Нет, я свернула не туда.
На всякий случай я остановила лошадь и осмотрелась — может, я и с просеки куда-то свернула? Маловероятно, треск кустов, подступающих к тропке, предупредил бы меня. Я поторопила лошадь, утешая себя, что скоро буду на месте.
Что мне делать в монастыре? Ночь, темнота, у меня лишь слабый фонарик болтается на седле, им даже дорогу не осветить. Где искать эти книги? Да и возможно ли вообще забраться в сам монастырь? Если там и впрямь одни камни, вороны и ветер?
Холодало, и это было заметно. Порывы ветра пронизывали до костей, и я пыталась не сожалеть, что отправилась в путь. У меня было время. Или нет? Я могу потягаться с госпожой Джонсон? Вряд ли.
Она убивала всех, но зачем? Лайза Кин ребенок! Кому она помешала? Как она могла стать препятствием для госпожи Джонсон, это немыслимо! Она сирота!
А госпожа Коул — ее тетка, вспомнила я. И она не отступится. Госпожа Коул любила малышку, она отомстит за нее, если только собственная смерть не настигнет ее раньше.
Совсем недавно я шарахалась от каждой тени и искала то, чего нет. Эмпус, какая нелепость. Студентки вечно выдумывают, разве я об этом не знала? Но как тогда объяснить слова Арчи?
Арчи боялся кого-то за стенами Школы. Если предположить, что он видел на улице госпожу Джонсон, это совершенно не вяжется с тем, что он согласился жить с ней под одной крышей, было бы резонее оставаться в сторожке. Он видел это зло каждый раз, когда что-то случалось. Если я исключу его из цепочки, что получу?
Я не могу, поняла я. Это решение, которое я подгоню под ответ.
Что если госпожа Джонсон разбудила эмпуса своими злодействами?
Выходит, что она убила Лайзу Кин. А потом появился эмпус. Или… Или госпожа Джонсон вызвала его и убивает его руками?
Я никогда не слышала и не читала о том, что можно управлять волей призрака. Даже в сказках не попадалось, а в них встречалось разное, но, допустим, такое реально, предположим хоть ради шутки, что подчинить себе порождение Нечистого можно — и контролировать можно, например, его голод, протопив Школу, запретив ему проходить туда, где живет его властелин.
Эмпус проснулся и не стал ждать, пока госпожа Джонсон назначит ему нужную жертву? Начал с Лайзы, добрался до Криспина, убил Арчи, потому что иного объяснения не было, все эти люди не могли никому помешать. Арчи, возможно, говорил много лишнего и на него госпожа Джонсон указала, чтобы заставить его замолчать, тогда единственная ее цель — Кора Лидделл?
Безумие. Госпожа Джонсон не любила ее, но убивать?
Госпожа Джонсон определила, отчего умерли Криспин, Арчи и госпожа Лидделл, вполне вероятно, ее словам верить нельзя. Это ничего не меняет, но вопрос, куда делся эмпус? Никуда. Ждет, караулит, его уже не остановить.
Я вздохнула, закутавшись в мантию. Меня швыряло из одной крайности в другую, и все версии были шаткие, неуверенные, разваливались на глазах, стоило только спросить себя о способе. Все смерти — внезапные, горькие, но объяснимые без всяких эмпусов. Повод для убийства кому-то покажется незначительным, у убийцы же может быть отличное мнение…
Повод для убийства… Любовь, ненависть. Один человек ненавидит другого настолько, что готов лишить его жизни. Бывает такое? Да, и я о подобных случаях слышала. Люди вокруг не понимают причин неприязни и даже вражды, но это их не отменяет.
Госпожа Джонсон так ненавидела Кору Лидделл?
Или не ее?
Стало совсем темно. Я размышляла, но не забывала смотреть, где то самое дерево, пожженное молнией, и пока я его не видела. Лошадь сбавила шаг, то ли устала, то ли ей что-то не нравилось, но одно я могла сказать точно — здесь не было диких зверей, иначе бы она заартачилась, да и Сюзи предупредила бы меня. Кто может здесь быть, медведи? Пасека Стю ничем не огорожена. Волки? Они бы шастали ближе к жилью, здесь им нет добычи, вон и деревья нигде не объедены. Остальные звери мне не опасны…
Повод для убийства. Любовь? Не в случае госпожи Джонсон. Ей чересчур много лет, она старше и Фила, и Арчи, она монахиня, пусть и расстрига. И никак не укладываются ни Лайза, ни зло, которого боялся бедняга Арчи. Что мне стоило быть с ним понастойчивей?
Теперь не имело смысла себя корить. У меня остался только его рассказ. А потом Арчи стал отрицать, что он чего-то боялся… что изменилось? Наверное, ничего, если не считать того, что он перебрался в Школу. Но и в сторожке было тепло!
Нет никакого эмпуса. Госпожа Джонсон что-то задумала, и поэтому я еду в заброшенный монастырь.
Дерево я увидела неожиданно. Сюзи не солгала мне, и я приняла это за добрый знак. Глухой ночью я приеду в монастырь, и помогайте мне Сущие! Или я не вернусь.
Как Нэн. Что могло с ней случиться?
Под копыта лошади то и дело попадали сухие ветки и трещали, и это пугало. Не так, чтобы я съеживалась и закрывала глаза, но вздрагивала. Потом мне на голову упала тяжелая капля, затем еще одна, ливень был вопросом времени. Нужно спешить, если я вымокну, то заболею уже к утру, а у меня впереди три часа пути.
