Нуждаясь на тот момент в хорошем отдыхе, он дал знать, что не собирается давать никаких интервью, что он не желает, чтобы его фотографировали, что он ни за что не появится на публике.
Но он забыл про свою собственную страсть. И первый же репортёр сумел найти его слабое место.
"Вы должны сказать нам несколько слов, господин Эйнштейн, всего несколько слов, которые бы очень сильно помогли сионистскому движению..."
И прежде чем на корабле успел закончиться карантин, Эйнштейн уже пообещал дать речь на парадном обеде, сказать пару слов на ужине, выступить на радио и так далее...
Все пять дней, что он пробыл в Нью-Йорке, были настоящей вспышкой активности во имя сионистского движения.
Эдвин Мюллер: Очерк о жизни Эйнштейна.
(The Nation, Сентябрь 1938)
*****
Вендель ! Вендель ! Курам на смех ! Маленький господин ! Жалкая диверсия ! (Вендель полностью подчиняется своему еврейскому Совету.) Вендель - пустое место, вонючий козёл, страшилище, наводящее ужас на детей YHumanite... Но остальные, кто они ? I’Humanite никогда не упоминает их, только Вендель ! Надоело ! У нас ведь ещё король есть ! И чертовски могущественный, вот вам моё слово ! Великой мировой династии ! Луи XVI - просто тля ! Вот Ротшильд - это монарх ! Морис ? Артур ? Джеймс ? Кунигунд ? Как его зовут ? Который из этих господ ?
Ах ! Как бы было замечательно, если бы его показывали в кино, почаще, говорили бы о нём по радио, денно и нощно, чтобы мы были спокойны, зная, что он хорошо позавтракал... чтобы мы всегда были в курсе... что он хорошо поспал... что он справил свою нужду... Но ни слова... унылое молчание... Суровый протокол... И наши принцы, владыки великой семитской сатрапии ? и все придворные ? их мы тоже хотим знать ! официально !... Только Вендель ! Набило оскомину ! К чёрту его !
Нам нужны настоящие принцы !... Не актёры ! Не видимости ! Наш Лараз ! Наш Дрейфус ! Вряд ли мы их даже мельком увидим... Какая жестокость ! Наши Штерны, наши Боллаки, наши Блохи (Blochs), наши
Бадеры, наши Перейры, нам их не хватает... мы хотим иметь их прямо перед нашими глазами... целыми днями... Наших эмиров Фулдов, Коэнов, Эмпенов, мы забыли про них... L'Huma никогда не говорит о них... Это преступление ! Ни даже о Ротшильде, Луи, который гниёт там, в венских застенках, посаженный под замок другом капиталистов Гитлером.
Всё это очень странно ! Подозрительно !... Le Popu, L'Huma обманывают своих читателей ? Может, их редакторы евреи ? Может, они скрывают от нас самое главное ? Реальных правителей ? Наших неотразимых и всемогущественных владык Франции, сплошь семитов, чудесно облеченных фантастической властью, наделённых огромными привилегиями, сплошь евреев, сплошь кузенов... Хм ! Хм !... Почти божественных владык ! Не владельцев сквозняков, замков в Гаскони, трухлявых крыш и излюбленных приведениями мест ! Нет ! Нет ! Нет ! Функционирующих на полную катушку трестов ! вот где они хозяйничают, где они суперверховодят, могущественные, как боги !... Они сильны, они поражают вас, они мечут в вас молнии... Настоящие сверхъестественные существа, которые осыпают нас, наши кости, прямыми, неотразимыми ударами с Олимпа, которые нас изводят как им угодно, которые заставляют нас голосовать за кого им угодно, которые заставляют нас подыхать как им угодно, где им угодно, когда им угодно, не утруждая себя никакими объяснениями. Нужно только два или три раза сердито хрюкнуть, чтобы подстегнуть стадо слюнявых скотов ! раз ! и готово ! война началась !... Или революция ! Обвал валюты ! Разрушение континента ! Зависит от... Их воли, абсолютно, вот так ! Один их каприз ! И вас больше нет.
