Вальяжный мужчина с прибалтийской мадонной все ещё стояли у двери кафе, наблюдая за нами, и я включил зажигание. Соблюдая особую осторожность, выехал на дорогу и на небольшой скорости направился по улице к дому, где жила Альбина. До него было километров пять, но не проехал я и километра, как обнаружил плетущийся за нами следом темно-синий "Москвич". Все нас обгоняли, а этот держался, как на привязи... Случайное совпадение или?..
Альбина ничего не замечает, склонила голову на грудь, то ли о чем-то думает, то ли дремлет, то ли делает вид убитой горем - я не знаю, чему верить. А тут ещё этот задрипанный "Москвич".
Увеличиваю скорость. Он не отстает. Сворачиваю в первый же переулок и сворачиваю на параллельную улицу. Останавливаюсь.
Альбина поднимает голову.
- Что, приехали?
- Почти.
- А где мы? - крутит она головой.
- Вот раздумываю, куда тебя везти: домой или к подруге.
- Вези домой, - вдруг меняет она решение.
Я включаю скорость. "Москвич" не появляется. Значит, никакой погони, зря я запаниковал. Еду не торопясь по Гоголя, параллельно Пушкинской: вдруг "Москвич" появится, нагонит или выскочит из любого переулка? На душе все-таки неспокойно.
Проехали три квартала, никаких машин. Начинаю успокаиваться. Альбина снова склоняет на грудь голову.
Сворачиваю на Пушкинскую, её родную улицу, и увеличиваю скорость до шестидесяти.
Предчувствие меня не обмануло: преследователи знали, где меня поджидать - за квартал от дома Альбины, там я обязательно должен был появиться. Вначале выскочила белая "Волга", а когда я приблизился к ней, сзади появился и темно-синий "Москвич". "Волга" резко затормозила. Но я среагировал, тормоза "жигуленка" завизжали недорезанным поросенком, и машина остановилась впритык к "Волге". В ту же секунду она сдала назад. Раздался стук, звон разбитого стекла.
Альбина вскинула голову, недоуменно глянула на меня, на впереди стоявшую "Волгу" и, сообразив, что произошло, выскочила из кабины.
Из "Волги" тоже вылезли трое: интеллигентного вида мужчина лет сорока и двое молодых парней лет по шестнадцати.
Я выходить не торопился: понял, к чему все затеяно, и первым делом окинул взглядом панель под приборной доской, надеясь найти там что-нибудь для защиты. Но кроме парфюмерной сумочки да атласа дорог, ничего не увидел.
- Вы что?! Что натворили?! - негодующе крикнула Альбина, наступая на троицу, невозмутимо и с улыбкой ожидающую, что предпримет дальше фифочка, вырядившаяся в просвечивающий крепдешин.
- А это спроси у своего водителя, куда это он так торопился, - ответил старший совершенно спокойно, словно никакого отношения к происшествию не имел. - Что, дорога узкая? - глянул он на меня с усмешкой.
Он был настроен не агрессивно, дракой не пахло, и я вылез из машины. Все - Альбина, интеллигент и его пассажиры - стали рассматривать повреждения. У "жигуленка" был помят капот и разбита правая фара, у "Волги" пострадала лишь задняя левая фара.
- И что будем делать? - спросил у меня интеллигент.
- А что бы вы хотели? - на вопрос вопросом ответил я, понимая, что оправдываться в созданной моими противниками ситуации бесполезно.
Альбина перевела злой взгляд на меня, и я вынужден был растолковать ей:
- Это шантаж. Они специально сдали назад и устроили аварию.
- Ах вы подонки! - Альбина ринулась на старшего. - Такую машину изуродовали! Ты, старый козел, куда пер?! Да я тебя!.. - и, качнувшись, едва не упала, успев опереться руками на багажник "Волги".
- Да они пьяные в стельку! - радостно завопил черноглазый парень, тыкая в сторону Альбины и мою пальцем. - Надо ГАИ вызывать.
- Вы виноваты и ещё ГАИ? - повернулась к нему Альбина, готовая пустить в ход кулаки. Я схватил её за руку.
- Пусть вызывают.
В этот момент подкатил и преследовавший нас "Москвич", притормозил на объезде, и шофер, тоже молодой парень, крикнул:
- Сейчас я вызову ГАИ. - И дал газ.
"Что за всем этим кроется? - пытался я разгадать замысел шантажистов. - Я или Альбина объект их внимания? Если я, причин может быть три: политическая - скомпрометировать советского офицера, криминальная, связанная с посещением школы, либо личная, близкого Альбине человека, приревновавшего меня. Если Альбина - тут скорее всего дело пахнет вымогательством: кто-то увидел у неё крупную сумму денег или знает, что она дочка богатого человека, вот и решили потрясти...
ГАИ появилась как по заказу, не дав мне времени на обдумывание сложившейся ситуации. Старший лейтенант милиции, едва Альбина заговорила с ним, замахал рукой перед своим крупным носом, отгоняя запах алкоголя. Даже водительских прав не потребовал, указал на заднее сиденье своего "газика".
- Садитесь туда, - приказал строго и повернулся ко мне. - И вы тоже.
- А моя машина? Пьяно запротестовала Альбина.
