Я даже споткнулась, пока выводила лошадь. Я не могла заставить себя выпрямить спину, настолько ущербной я казалась сама себе. Мне не удавалось выбросить из головы Лэнгли и Нэн, запах духов, многозначительные взгляды и то, что он ехал ее спасать. Зачем же ехала я? Прочитать записи? Но у нас один алфавит.
Лэнгли придержал мою лошадь, пока я садилась. Судьба была ко мне милостива, я не запуталась в юбке и сразу села удобно, и Лэнгли повел обеих лошадей — мою и свою — к воротам.
— Кто за нами закроет? — я чуть склонилась к нему, хотя в этом не было смысла, нас никто не мог услышать. — Госпожа Джонсон? Фил?
— Не волнуйтесь, — легко ответил Лэнгли. — Мы проедем мимо ворот.
Там, куда он хотел ехать, слишком гибло. Школа не огорожена полностью, это было и невозможно, забор и ворота стояли со стороны дороги, а дальше, в лес, на лошади отважился бы соваться не каждый. Разве отчаянный конокрад, жадный до наживы до такой степени, что рисковал потерять не только добычу, но и голову на обратном пути.
Лэнгли все еще не садился на лошадь. Мы шли вдоль забора, и мощеная тропка в конце концов кончилась. Летом госпожа Коул высаживала подле забора неприхотливые целебные растения, осенью собирала их, сейчас только пожухлые стебли шуршали под копытами лошадей. Луна, как бывает в это время года, пряталась за низкими облаками, было темно, я различала лишь тени деревьев и кривые ветви, тянущиеся к нам.
Я озиралась. Не искала эмпуса, мне и без него было не очень уютно, и Лэнгли это заметил, достал фонарик и протянул мне.
— Если вам так будет спокойнее. Не переживайте, если нас увидят, увидят и так. Точнее, услышат. Но здесь никого нет.
Фонарик я благодарно взяла, но зажигать не стала.
— Наши лошади могли убежать этим путем?
— Сомневаюсь. Наверное, через лес, — сказал Лэнгли. — Я бы увел их через лес, потому что там их сложнее догнать. Какое-то время по лесу можно скакать быстро. Здесь наоборот.
Откуда он мог это узнать? От Нэн, конечно. Времени кататься на лошадях у них не было, но возможностей для разговоров... ночами хватало.
Я села наконец ровно, распрямила плечи. Так было удобнее находиться в седле, а еще я постаралась себя убедить, что отношения Лэнгли и Нэн меня не касаются. Нэн… если она до сих пор жива, могла позволить себе многое из того, что было недопустимо для меня.
К примеру, влюбиться или испытывать симпатию и не бояться ее выражать. Причина была не в красоте, а в богатстве и титуле. Какие нравы были в ее среде, я знала лишь по романам, но много именитых романистов носили титулы и обладали немаленькими состояниями. Я могла доверять их историям.
Тропинка кончилась совсем, а вместе с ней и забор. Теперь, я знала, по одну сторону — топкое болото, по другую — кустарники, колючие, в которые лошадь не сунется. Но копыта цокали, это меня удивило. Лэнгли — не мог же он читать мысли? — опять заметил с улыбкой:
— Старая монастырская дорога. Их всегда клали там, где не могли сесть в засаде разбойники. А знаете, кто строил эти дороги? Монахи, которым назначили покаяние. Знаете, за что? За совращение монахинь или растрату средств монастыря. И таких монахов было немало, как думаете, какое покаяние назначалось чаще?
Мне понравилась эта игра, она отвлекала от мрачных мыслей.
— Монахини, — уверенно ответила я. — Монахинь больше, чем монахов, которым доверены деньги. А еще госпожа Джонсон сказала, что в женских монастырях предпочитали иметь дело с монахами из Анселских Долин, потому что там более строгие правила.
— Браво! — неподдельно восхитился Лэнгли. — Хотите еще? — И, не дожидаясь согласия, продолжил: — Как вы считаете, почему дороги клали именно так? Почему никто не мог устраивать здесь засады?
Эта задачка была посложнее, и я ненадолго задумалась. С одной стороны болото, с другой — кусты…
— Мало устроить засаду, нужно еще и уйти?
— Вы потрясающи! — объявил Лэнгли. — Верно, а уходить всегда проще в сторону. Так вот, монахи подобным образом избегали грабежей. У меня есть новость плохая — дальше река, старое русло, уже пересохшее, но дорогу за столько лет размыло… Будет немного сложнее.
Я зарделась от его похвалы. И вопросы были не так уж просты, значит, я чего-то все-таки стоила?
— Откуда вы знаете про монахов? — поинтересовалась я.
— Я говорил, что хотел стать историком. — Он остановился, моя лошадь недовольно фыркнула. — Кажется, мне придется идти впереди, а еще мне будет нужен фонарик.
Лэнгли зажег фонарик — больше похожий на маленький факел с газовым фитилем. Этот фонарик я помнила, из кабинета директора, им пользовалась госпожа Рэндалл, а подарила его ей Нэн Крэйг. Сейчас Лэнгли светил себе под ноги, его лошадь шла следом за ним, а позади — я.
Тропинка монахов уже пропадала. Сколько же времени она сохранилась! Покаяния были суровыми, думала я. Мне хотелось спросить у Лэнгли, когда покаяние считалось исполненным, через сто ярдов? Триста? Тысячу? Или пока монах не умрет?
Прошло около часа с тех пор, как мы покинули территорию Школы, и тропинка исчезла окончательно. Деревья отступили, наверное, это и было то старое русло или затопленные низины. Лэнгли вскочил на лошадь, пустил ее медленным шагом, я поехала за ним, размышляя.