*****
До войны народ, в сущности, совершенно не понимал смысла таких слов, как Капитализм... Эксплуатация... Сознательность рабочего класса... Тресты... Революционный синдикализм... До войны эти слова мусолили все, кому не лень... Народ то и дело разевал своё хайло... Он всегда его разевал... При этом, конечно, ни черта не смысля в острых социальных вопросах. Для него это китайская грамота... Да и верил он в это как-то слабо... Он ещё не осознал тогда всю неимоверную чудовищность своего положения угнетённого мученика, распятого фабрик, умалишённого каторжника.
Все это пришло намного позже вместе с золотом огромной пропаганды, в особенности с русским золотом, добытым другими острожниками на покрытых льдом торфяниках где-то на Амуре.
Мир не так уж и велик.
Рабочий до войны, само собой, у него было право на вполне законное возмущение, он мог гневно надувать свои посиневшие от дрянного вина щёки и закатывать мелодраматические сцены в духе Золя...
Решено, за этим дело не станет, всё началось неожиданно, как крапивная лихорадка: красная горячка после очень серьёзных разговоров, к концу выборов, привела его к первому мая, к драматическим событиям на баррикадах, короче говоря, потрепал нервы полицейским, поднял на ноги всю кавалерию, чтобы та покрасовалась своими латами на забитых бульварах, и больше ничего.
Великий пролетарский триумф окаянных простофиль в те времена заключался в обстреле бутылками брони тяжёлой кавалерии, наотмашь, наугад, неистовым шквалом, так чтобы осколки летели во все стороны, от касок, от всего, чтобы у лошадей вся задница была изрезана, вся кожа была исполосована, чтобы они все на дыбы повставали и перевернули с ног на голову эскадрон. Это и был пролетарский триумф. Мне самому нередко доводилось видеть этих бунтовщиков, как сейчас помню. Мимо быстрым шагом шла пехота. Это всё мигом уладило. Народ её любит, пехоту, она хорошо пахнет, приятно выглядит, штыки винтовок оживлённо блестят. Это всё, что нужно толпе, - чтобы кавалерию заменили пехотой. Она терпеть не может лошадиный запах. Тут же начали чесать языками, всё утряслось. Кончилось всё полной неразберихой, неприличным братанием, спорами, безалаберщиной, бутылкой, за ней другой, свиданиями, облапыванием, ещё одним литром вина, целым чаном.
Немного погодя между гражданскими и знатоками предмета поднялась страшная ругань, началась потасовка, дым коромыслом... из-за сущих мелочей... не сошлись во мнении по поводу экипировки... манер... галстуков... выправки офицеров, внешних форм почтения... 36 порций, говорят, он имел право, полковник... полковые традиции... мужество солдат в походе... сложность передвижения на открытой местности с рыхлой почвой. Настоящие полководцы ещё более, чем Тюренн, одержимы маневрами и крепостями... Толпа, пришедшая поднимать мятеж, вся превратилась в военнослужащих запаса. Она не могла твёрдо сформулировать свои требования. Она забыла всю свою программу, едва завидев пехотинцев. Это была несерьёзная толпа... Но когда она вернулась с бойни !... Ах ! Она уже знала всё, все трюки ! Машины, грозные секреты ! Всем толпам толпа ! Как они заматерели, эти трубадуры ! Не узнать ! Просвещённые ! Вы только поглядите ! "Я тебе расскажу ! Ужасно ! Капитал ! Капиталы ! Тресты ! Огромные ! Да, я тебе расскажу ! я тебе всё растолкую !" Ужасный капитал, и больше ничего ! Ужасный пердёж ! Это всё, что она вынесла из мясорубок 14-го, всем толпам толпа ! только одно слово ! Капитал ! Теперь она носится с ним
как с писаной торбой ! Она больше ни о чём не может говорить ! Капитал ! Всё ! Она больше ничего не понимает ! Это конец ! Не больше одной мысли сразу !... Не больше одного слова сразу !... Зато до посинения !... Чтоб она сдохла вместе с ним ! Капитал ! Она больше ни о чём не может говорить ! Капитал ! И двести семей ! Не больше одной мысли, одной ненависти сразу ! Капиталистический вампиризм ! Выжимка человеческих страданий !... Все аксессуары демагогической комедии... Чудовищная и отвратительная иеремиада, которая в Европе уже ни на что не даёт ответов...
