третье - и меня охватила скука, переживание которой я помню до сих пор. Во-первых, это было написано на языке совсем непохожем на тот, на котором все разговаривают вокруг. Во-вторых, это было написано о животных, которые действовали то как животные, то как люди. Эта путаница сразу дала себя почувствовать. Присутствие на картинке льва, слона, змей заставляло ожидать событий. Причем событий страшных, загадочных, кровавых. А когда я начинал читать, то вместо событий начиналась какая-то скучная история о том, как музыканты никак не могли рассесться, чтобы начать, наконец, играть. Эти настоящие львы, медведи и лисицы, которые символизировали человеческие качества, ничего общего не имели с животными, например, сказок Гауфа или братьев Гримм…».
(Юрий Олеша)
«Я был оглушен и очарован этим неистовым писателем (Гюго) еще в детстве, когда прочитал пять раз подряд «Отверженных». Я кончил этот роман и в этот же день принимался за него снова. Я достал карту Парижа и отмечал на ней все те места, где происходило действие романа. Я как бы сам стал его участником и до сих пор в глубине души считаю Жана Вальжана, Козетту и Гавроша друзьями детства. Париж с тех пор стал не только родиной героев Виктора Гюго, но и моей. Я полюбил его, еще никогда не видев. С годами это чувство все крепчало».
(К.Паустовский. «Золотая роза»)
«Капитанская дочка» явилась для меня первой в жизни самостоятельно прочитанной книгой. Я помню формат книги, ее запах, помню, как я был счастлив, что сам открыл эту неизвестную мне со слуха историю… Я был захвачен ею и засиделся у окна избы дотемна, и когда дошел до бурана в Оренбургской степи, то увидел, что за окном пошел снег, и это стало неизгладимым до сих пор впечатлением как бы магической силы, изошедшей от пушкинской страницы. С того вечера я стал читателем книг, и мне бесконечно дорого, что этим я обязан Пушкину».
(Александр Твардовский)
«Я, десятилетний ребенок, в самом начале первой мировой войны, прочел стихи, которые определили мое будущее. Это были стихи Маяковского. «Я и Наполеон» - «Ночь пришла хорошая. Вкрадчивая. И чего это барышни некоторые дрожат, пугливо поворачивая глаза громадные, как прожекторы» - стихи о войне, стихи о современности, стихи, полные ощущения завтрашнего дня. Мне показалось, что Маяковский видит, чувствует то, что вижу и чувствую я, хотя я и не вижу, что видит Маяковский, и он не видит того, что вижу я. И мне захотелось писать стихи. И я, как умел, начал их писать».
(Леонид Мартынов)
«Первая прочитанная мной книжка – «Мойдодыр» Чуковского. На обложке пожарный в каске поливает из «кишки» голого толстенького мальчишку. Тот жмурится от блаженства… не знаю сколько раз я перечитал «Мойдодыра» в первый день нашего знакомства с ним. Особенно нравилось, как, спасаясь от бешеной мочалки, неряха очутился в каком-то сказочном саду («Я к Таврическому саду, перепрыгнул через ограду, А она за мною мчится и кусает как волчица») и встретил там не лучезарную фею Чистоты, а Крокодила с сыновьями Кокошей и Тотошей. Крокодил спас героя (мне казалось, что меня самого!) от разнузданной мочалки. Он ее проглотил!
В 1947 году, впервые приехав в Питер, я с волнением узнавал, бродя по городу, давно милые улицы, мосты, сады, памятники, здания. И вот – литая решетка Таврического сада. Почему я так волнуюсь? Больше, чем перед оградой Летнего сада! Ах, да! «Мойдодыр», детство. Сколько раз я мысленно через нее перепрыгивал!».
(Валентин Берестов. В Таврическом и детском саду)
Читающий ребенок в художественной литературе
«Читая стихи, Чик с удивлением чувствовал, что они оживают и оживают… И вдруг, когда он дошел до места, где змея, выползшая из черепа коня, обвилась вокруг Олега «и вскрикнул внезапно ужаленный князь», что-то пронзило его с незнакомой силой. Это была поэзия, о существовании которой у Чика были самые смутные представления. В этой строчке замечательно, что не уточняется, отчего вскрикнул князь. Конечно, отчасти он вскрикнул и от боли, но и от страшной догадки: от судьбы никуда не уйдешь. И Чик, как бы одновременно с Олегом догадался об этом. И его пронзило. И дальше уже до конца стихотворения хлынул поток чего-то горестного и прекрасного, может быть, постижения непостижимого смысла жизни.
