— Третий несчастный случай, — продолжал Лэнгли. — Это тоже сказал Арчи. Почему его так напугала именно гибель Криспина? Это сделала лошадь. Арчи был ленив? В Школе ему пришлось перестать пить и начать много работать. Мне кажется, причина, которая побудила его бросить сторожку и переселиться в Школу, не так уж проста. Он ждал новой смерти, это тоже его слова. Ждал — и ничего не сделал, чтобы предотвратить. Почему? Не имел возможности? Желания? Или наш призрак таскал ему выпивку? Простите, госпожа Гэйн, это, безусловно, глупая шутка… Он его видел и не сказал, как он выглядит.
— Трэвис сказала. — Да, Трэвис, которая была в огромной опасности. Вот почему я говорила сейчас с директором Лэнгли — я чувствовала вину, и ни к чему было перекладывать это чувство на Лэнгли. — В ту ночь, когда погиб Криспин, она видела нечто огромное и полупрозрачное возле стен Школы. Оно не шло, а как будто плыло, и на нем было что-то, похожее на плащ. «Оно было живое и неживое одновременно», так она мне сказала, но она не очень верила в это, господин директор. Смеялась сама над собой.
Трэвис не смеялась, это было что-то иное.
— Легенды так описывали эмпуса. Девочки рассказали, что это такое, прочитали в книге, которую теперь невозможно найти. Эмпус — проклятый, самоубийца, не преданный после смерти земле, он показывает человеку то, чего тот больше всего боится. Если увидеть эмпуса, ты обречен.
— Это и в самом деле легенда, — спокойно разъяснил Лэнгли. — Я знаю ее, доводилось читать. В школе мне были интересны легенды, я даже хотел стать историком, изучать старые предания, книги, быт людей… Потом понял, что мне, наверное, будет скучно… — Он улыбнулся. — И что было дальше?
— Они словно злились на себя, что боятся, — вот теперь я нашла то верное, что описывало их мотивы. — Это похоже на… представьте, что ребенок видит кого-то в саду, но не сразу решается рассказать матери, потому что она подумает, что это как чудовище под кроватью, а потом кто-то грабит и убивает соседей, и малыш осмеливается признаться…
— Так и бывает, — обронил Лэнгли и поморщился. — То есть они боялись?..
— Эмпуса. Да, они боялись. Но сказали, что в Школе тепло, что он сюда никогда не войдет. И дали понять, что госпожа Джонсон так думает. Которая пыталась нас убедить, что никакого эмпуса не существует, но приказала протопить Школу. Знаете, как она это потом объяснила? Она опасалась, что кто-то из девочек найдет пропавшую книгу и испугается. А раз в Школе тепло, то им ничего не грозит.
«Этому хлыщу знать об этом необязательно. Чем больше он будет торчать в кабинете старухи Рут, тем лучше будет всем нам», — вспомнила я. Госпожа Джонсон хотела что-то утаить от Лэнгли, и теперь я чувствовала себя так, будто предала ее.
Госпожа Джонсон просила бросить книгу в камин.
— А когда вы заставили меня вломиться в комнатку Арчи, вы думали об этом эмпусе?
Тон Лэнгли меня обмануть не мог. Он словно иронизировал, но я понимала — он может разозлиться и лишить меня части жалования. Но я кивнула:
— Он видел его. Если верить его словам.
— И госпожа Коул. Она сама говорила.
Да, только Лэнгли был тогда настроен крайне скептически и даже поднял меня на смех. Деликатно, но не менее обидно от этого.
— Я пыталась прибегнуть к кармической диагностике. Просчитать, кто может быть следующим.
— Получилось? — в глазах Лэнгли зажегся огонек, а я подумала — он не устал так стоять? Скорее всего, нет, его поза была расслабленной, вполне возможно, это тоже какая-то концентрация. Теперь мне не у кого спросить. — Не очень верю в такие прогнозы, но…
— Медицинские прогнозы обычно верные, — не согласилась я. — Но я не врач.
— И кого вы… просчитывали?
— Госпожу Коул, — призналась я упавшим голосом. — Надо было Трэвис, я знаю. И я не успела спросить, видела ли кого-то госпожа Лидделл. Очень может быть, что она видела давно, еще до смерти маленькой Кин и до случая с госпожой Рэндалл. Но я все равно ничего не смогла рассчитать. Мы ведь не можем опросить всех? Кто что видел, останется тайной?
— Это действительно останется тайной, госпожа Гэйн, — Лэнгли поднялся. Вот так, он выяснил что хотел, и на лице его была теперь лишь озабоченность. — Эта девочка, Трэвис, никому ничего не сказала?
— Только своим подругам. Но одна объявила, что это глупости, насчет другой я не знаю, а третья — та самая Мэдисон, которая ходила за волчьим корнем. Я не могу понять, она боится и нет одновременно. Может быть, это опять как дети с чудовищами? Страшно, когда ты один засыпаешь, а утром высмеиваешь младшего брата, который тоже всю ночь боялся?
— Все может быть. — Лэнгли проявлял нетерпение. — Госпожа Гэйн, думаю, вам стоит хорошо отдохнуть. Я освобождаю вас от всех дел на сегодня. Госпожа Лидделл простит вас, и я не уверен, что она почтила бы хоть чьи-то похороны своим присутствием. Постарайтесь уснуть.
И на этот раз он все-таки вышел, я только грустно всхлипнула вслед, потому что кто-то мог его в коридоре увидеть. Но в глубине души мне было уже безразлично.
