Немецкую форму, по-видимому, предпочитали носить те, кто умел говорить по-немецки и мог сойти за чеха. Одни носили повязки немецких полицейских, завербованных из местного населения. Другие переодевались женщинами.
Охота на немецких должностных лиц была лишь побочным делом в многосторонней деятельности красных партизан. Вот рассказ о том, как юноша-партизан Илья Кузин и его помощник взорвали немецкий поезд с боеприпасами.
«Каждый из нас окопался там, где дорога делает крутой поворот, и стал поджидать поезда. В другом месте были заложены мины. Послышался шум приближающегося поезда. Начали трещать пулеметы, работавшие при свете прожекторов, и через несколько секунд мимо прошла дрезина. Илья сразу же услышал, как пыхтит паровоз.
Теперь поезд шел там, где были заложены мины. В одно мгновение Илья и его товарищ соединили провод и отскочили в сторону. Со страшным скрежетом паровоз, как раненое животное, встал на дыбы и через мгновение опрокинулся. Вагоны наскакивали один на другой. Воздух сотрясался от страшного грома, земля колебалась. Снаряды, которыми были нагружены вагоны, начали взрываться с ужасным грохотом.
Илья лежал оглушенный. На него падали обломки досок и всякие другие предметы. Когда все было кончено, ему нескоро удалось выбраться из-под обломков».
Вот как был подорван немецкий состав со снарядами. К концу войны немцы потеряли тысячи таких составов. Один или два партизана, немного динамита и кусок провода — вот все, что для этого требовалось.
Другим излюбленным делом партизан был подрыв мостов. По словам одного из тех, кто этим занимался, вот как это происходило:
«С горы Ламбина спускались медленно: вокруг были немцы, мы же сюда попали впервые… Около трех часов дня мы подошли к мостам и залегли в кусты: день для партизанской работы — неподходящее время.
К минированию приступили около полуночи… Минирование прошло блестяще: четко, бесшумно, быстро. Ночь была темная, мы отползли от места диверсии далеко в кусты.
На рассвете на шоссе показалась тяжелая семитонная, машина с немецкими автоматчиками. В волнении следили за ней в бинокль. Она казалась маленькой, почти игрушечной, наполненной крошечными солдатиками… Машина скрылась за кустами…
…Но вот машина снова на шоссе. Она взбежала на мост, и кверху взвился без шума столб пламени, земли, взлетели части моста и машины. Через несколько секунд докатился и глухой раскатистый гул.
Еще не успел рассеяться дым от взрыва первой машины, когда на втором мосту взлетел на воздух второй грузовик…
В Смоленской и Ново-Дмитриевской поднялась тревога. Уже слышен был шум моторов идущих на помощь машин. Наши тотчас отошли к горам.
Примерно через полчаса раздался третий взрыв. Его несколько раз повторили горы, — звук его был как-то особенно высок и резок. Это взорвалась бронемашина на третьем мосту… Возвращаясь обратно, минеры… осмотрели мост на дороге Смоленская — Северская… наши минировали мост вторично. И после полудня на нем взорвался фашистский броневик.
Результат диверсии был неплохим: четыре взорванных моста и шестьдесят убитых немцев. Раненых сосчитать не удалось».
То же самое происходило во всех оккупированных районах России каждую ночь в течение четырех лет войны.
Партизаны, действовавшие в Керчи, скрывались в угольной шахте, на Днепре они прятались в плавнях, в Запорожье собирались в канализационном узле под местным алюминиевым заводом, в Лозовой они нашли убежище в больнице, около Херсона к их укрытиям можно было добраться только на лодке, в Южном Крыму они действовали, спускаясь с гор Яйла, а близ Буслы укрывались в лесных районах. Партизаны жили также в городах и деревнях под видом безобидных граждан. Начиная с 1942 года значительное число партизан сбрасывалось на парашютах с самолетов. Многие страницы архивов германских вооруженных сил заполнены описаниями таких операций. Во всех этих описаниях чувствуются безнадежность, нервозность, которые, усиливаясь постепенно, превращаются в чувство отчаяния. Когда читаешь о подвигах партизан, причина этого становится понятной: партизанские отряды были везде и отовсюду наносили удары, оставаясь неуловимыми, и им невозможно было ответить сокрушительным контрударом.
О настроении немцев можно судить по очерку военного корреспондента Курта Клейна-Шоннефельда, описавшего боевые действия партизан в статье под заголовком «Леса смерти».
«Потом перед нами появился лес. Совершенно неожиданно впереди возникла широкая зеленая стена, которую пронизывала прямая, как стрела, дорога. Но солдат, поставленный на опушке, у въезда в лес, махнув рукой, остановил наш автомобиль.
Несколько удивленные, мы вылезли из машины и с любопытством посмотрели на другие автомобили, стоявшие справа от дороги. Отделившись от группы стоявших в ожидании солдат, к нам приблизился офицер. «Нам надо создать конвой, — заметил он. — Есть предположение, что лес кишит партизанами, так будет безопаснее». Услышав это, мы поставили свою машину в хвост колонны. Через полчаса собралось одиннадцать машин и конвой двинулся в путь через лес, стоявший стеной по обе стороны дороги.
