услышала свой стон Вэлентайн.
— Parfaitment! [12] — парировала Билли, лукаво улыбаясь. Это была ее первая улыбка за весь день.
Если Вэлентайн до последней минуты еще таила робкую надежду, будто Джон Принс не узнает, что случилось за время его отсутствия, то эта надежда улетучилась при виде выражения его лица, когда он, спустя две минуты после своего возвращения, вызвал ее к себе в кабинет. В гневе он стал почти неузнаваем. Она бы никогда не поверила, что добродушный мужчина, с которым она проработала три года, способен на такую неуправляемую ярость. От злости он еле ворочал языком и визгливо кричал — она никогда не слышала у него такого голоса:
— Змею пригрел на груди! Неблагодарная сука! Мерзкая, хитрая, лживая! Я всегда знал, что тебе нельзя доверять! Нож мне в спину! — орал он, размахивая перед ней листком бумаги.
— Я не виновата… она настаивала… — начала Вэлентайн.
— Не пытайся лгать мне, воровка! Читай! — Он швырнул листок ей в лицо. Это было письмо от Билли Айкхорн, написанное крупным изящным почерком на ее личной почтовой бумаге.
Джон, любовь моя!
Какая жалость, что Вас не было, когда я приезжала. Мне было очень жаль разминуться с Вами, но, может быть, это к лучшему, потому что, стыдно сказать, в новой коллекции не оказалось ничего, что мне было нужно. Я уверена, что этого больше не произойдет — хотя бы одно из этих двух событий. Мне очень понравились собственные модели Вэлентайн, такие очаровательные, свежие и новые, но я с отчаянием услышала, что она не может продать их мне. Не позволите ли Вы ей это, хотя бы из жалости ко мне? Я никогда не догадывалась, какой талант у этой девушки. Вам бы надо гордиться ею, а не прятать.
Будете ли Вы на вечере в честь доктора Сока у Мэри Ласкер? Я думаю слетать туда. Если соберетесь, может быть, мы объединимся?
Очень скучаю, дорогой.
Билли
— Вы не понимаете, как все произошло… Все было не так, как вы думаете… Я не хотела показывать ей… — Вэлентайн замолчала, догадавшись, что он не обращает на нее внимания.
— С тобой все кончено! — брызгал слюной Принс. — Кончено здесь, но будет покончено и на всей Седьмой авеню, когда они узнают, что ты со мной сделала… Я видеть тебя больше не хочу. Как подумаю, что взял тебя, научил всему, что ты теперь умеешь… Меня никогда так не предавали, в таком дерьме я…
— Assez! — Крепкое терпение Вэлентайн не выдержало.
— Что ты сказала, уличная девчонка, ты…
— Я сказала «хватит»! Я ни за что не останусь здесь. Вы еще узнаете, что были не правы. Однако никому не позволено говорить со мной так — никогда! Я не потерплю этого! — Вэлентайн побежала к себе в кабинет, собрала сумку и выскочила, на ходу не сказав никому ни слова. Она села в такси и назвала свой адрес. Только тогда ее начало трясти.
Она не плакала, лишь дрожала всем телом. Все получилось так глупо, так грустно.
— Ну разве не забавная мы пара? — весело сказал Спайдер.
— За кого ты себя принимаешь, Эллиот, за Вуди Аллена? — откликнулась Вэлентайн.
— Тебе не хватает куража, вот в чем дело! Ну почему это у иностранцев нет чувства юмора и иронии? — посетовал он.
— Если ты будешь продолжать свой треп так превесело, я выведу тебя на улицу и пристрелю. — Вэлентайн попыталась шутить, но ее очень беспокоило самоистязание Спайдера, причем куда сильнее, чем собственное положение безработной. Ее сумасшедший Эллиот, такой жизнерадостный, такой умелый, такой храбрый, был похож на бесстрашного тореадора, которого впервые подняли на рога. Но, даже полураздавленный, он старался держаться молодцом.
— Ты знаешь, что у тебя великолепные сиськи?
— Эллиот!
— Просто пытаюсь переменить тему и приободрить тебя. А они — маленькие, но великолепные, веселые, высокие, возбуждающие — столько хороших слов на букву «в».
— Вали отсюда!
— Да перестань же, Вэлентайн. Как насчет глотка, нежного, согревающего?
— Красного или белого?
