сейчас, двадцать лет спустя, он хотя и оставался младшим по возрасту партнером, но в смысле реальной власти являлся старшим.
Он был серьезным человеком и считал, что романы придумали в Средние века, чтобы чем-то занять придворных дам, остававшихся дома во время крестовых походов. Ему нравился секс, но он не видел причин уделять ему слишком много внимания. Он ощущал превосходство над мужчинами своего возраста, которые разводятся ради забавы — только потому, что их жены надоели им в постели, а потом начинают валять дурака с молоденькими девочками. Не стоит оно того! Ему жена тоже надоела чуть ли не с самого начала, но разве это повод к любовным интрижкам? Для серьезного человека — нет.
Джош Хиллмэн женился серьезно и с умом. Джоанна Вирт-мэн происходила из «королевской» семьи Голливуда, самой что ни на есть настоящей. Ее дед основал одну из крупнейших киностудий. Отец был известнейшим кинопродюсером. До ее появления на свет состарились два поколения, выросшие в частных просмотровых залах. Не мать ее, а бабушка первой в Бель-Эйр построила ванную от Порто.
До знакомства с Джошем Хиллмэном Джоанна Виртмэн никогда не слышала о копченой лососине — оказалось, это даже вкуснее, чем шотландский лосось, — а тот, кто угощал ее, выглядел более значительным, более взрослым, чем богатые мальчики, среди которых она выросла. Они с Джошем, к удивлению обоих, обнаружили, что их дедушки родились в Вильно. Но этот генеалогический казус — кто знает, может быть, они дальние родственники? — не очень-то понадобился для того, чтобы устранить возражения со стороны семьи Виртмэн по поводу замужества их Джоанны с бедным парнем с авеню Ферфакс. Они и не думали возражать. Они таяли от счастья, видя, что их тяжелая на подъем, тихая, дисциплинированная дочь сумела заполучить редактора «Гарвард Ло ревью», высокого и красивого, в чем-то словно не до конца повзрослевшего; к тому же было очевидно, что при его блестящем будущем жених наверняка интересовался не только деньгами невесты.
И в самом деле, его интересовали не только деньги Джоанны. Если быть честным, говорил себе Джош, она ему очень нравилась, а год, который он выделил себе на женитьбу и обустройство, подходил к концу. Он очень серьезно относился к составлению и выполнению расписаний. Он ко всему относился очень серьезно.
В постели Джоанна его разочаровала, но щедро одарила детьми, произведя на свет двух мальчиков и девочку. Она была великолепна, выигрывая турниры по теннису в сельском клубе Хиллкреста, и поистине победоносна, когда вносила пожертвования в Музыкальный центр, в детскую больницу, в «Кедры Синая», в Художественный совет и в Музей изобразительных искусств округа Лос-Анджелес. В тридцать пять она возглавляла весьма сплоченную группу лос-анджелесских женщин, которые незаменимы как для еврейских, так и для нееврейских благотворительных начинаний, благодаря чему и наводят мосты между старым калифорнийским светом и волной еврейских бизнесменов, приезжающих погреться на солнышке. Интересно, что именно изобретение кинокамеры подвигло их отправиться в страну, где доходы, как считалось, можно извлечь только из операций с землей, лесом, нефтью, но никак не заполучить от киностудий. Узнав о существовании Калифорнии из кино, они отправлялись туда делать деньги, памятуя, что приносят доходы железные дороги.
За долгие годы из довольно неопрятного, нестриженого студента Джош Хиллмэн превратился в аккуратного, элегантного мужчину, распространявшего вокруг себя ощущение власти. Наружные уголки его темно-серых глаз были чуть приподняты, придавая ему чудаковатый вид, ничуть не вредивший его репутации умного человека. Он улыбался редко, саркастически. Высокие славянские скулы и прямой широкий нос вызывали горячие споры среди его бабушек: каждая с восторгом утверждала, что мать другой изнасиловали казаки. Да не один, а несколько десятков. Джош коротко стриг свои седеющие темные волосы и одевался в ультраконсервативные, сшитые на заказ костюмы с подходящими по цвету жилетами от «Эрик Росс, Кэрролл и Компания» из лучшей английской материи приглушенных цветов и рисунка. Рубашки он, бывая в Лондоне, шил у «Тернбулл и Ассер». Галстуки его были примечательны лишь своей ценой. Все это было свойственно ему отнюдь не из тщеславия, просто, по его мнению, именно так должен выглядеть юрист.
До встречи с Вэлентайн Джош Хиллмэн считал себя женатым по вполне удовлетворительному варианту. Его мать, дама старой закалки, много раз торжественно предупреждала сына, что каждого добропорядочного еврейского мальчика подстерегает желтоволосая, голубоглазая «шикса», и, если он прислушается к зову светлокудрой сирены, он погиб и обесчещен. Однако Джоша никогда не привлекал классический англосаксонский тип: ему казалось, что девушки с неброской красотой утомительно одинаковы, «Жалобу портного» он считал произведением, содержащим пример больного, фетишистского мышления, потому что курносым носам и светлым волосам там приписывается сексуальная привлекательность. Но, увы, предчувствия его матери не простирались так далеко. Она и вообразить не могла, что сердце ее серьезного сына как молнией поразит пламенно-рыжая франко-ирландская девица с бледно-зелеными русалочьими глазами и нежным взглядом. При виде ее остроумного личика Джошуа, наименее романтичный из всех существующих мужчин, инстинктивно вскочил на ноги: Вэлентайн вошла в его кабинет и уверенным шагом прошествовала к столу. Двигавшийся следом Спайдер показался Джошу расплывчатым силуэтом. Джош Хиллмэн ощутил что-то, чему не мог подобрать названия, он только знал, что никогда раньше этого не испытывал.