Вдруг нам пришлось затормозить. В одно мгновение мы вскочили со своих мест, невольно схватившись за оружие. Нашему движению помешал разрушенный мост. «И это все», — подумали мы. Но очень скоро мы поняли, что этого было более чем достаточно. Стоило взглянуть на карту, чтобы убедиться, что впереди дорога через короткие промежутки пересекает болота и дренажные канавы. Если все мосты через них сожжены партизанами, как тот, который был перед нами, то, вероятно, нам понадобится двое суток, чтобы достигнуть места назначения, так как болота и лес не позволяли объезжать непроходимые участки дороги.
Мы сразу же решительно взялись за исправление дороги в том месте, где был прежде мост, и стали забрасывать канаву камнями, обломками моста, ветвями деревьев и целыми молодыми деревцами.
Когда через два часа наш конвой преодолел это первое препятствие и двинулся в сумерках дальше, иллюзии, которые питали мы в начале пути, рассеялись. Лес стоял по обе стороны дороги — темный, безмолвный и угрожающий. Ночные тени и поднимавшийся с болот туман скрывали стволы деревьев. Нами все сильнее и сильнее стало овладевать гнетущее, тревожное чувство.
Затем наступила ночь, а с нею долгие часы бездеятельности и ожидания, так как продолжать путь в окутавшей нас кромешной тьме было совершенно немыслимо. Мы лежали и стояли дрожа у огня, который развели в песчаной яме у обочины дороги. Мы делали тщетные попытки уснуть, внимательно прислушиваясь к шорохам в непроницаемой черноте лесной крепости. В отдалении была слышна артиллерийская стрельба. Вдруг где-то очень близко раздался конский храп. Затем послышались приглушенные ругательства, произнесенные вполголоса слова пароля. Мимо нас по песчаной тропинке, протоптанной рядом с дорогой, на восток проехал немецкий патруль…
Вскоре после того, как скрылся патруль, так же внезапно послышался треск ружейной пальбы слева от нас, в том направлении, куда уехали всадники. Через несколько секунд из темноты вырвалась скачущая галопом лошадь, едва не налетев на наши скрытые темнотой машины. Мы услышали взволнованные отрывистые слова в голове колонны. Затем послышался резкий напряженный голос офицера, который собрал солдат и ставил перед ними задачу.
В темноте, почти не позволявшей различить стоящего рядом человека, всеми нами овладело предчувствие неминуемого боя. Оставив достаточно сильную охрану у машин, мы в колонне по два двинулись вслед за указывавшим путь всадником.
Потом мы увидели над дорогой следы трассирующих пуль. Послышались крики и стоны. С проклятиями мы залегли в болотную грязь по обе стороны от дороги. Пулеметным огнем стали прочесывать край леса справа от дороги, откуда было довершено нападение. Некоторое время в темноте раздавались отдельные выстрелы, звуки которых много раз повторяло эхо. Наконец наступила неподвижная обманчивая тишина. Остаток ночи прошел спокойно. Одного раненого мы отнесли к машинам.
В лесу наступило холодное и неприветливое утро. Места назначения мы достигли только к вечеру. Нам пришлось преодолеть еще два разрушенных моста и три завала. Один из автомобилей наскочил на мину. В результате мы потеряли машину и был ранен еще один солдат. Но наконец мы въехали в деревню…»
Это была всего-навсего лишь небольшая стычка, но ее было достаточно, чтобы всеми участниками перехода овладел страх. Даже самые незначительные действия советских партизан представляли успешную с их стороны войну нервов. Позже мы увидим, во что она превратилась, когда партизаны по-настоящему развернули свои действия.
Первый свой доклад о действиях советских партизан главное командование немецкой армии подготовило 25 июля 1941 года. Уже тогда немецкое командование считало, что действия партизан представляют серьезную опасность для немецких коммуникаций. В этом докладе говорилось о нападениях партизан на отдельных солдат, об их действиях с целью вывода из строя различных объектов в тылу. Со всем этим немецкой армии вскоре предстояло хорошо познакомиться.
Однако в начале партизанской войны партизаны, по-видимому, часто действовали не позади, а впереди немецких линий и их подвиги не внушали такого ужаса. В донесении немецкой зондеркоманды 11, а входившей в состав получившей печальную известность эйнзатцгруппы Д, от 12 декабря 1941 года описаны действия двух немецких разведывательных патрулей против нескольких партизан на «ничейной» земле. А 5 ноября 1941 года начальник (немецкой) полиции безопасности и СД в своем докладе указывает на другой партизанский отряд, действия которого прекратились с отходом Красной Армии. До этого времени несколько таких отрядов, известных под названием истребительных батальонов, действовали в качестве команд подрывников и демонтажников, приданных Красной Армии. В их задачи входило уничтожение посевов, продовольственных запасов, машин и промышленных предприятий, борьба с неприятельскими парашютистами и т. д. Однако в докладе уже содержатся указания на признаки расширения деятельности партизан в немецком тылу. К этому времени Советы уже оставляли в тылу у противника первые партизанские диверсионные отряды. В их задачу входил