— Какое открыто. — Он откинулся на спинку ее большого кресла и залпом осушил стакан вина. У себя он начал с водки — водки было много, — но затем, слава богу, вспомнил, что Вэлентайн дома, а он терпеть не мог напиваться в одиночку. Он сжег письмо Мелани, но каждое слово въелось ему в мозг и стояло перед глазами, как бесконечные субтитры в дурном немецком фильме ужасов. И так продолжалось три дня и три ночи. Вэлентайн, даже Вэлентайн, особенно Вэлентайн не должна узнать, что произошло.
— Еще вина? — спросила она.
— Если ты настаиваешь. Слушай, сегодня я нашел работу.
Вэлентайн удивленно приподняла бровь.
— Думаешь, вру? Моя первая работа почти за три недели. Пару-тройку дней назад явилась девица и захотела, чтобы я сделал пробные снимки. Кровь с молоком, но безнадежна, первостатейная шлюха, а уж я их повидал, поверь! Она нигде не сможет работать, разве только в «Хастлере». Но я отснял три ролика. Самые сексуальные фотографии в моей жизни. Почему бы не трахнуть? Сегодня она пришла за ними и от радости плясала по всей студии. Это был День Осчастливливания Шлюх. Я не взял с нее платы — хоть это я еще могу дарить. Почему бы не открыть еще одну бутылку? — поинтересовался он, открывая ее.
— Эллиот, поешь немного.
— У тебя пунктик насчет еды, моя крошка. Давай поговорим о тебе. Мне не нравится, как ты себя ведешь.
— Что? — Она задиристо приподнялась.
— Да! Чем сидеть здесь и пить, лучше бы пошла поискала работу. Пить вредно для печени. На Принсе свет клином не сошелся. На этот раз я не собираюсь брать на себя роль агента — он тебе не нужен.
— Заткнись.
— Заткни в них, заткни в них — в длинных, маленьких, больших, — пропел Спайдер.
— Я больше не собираюсь работать на Седьмой авеню. Кончено так кончено! Хватит! Меня туда больше не затащишь.
— Нет слов, как я тебя не одобряю. А что ты будешь делать?
— Займусь стиркой. Слушай, у меня есть сбережения. Мне сейчас можно ни о чем не думать.
— Хотел бы я сказать то же самое, — уныло произнес Спайдер.
Агент уже предупредил его, что если не появится работа, то он не сможет держать для Спайдера студию. Похоже, агент собрался бежать с корабля, все признаки налицо. Ох, что за черт!
— Хочу предложить тост за двух самых талантливых людей в Нью-Йорке, еще не севших на пособие по безработице. — Спайдер осушил стакан вина и налил еще, расплескав немного на пол. — Пардон… я лучше прямо из бутылки… так сподручнее. — Он, пошатываясь, шагнул к кровати, рухнул на нее и отпил большой глоток из бутылки.
Зазвонил телефон. Вэлентайн вздрогнула. Она потеряла работу всего неделю назад. Кто может позвонить сюда в конце рабочего дня?
— Да?
— Вэлентайн, это Билли Айкхорн. Я в Калифорнии. Не знаю, что сказать… Я расстроена ужасно. Я только что узнала, что произошло, от одного из своих сотрудников, старого приятеля Джимбо. Невероятно несправедливо, и вина целиком на мне. Полностью.
— Вы так думаете?
— Конечно. Вы считаете меня стервой, а я в тот день была просто счастлива. Но никогда не получается так, как хочешь. «Магазин грез» — самый прекрасный магазин в мире, а мне нечем торговать и нет никого, кто бы организовал это. Я была в отвратительном, мерзком настроении, потому что все дело разваливается. Вы не можете себе представить, как это ужасно.
— Увольте.
— Я не виню вас за резкость, Вэлентайн, но вы должны поверить, что я написала письмо в надежде сделать для вас что-то хорошее.
— Не вышло.
— Теперь я это знаю. Мы с Принсом помирились. Вы узнаете от него… вот что я вам хотела сказать… Он не знает, как подойти к вам после…
— Я не разговариваю с ним.
— Все так плохо?
— Хуже.
— Вы настроены решительно и бесповоротно?
— Абсолютно.
— Я надеялась, что вы это скажете! Вэлгнтайн, приезжайте сюда и поработайте у меня. Вы можете сами подобрать себе помощников. Мне отчаянно нужен модельер: без своего собственного ателье мы будем всего лишь обычным дорогим магазином. Вы начнете ездить на показы коллекций в Париж. Разумеется, я хочу, чтобы вы стали еще и моим закупщиком. Вы сможете ездить в Нью-Йорк так часто, как захотите. Мне неохота проводить всю жизнь в лифтах Седьмой авеню — слишком мрачная перспектива.