Лэнгли вытащил из меня практически все, что я знала, если не считать историю с Новоявленной, которая была то Всеблагой Дщерью, то Тенью Нечистого. Все зависело от рассказчика.
Но Новоявленная не могла оказаться эмпусом, а значит, не так уж и важно, какой она была при жизни. Эмпусом мог стать только тот, чье тело не предали земле. Как узнать?
Лэнгли посоветовал мне отдохнуть, но несмотря на то, что спала я мало и плохо, я понимала, что уснуть не смогу и даже просто лежать будет мне не под силу. Мне было жаль вздорную госпожу Лидделл так же, как Криспина или Арчи, но куда больше было жаль крошку Лайзу Кин.
Единственную студентку из всех наших жертв. Она погибла самая первая. И когда она погибла, явились жандармы. Госпожа Рэндалл сразу послала за ними — Криспин тогда ездил в деревню с письмом, а уже деревенские добрались до жандармского офицера округа. А Лэнгли никого не вызывал.
Я принимала это. Мы и до деревни можем сейчас не добраться, и конокрад выбрал подходящее время: он, может, счастливчик, а может, отчаянный, но он твердо знал, что мы не пустимся за ним в погоню. Деревенские наотрез откажутся куда-либо ехать. И Нэн, Нэн тоже считала, что в это время года безумие куда-то бежать…
Я ничем не могла помочь Нэн, мне оставалось смириться.
Лайза была студенткой, за студенток Школа отвечала. Госпожа Рэндалл хотела снять с себя ответственность. Слишком естественными выглядели все прочие смерти, только вот случались они чересчур часто. И всем было на это плевать.
И Лэнгли так и не объяснил, чем был вызван его запрет покидать Школу. Чтобы никто не погиб? Чтобы никто не проговорился?
Лайза Кин и госпожа Лидделл. Арчи и Криспин. И госпожа Рэндалл и госпожа Коул. На улице. В помещении. Опять в помещении. Эмпус показывал то, чего человек больше всего боялся, но эмпус не мог войти в теплый дом…
Но почему я убеждена в этом, осенило меня, это же глупо. Я полагаюсь на чужие слова. И девочки, и госпожа Коул, и кто угодно мог запамятовать детали, и тогда…
Я обязана отыскать эту книгу. Немедленно. Прямо сейчас.
Глава двадцать пятая
Пока я переодевалась, меня подтачивало желание заглянуть в шкаф Нэн.
Желание было мерзким, будто я собиралась подсматривать в замочную скважину за другим человеком, но что если это могло спасти его жизнь? Во мне боролись разум, говоривший, что проверить необходимо, и воспитание, которое уверяло, что этим я унижу больше себя. Унижу в любом случае, спасу — вряд ли…
Меня стало заботить, что обо мне подумают, осенило меня. Этого не было раньше, не так сильно, то ли сказывалась обстановка в Школе, то, что каждый, возможно, подозревал кого-то, а я хотела быть вне подозрений. Или никто никого не подозревал, живы сегодня и ладно, мало ли, сколько людей в этот же день умрут где-то там, просто так вот совпало, что это все в наших стенах, но почему в Школе столько смертей?
Нэн отнеслась к этому снисходительно, упомянув свое обучение в Высшей Женской Школе. Но там были причины, возразила я себе, и Нэн их знала. У нас причин не было. Лайза? Неудачно упала. Криспин? Лошадь. Арчи? Старик. Госпожа Лидделл? Апоплексический удар. Госпожа Рэндалл поскользнулась.
А госпожа Коул?
Я быстро, чтобы не передумать, подбежала к шкафу Нэн и распахнула его. И тотчас утонула в облаке дивных запахов изысканных духов, сразу вспомнив, что за аромат был тогда в кабинете Лэнгли.
Я заставила себя думать не о Лэнгли, а о том, что вижу в шкафу. Юбки и блузки, мантии, платья, которые Нэн носила на занятия. Несколько халатов, теплая мантия из меха, роскошный туалет, украшенный черным жемчугом — Нэн надевала его лишь однажды, на День Сущих, и половина преподавателей весь день исходила желчью и завистью на потеху Нэн и госпоже Джонсон. Вот и туфли к этому платью… В чем же она была?
Я этого даже не помнила. Вероятно, в чем-то обычном, на что я не обратила внимания. Все ее блузки были похожи и отличались только деталями, слишком мелкими, чтобы они могли врезаться в память. Но где ее мантия, та самая, которая мне так нравилась, которая защищала и от дождя, и от холода, в которой Нэн была, когда мы ходили в конюшню?..
И что-то было еще, подумала я. Воспоминание смутно вертелось и не давало себя поймать. Я вздохнула.
Нет мантии. И даже неважно, в какой момент Нэн ее надела. Она могла оставить ее в своем классе — совсем рядом с кабинетом Лэнгли. А еще у нее были сапоги.
Это я вспомнила неожиданно, потому что видела Нэн в них один-единственный раз, когда она каталась на лошади еще в прошлом году. Но сейчас сапоги я не нашла, и это значило, что Нэн опять же могла бросить их где-нибудь в классе, а еще — что она их надела.
Лэнгли прав? Нэн сбежала? Зачем же она это сделала?
Я в сердцах захлопнула шкаф. Может быть, Лэнгли знает больше, чем мне поведал? Может, Нэн ему рассказала о своих планах. Я уже не смогу ничего, мне надо просто отыскать эту проклятую книгу и убедиться, что все именно так, как говорили мне Трэвис и Мэдисон.