- Ничего с ней не случится. Вон сержант поведет, - указал старший лейтенант на вылезшего из "газика" рослого и крутоплечего милиционера. Еще один гаишник, старшина, оказался на заднем сиденьи, севший между нами.
Альбина успела шепнуть мне:
- Не бойся, папа выручит нас.
Когда машина тронулась, она вызывающе обратилась к старшему лейтенанту, сидевшему за рулем:
- Послушай, козел, сколько ты хочешь?
- Миллион, - повернувшись, осклабился гаишник. - За аварию. И миллион за "козла".
- А понос не прохватит?
- Не-е, у меня желудок крепкий, - не обиделся старший лейтенант.
- И свинец переварит? - Похоже, авария и появление гаишников протрезвили Альбину.
- А это уже угроза, мадам, - снова повернул к нам свое квадратное лицо с приплюснутым носом сифилитика старший лейтенант. - При исполнении, Вот старшина и капитан свидетели. Слышали? - глянул он на меня.
Я отвернулся. Мысль, кто это люди и что за спектакль здесь разыгрывается, буравила мне мозги, и я хотел разгадать их дальнейший ход, чтобы выработать тактику своих действий. Ведь если это политическая авантюра, то каждое мое слово будет иметь международный резонанс. Сколько в прессе националистов льется сейчас грязи на наши Вооруженные Силы, на офицеров и солдат "оккупантов", якобы ведущих себя с местным населением по-варварски. Что они могут приписать мне, в чем обвинить? На вымогателей, по поведению старшего лейтенанта и старшины, мало похоже. Да и везут нас по Пушкинской улице в обратную сторону от дома Петрунеску - там в день знакомства с Альбиной, когда ехали на пляж, я видел будку ГАИ.
После обоюдных угроз Альбины и старшего лейтенанта разговор прекратился, и мы ехали минут пятнадцать молча. Вот и бело-голубая будка с остекленным верхом - пост ГАИ, - откуда все хорошо просматривается; с телефонами, мегафоном, скрученной в колесо острозубой лентой задержания.
В будке находилось ещё двое гаишников, капитан и мужчина в штатском. Старший лейтенант доложил им что-то на своем языке, и капитан, отрекомендовавшись нам старшим инспектором ГАИ Добричем, потребовал документы. Потом заставил дуть в пробирки и приказал мужчине в штатском:
- Составляйте акт и в вытрезвиловку.
- Да вы что? - снова разъярилась Альбина. - Сами пьяные, легаши проклятые. Пустите меня к телефону.
К телефону её не пустили. Я в спор не встревал, догадавшись, что "вытрезвиловка" это только завязка: не для того разыгрывался так тщательно спектакль, чтобы ограничиться наказанием за управление автотранспортом в нетрезвом виде.
- Они и дорогой нас оскорбляла, - кивнул на Альбину старший лейтенант, - и взятку предлагала.
- И это запишите, - приказал мужчине в штатском капитан.
Когда акт был составлен и мне сунули его подписать, я попросил разрешения у капитана позвонить в часть.
- У нас здесь не телефонная станция и не бюро добрых услуг, - отрезал капитан.
- В таком случае, акт я подписывать не стану.
- А это и не обязательно. Вон сколько здесь свидетелей, обойдемся и без вашей подписи.
Зазвонил телефон. Капитан снял трубку.
- Добрич слушает... Кого, кого?... Девочку лет семи? Насмерть?.. Повторите на какой улице и во сколько? - Слушал ещё с минуту и, положив трубку, грозно посмотрел на меня. - По какой улице вы гнали?
- Не гнали, а ехали в пределах сорока километров. По Пушкинской.
- А на Гоголя были?
- Были.
- И почему оттуда свернули?
- Потому что девушка живет на Пушкинской.
- А не потому ли, что сбили семилетнюю девочку?
Вот она кульминация спектакля, в которой отведена мне главная роль! Я не ответил, зная, что любое самое искреннее и убедительное слово будет повернуто против меня.
11
К вечеру разразилась гроза, первая гроза в этом году, услышанная мною; не наша, московская, а южная, субтропическая, оглушающая многоярусными раскатами, содрогающими небо и землю, со сверкающими вдоль и поперек молниями, выхватывающими ослепительными вспышками черные, бурлящие вулканическими извержениями облака, мчащиеся над домами на бешенной скорости, гнущие и ломающие деревья, срывающие крыши, поднимающие с земли тучи мусора и пыли, хлещущие ими по громадным стеклам постового домика гаишников.
Потом хлынул ливень, да такой, что в метре ничего не видно. По асфальту бурлящим потоком понеслась вода, и все вокруг превратилось в единую гудящую, шипящую, несущуюся неведомо куда лавину. И кроме шума и гула, перекрываемого временами раскатами грома, никаких звуков. Капитан, старший лейтенант и мужчина в штатском молча сидели у стола, устремив взгляд в окно. Водитель "Волги" и пассажиры, подписав протокол, успели уехать до грозы, сержант увез Альбину неизвестно куда, а за мной должна прибыть "специальная машина", как с ехидцей пообещал капитан, и я сидел и ждал, глядя на спины моих притихших узурпаторов, желая лишь одного - чтобы гроза разнесла весь этот пост с его обитателями.
Гроза и ливень бушевали с полчаса, а когда перестало греметь и лить, вода ещё долго бежала по асфальту, по тротуару, газонам, журча, как в половодье.