Сорок миль, больше суток пути. Неудивительно, что Школа так далеко от старых строений — когда-то эти земли принадлежали Новоявленной Веронике. А каким путем ехала Нэн?
— Господин директор, — окликнула я, — Нэн, госпожа Крэйг, поехала этой дорогой?
— Уверен, что нет, — Лэнгли чуть обернулся. — Думаю, мы с вами ее не встретим.
Имел ли он в виду, что Нэн выбрала другой путь, или подразумевал нечто иное?
Что я вообще о нем знаю, кроме того, что он прислан Советами вместо госпожи Рэндалл? У него великолепные навыки мага, редкие навыки, он умело управляет Школой, он не теряет присутствия духа, когда все идет наперекосяк, он согласился на просьбу госпожи Джонсон сопровождать меня. Но, может, и наоборот, это я сопровождаю его.
Где-то начала кричать птица, протяжно, тоскливо, потом отозвалась вторая, третья, и печальный пересвист продолжался достаточно долго. Лошади коротко всхрапывали. Русло кончилось, снова пошел лес.
Лэнгли погасил фонарик, лошади шли сами, тропинка — теперь уже не проложенная людьми, а просто старая просека, стала шире, и я нагнала Лэнгли и поехала рядом с ним. Он не возражал, но мне показалось, и не был этим очень доволен. Потом он указал мне направо — я свернула, Лэнгли пропустил меня вперед, затем обогнал на полкорпуса лошади.
— Вы не замерзли? — спросил он. — Мы скоро приедем на небольшой хутор. Я посмотрел карты, они, конечно, очень старые, но, думаю, хутор все еще существует…
— Вы знаете, что искать? — Мне было немного холодно, но не настолько, чтобы я пожаловалась Лэнгли. Пока не было ветра, терпимо. — Госпожа Джонсон говорила про книги смертей и рождений. Они, скорее всего, на анселском языке.
— Главное, что в них может быть причина смерти. В монастырских книгах так пишут — писали — не всегда, но при возможности указывали. Знаете, почему? А чтобы никто не мог придраться, что не исполняются заупокойные требы. И еще, но здесь я могу ошибаться, существовало правило, по которому грех можно было отмолить. Что-то вроде… — Он задумался. — Нужно молиться за убийцу долгое время и только потом можно исполнять требы.
Я сразу вспомнила про Юджина. Его повесили — в этом сходились и госпожа Джонсон, и госпожа Коул. Но он не эмпус, он не может быть эмпусом. Он не самоубийца.
А если он повесился сам? Зачем госпоже Джонсон записи из книги смертей? Хочет ли она узнать имя несчастной женщины, лишившейся семьи, или убедиться в судьбе Юджина?
Если Лэнгли хотел стать историком, если он интересовался жизнью монастырей, может он знать события тех лет?
— Господин директор, вы слышали историю этих мест? Новоявленная Вероника, ее вражда с братом? — Я не надеялась на положительный ответ, а Лэнгли посмотрел на меня выжидающе. — Вы ведь поэтому сказали про молитвы за убийц?
— Почти, — уклончиво откликнулся Лэнгли. — Старая история, и знаете, когда я получил назначение, я удосужился ее прочитать. Было интересно, в какие края меня заслали… Я изучил записи, которые хранятся в архиве Священного Собрания. Могу вас уверить, больше я туда ни ногой. Чиновники там одним своим видом отбивают желание жить.
Лэнгли засмеялся, а я подумала — это странно. Если его пустили в этот архив, но он тут же признался, что там ему не понравилось, значит, он не чиновник Священного Собрания. С другой стороны, у него могли быть связи. Даже простой архивариус или библиотекарь мог достать ему пропуск в архивы, Лэнгли мог испросить пропуск официально, так было в Анселских Долинах, и я не считала, что в Дессийских Перевалах правила отличаются. Это обычная исследовательская работа, я и сама бывала в архивах и библиотеках, когда училась. И иногда мне приходилось ждать разрешения или очереди несколько недель.
— Вам интересно? — Лэнгли вел со мной светскую беседу. Не обращая никакого внимания на мой кошмарный вид, но, возможно, он не всматривался в темноте. То есть — ему не было до меня никакого дела. — Граф Шеррингтон знатно погулял. Архивы не сохранили имена всех его внебрачных детей, но предполагают, что они все не выжили, кроме одного — Юджина. И когда юная Вероника осиротела, Юджин, который был старше нее года на три, решил получить свою долю наследства. Дошел до самого короля, доказывая, что малолетняя графиня распоряжаться деньгами и землями не может, и возраст не тот, и пол, но король оказался упорен — у него была очень серьезная матушка, полагаю, ее слово тут не последнее, записи поминают ее недобро, значит, в моих предположениях есть резон… Юная Вероника стала монахиней, как всегда и хотела, а Юджин собрал отъявленных негодяев и принялся разорять земли. Объяснение простое — крестьяне не любят неспокойной жизни, уходят с выжженных земель, но Юджину не повезло. Некий Чарльз Стивенсон, местный шериф, собрал обозленных крестьян и сцапал Юджина за очередным разбоем. По закону того времени разбойник, пойманный на месте, мог быть повешен без всякого суда. Что Стивенсон с крестьянами с ним и сделали. Что же до маленькой Новоявленной, то она передала эти земли монастырю, в том числе и ту, на которой находится Школа Лекарниц. Земли освятили, кажется, поливая благословенной водой, но в этом я могу уже ошибаться…