Я обречена?
Мне не хотелось думать о нехороших вещах. О смертях, убийствах, призраках, убийцах… о людях, которым я так доверяла и которые так бессердечно обошлись со мной. Чем я заслужила подобное? Ничем. Меня можно было использовать — вот и ответ.
Меня можно было убить, как и всех остальных. То, что этого не случилось, мое счастье, или наоборот, потому что гибель от болезни в месте, где меня никто не отыщет, не лучше быстрой и безболезненной смерти возле старых, изъеденных годами стен Школы Лекарниц. Я упаду в бреду, я буду хотеть пить, жар измучает меня, а холод иссушит, и сердце мое перестанет биться, и я этого не пойму. И никто никогда не найдет мое тело, неупокоенная, я стану бесплотной тенью между Нечистым и Сущими, навсегда останусь в этих лесах и буду протяжно кричать по ночам, моля о милосердии…
Никто меня не услышит.
А где-то там, далеко-далеко, в прошлой жизни, остались яркие поля и пахучие травы, и пестрые птички, прилетающие ко мне на окно. Где-то ждут меня мать и отчим, где-то ароматный утренний хлеб, молочник кричит и гремит тележкой по мостовой, дети носятся по чистым улицам и белые лебеди прилетают на старый пруд. На старой ратуше каждый вечер бьет глухой колокол, разговорчивые старики собираются на городской площади обсудить прошедший день, и юркие торговцы тут как тут с лотками, и запах свежей горячей выпечки забивается в нос…
Я натянула мантию на голову. Надо было оставить платок, но он бы мне не помог, если бы небо пролилось ледяным ливнем. Пока Сущие на моей стороне, насколько хватит у них терпения?
Я не считала время. Час, два, три. Я напевала песни, которые пели мне мать и моя старая няня, и те, которые слышала от уличных музыкантов и в театре, и мне казалось, что мои родные рядом со мной, совсем близко, может быть, так и было, это они оберегали меня, их любовь, их забота? Матери и отцы бывали разные, я знала, я видела нелюбимых детей, выброшенных детей, лишних, ненужных, я не могла осуждать девочек за те чувства, которые испытывали к родителям они, но — но мои родители были другими. Мне сейчас не хватало их.
Лес кончился. Только что была бесконечная просека, как вдруг я увидела невысокий холм, поросший редкими деревьями, и темные стены. Вот и храм — без шпиля, крыша давно просела, постройки, их не рассмотреть, ворота, а стены монастыря разрушились, можно проехать через любой просвет. И тишина такая, что воздух звенит.
Я подъехала ближе, и с диким карканьем со стен сорвалась стая ворон. Меня прошибло ледяным потом, и это не было преувеличением — едкая капля закатилась мне в глаз, я избавлялась от нее, с досадой тряся головой, жмурилась, чтобы вызвать спасительную слезу, и подумала, что что-то не так, лишь когда оказалась рядом с воротами.
Могло мое появление спугнуть ворон? Я была далеко. Но их это встревожило, потому что здесь не бывает людей. Вороны кружили над монастырем, улетали и садились на дальние деревья — наверное, там когда-то был монастырский сад.
Я нашла остатки конюшни, еще крытые, спешилась. Лошадь нюхала воздух, я привязала ее, мне было ее жаль, но я должна была предусмотреть то, что мне придется бежать отсюда. Я и сразу бы сбежала, в один миг мне стало невыразимо жутко, и я сказала себе — мне кажется. Заброшенное место, где давным-давно нет людей. Но это святое место, так говорила госпожа Джонсон…
Которой нет веры, но с которой я справлюсь, если не отступлю.
Я долго стояла, не решаясь войти. Чувства меня подводили — вот слева ясно мелькнула тень, будто бы человеческая, но когда я обернулась, никого уже не было. Деревянная дверь, тяжелая, разбухшая от влаги, поддалась мне не сразу, невыносимо противно заскрипела — прозвучало как чей-то предсмертный крик, — но я оказалась внутри, и каждый мой шаг отдавался эхом под сводами. Днем, возможно, свет пробивается сюда через дыры в стенах, может, камни не рухнут мне на голову, это тоже не самая желанная смерть.
Эхо разносило шаги и даже дыхание. Я прошла галерею и попала в деревянную постройку, она выглядела намного надежней, а звуки исчезли. Я посветила фонарем — какой-то зал, вот и столы, и подсвечники на стенах, и надписи, все, что осталось от благословенного намоленного места.
Налетел ветер и в каменной галерее, откуда я пришла, поднял вой. Что-то треснуло, я обернулась и посветила туда фонарем, ничего не увидела в слабом свете и успокоила себя стихией. Никого нет, я единственная здесь за много-много лет, я слышу шаги и мне это чудится, ветер становится все сильнее, мне повезло, что я добралась, что лошадь укрыта под каким-никаким, но навесом. Здесь какой-то зал, и недалеко должны быть архивы, это место близко от входа, сюда заходили паломники, где-то…
Где-то что-то упало. Я расслышала это четко — ветер на мгновение стих. И я замерла. Я же видела тень.
Деревянная половица громко, протяжно скрипнула подо мной, я метнулась к стене, мечтая стать невидимкой. Фонарь выпал, погас, не разбился, за ударами сердца я не различала шагов. Эмпус существует?