Толпы демократов, кривляк, притворщиков, самонадеянных, прогнивших от лести, прогнивших от чернил, архипрогнивших, накачанных зловонием и испражнениями пропаганды, еврейской и масонской ложью, обученных евреями и ложами хамству, материалистической мелочности, вечным требованиям, вечному вымогательству и попрошайничеству, обречены на смерть.
Вся эта булавочная фабрика абсурдной, напрасной ненависти может быть смыта только кровью.
С тех пор, как толпа обрела власть, она ни разу не меняла пластинку: Капитал ! Капитал ! Капитал ! Ка ! Ка ! Пи ! Пи !
Народ - это монстр с булавочной головой, в которой сразу может поместиться только одна избитая фраза, один измусоленный припев. И достаточно.
Он всё ещё пережёвывает то, что он мямлил до 14-го. Не больше одной ненависти сразу... заученной ценой таких усилий, таких адских страданий, что он уже никогда не сможет с ней расстаться.
Он будет обожать свой припев до самой смерти. Только после следующей бойни, будет чудом, если он её переживёт ! мы услышим, как он горланит что-то новое.
"Смерть евреям ! Долой ложи ! Вставайте, арийцы !" Но уже, конечно, будет поздно. Улыбки сползут с лиц. Когда до него, до народа, доходит, всегда уже бывает поздно, слишком поздно, после пяти, десяти, двадцати лет войны, пяти, десяти, двадцати миллионов убитых.
А чем он занимается в остальное время, этот народ-пропойца, ловец уклейки ? Между потопами ? Ничем ! Он наслаждается своей болтовней, рыгает, он сияет от радости, занимаясь всякими глупостями, как какая- нибудь бабёнка, всякими пустяками, безделушками. Он считает стаканы на столе... он никогда не говорит о серьёзных вещах. Никогда. Горбатого только могила исправит. Сигнал рожка и он притащится, без всяких вопросов. Он всегда там. Он ждёт.
Почему мы не начинаем войну ? Прямо сейчас ? Чего мы ждём ? С какой стати, французы, маленькие недоумки, маленькие пустоголовые разгильдяи, маленькие трепливые зубоскалы, вас должны оставить в покое ? Почему вы ещё не на призывных пунктах для жертвоприношений ? В конце концов ? 4-ом, 202-ом, 624-ом, куски гнилого мяса ? А ? Вы считаете, что это нормально ? Что вы ещё не на бойне близ Везуля ? Эпиналя ? Что вас ещё не рвут на куски на испанской границе ? Что в Абруцци ещё не высятся горы из ваших кишок ? Дать вам отсрочку, чтобы вы могли наболтаться !... Расстаньтесь с этой иллюзией, а после и со всеми другими. То, что вы до сих пор живы, в этом не ваша вина, и не моя. Это потому, что секретная разведка колеблется. Вы ещё в мае месяце должны были делать своё дело, бороться с Зигфридом, громить полчища немцев. Вы ничего не теряете от ожидания. Если Англия тянет, то только потому, что она занята снабжением Британских островов. Единственно. У них остались очень неприятные воспоминания от последней блокады. Им нужно запастись жратвой, англичанам, или они все передохнут от голода. Их бесит одна мысль об этом. Что им там на их островах будет нечего трескать. Подводные лодки в прошлый раз подкачали... Из-за ерунды.