Когда они обменивались рукопожатиями, Вэлентайн заметила легкое смущение юриста, но приписала его переменам в настроении Билли в результате возмутительного поведения Спайдера сегодня утром. Вэлентайн инстинктивно усилила легкий французский акцент, подвергнув тяжкому испытанию хладнокровие Джоша Хиллмэна, ибо ему пришлось противостоять наплывающим из подсознания волнам воспоминаний о весеннем Париже.
Все ждали, пока секретарша принесет контракты, а в это время мозг Хиллмэна лихорадочно работал.
Когда Билли рассказала ему о контрактах, согласованных с Вэлентайн по телефону, он пришел в ужас. Он считал свою клиентку слишком разумной, чтобы предположить, что она способна разбрасываться ими от прибыли «Магазина грез». Но оказалось, что Билли положила какой-то юной модельерше, которую она видела всего несколько раз, и огромную зарплату, пообещав при этом оплачивать еще какого-то мужчину, о котором она не знала ровным счетом ничего. Джош посоветовал Билли добавить к контракту пункт об аннулировании договора, который позволял бы ей уволить новых сотрудников или лишить их доли в прибыли при условии наличия уведомления за три недели. Он терпеливо разъяснял ей, что содеянное еще не означает, будто деньги из «Магазина грез» потекут, как через разрушенную плотину, или что прибыли однозначно не будет, но он вынужден осторожничать, так как тут вопрос принципиальный. У нее должен остаться контроль над этими людьми. Билли довольно быстро уловила его мысль, зато теперь Джош пожалел, что проявил такое благоразумие. Мысль о том, что мисс О'Нил может быть уволена по прихоти самой своенравной, самой избалованной, самой требовательной из его клиенток, оказалась тяжела для него, но что-либо менять было уже поздно.
Пока Спайдер и Вэлентайн читали контракты, Хиллмэн изучал девушку из-под сложенных домиком рук. Подперев большими пальцами щеки, а указательные положив на брови, он скрывал выражение своего лица, создавая при этом впечатление задумавшегося человека. Этим приемом он пользовался часто. Он зачарованно наблюдал за сменой выражений на личике Вэлентайн и увлекся настолько, что не обратил внимания на слова прервавшего чтение Спайдера:
— Здесь что-то не так.
В этот момент Вэлентайн вскочила со стула с громким криком «Merde!». Джош вышел из забытья, предательски вздрогнув.
— Что это за чушь? — Она швырнула контракт на стол и от ярости так побледнела, что, если бы не ее волосы, ее можно было бы принять за черно-белое фото. — Этот пункт, по которому нас можно уволить через три недели после уведомления!.. Об этом мы с миссис Айкхорн не говорили. Как она посмела? Что она за человек после этого? Это нечестно, недостойно, подло, отвратительно! Я не ожидала от нее такого. Но мне надо было бы предвидеть. Мы никогда не подпишем эти контракты, мистер Хиллмэн. Немедленно позвоните и скажите ей об этом! И передайте, что я о ней думаю. Пойдем, Эллиот, — мы уходим!
— Это не она придумала, — горячо возразил Джош Хиллмэн. — Это я предложил. Обыкновенная юридическая предусмотрительность. Не вините миссис Айкхорн. Она не имеет к этому отношения.
— Обыкновенная юридическая предусмотрительность! — Вэлентайн так разъярилась, что от удивления он сморгнул. — Мне плевать на юридическую предусмотрительность! Значит, это вам должно быть стыдно. Я презираю вас за это!
— Мне очень стыдно, — ответил он. — Поверьте, прошу вас! — На его лице были написаны сразу и огорчение, и испуг.
Он не выглядел таким беспомощным и перепуганным со дня своего тринадцатилетия, когда на празднике Бар-мицвах, при посвящении в правоверные евреи, забыл все свои познания в иврите. Он должен был произнести слова, которые на показавшееся ему чудовищно долгим мгновение вылетели у него из головы; он до сих пор содрогался при воспоминании об этом. Вэлентайн глядела на него со злостью, в глазах ее отразилась вся необузданная натура.
— Вэл, крошка, помолчи минутку, будь добра, — ласково приказал Спайдер. — А теперь, мистер Хиллмэн, если у вас в свое время появилась предусмотрительная мысль о включении этого пункта в контракт, не возникает ли у вас сейчас предусмотрительная идея исключить его, сэр?
— Мне нужно переговорить с миссис Айкхорн, — неохотно согласился юрист.
— Мы подождем за дверью, пока вы дозвонитесь, — сказал Спайдер, неумолимо указав на телефон. — Может быть, вы попросите секретаршу подать нам кофе? — Он крепко взял Вэлентайн под руку и насильно повел к двери, чтобы она не успела отвергнуть и это предложение.