(ПОВТОР) Чик чувствует какую-то грустную бессердечность жизни, которая продолжается и после смерти Олега. И в то же время он понимает, что так и должно быть, что даже мертвому Олегу приятней, что там, наверху, на земле, должно быть, озарено солнышком, жизнь продолжается, река журчит, трава зеленеет. Олег словно видит Игоря и Ольгу на зеленом холме, видит пирующую у брега дружину и с тихой улыбкой говорит:
«Конечно, друзья, мне бы хотелось посидеть с вами на зеленом холме, попировать с дружиной, поговорить о битвах, где мы вместе рубились, но видно, не судьба. И все же мне приятно видеть отсюда, что вы кушаете, пьете на зеленом холме, пируйте, пируйте! Если бы вас не было на земле, если бы все умерли, мне было бы здесь совсем тоскливо и одиноко.
Обливаясь сладкими слезами и не думая о том, что плакать стыдно, Чик несколько раз прочел это стихотворение, удивляясь, что слова начинают светиться и зеленеть, как трава, на которой сидят Игорь и Ольга.
Как ныне сбирается вещий Олег…
Слова засияли, словно переводные картинки, промытые слезами Чика. В них стал приоткрываться какой-то милый дополнительный смысл…».
(Ф.Искандер «Чик и Пушкин»)
«Женя воротилась к себе и взялась за «Сказки». Она прочла повесть и принялась за другую, затая дыхание. Она увлеклась и не слыхала, как за стеной укладывался брат. Странная игра овладела ее лицом. Она ее не осознавала. То оно у нее расплывалось по-бычьему, она вешала губу, и помертвелые зрачки, прикованные ужасом к странице, отказывались подняться, боясь найти это самое за комодом. То вдруг принималась она кивать печати, сочувственно, словно одобряя ее, как одобряют поступок и как радуются обороту дел. Она замедляла чтение над описанием озер и бросалась сломя голову в гущу ночных сцен с куском обгорающего бенгальского огня, от которого зависело их освещение. В одном месте заблудившийся кричал с перерывами, вслушиваясь, не будет ли отклика, и слышал отклик эхо. Жене пришлось откашляться с немою надсадой гортани. Она отложила книгу в сторону и задумалась».
(Б.Пастернак «Детство Люверс»)
«Около елки лежала толстая книга – подарок от мамы. Это были сказки Ханса Кристиана Андерсена, я сел под елкой и раскрыл книгу. В ней было много разноцветных картинок, прикрытых папиросной бумагой. Приходилось осторожно отдувать эту бумагу, чтобы увидеть картинки, еще липкие от краски. Там сверкали бенгальским огнем стены снежных дворцов, дикие лебеди летели над морем, в котором как лепестки цветов, отражались розовые облака, и оловянные солдатики стояли на часах на одной ноге, сжимая длинные ружья. Я начал читать и зачитался так, что, к огорчению взрослых, почти не обратил внимания на нарядную елку. Прежде всего, я прочел сказку о стойком оловянном солдатике и маленькой прелестной плясунье, потом – сказку о снежной королеве. Удивительная и, как мне показалось, душистая, подобно дыханью цветов, человеческая доброта исходила от страниц этой книги с золотым обрезом…».
(К.Паустовский «Великий сказочник»)
«Никита читал Купера, потом, насупившись подолгу без начала и конца, представлял себе зеленые, шумящие под ветром и травами волнами, широкие прерии, пегих мустангов, ржущих на всем скаку… темные ущелия кордильеров, седой водопад и над ним – предводителя гуронов – индейца, убранного перьями, с длинным ружьем, неподвижно стоящего на вершине скалы, похожей на сахарную голову. В лесной чаще, в корнях гигантского дерева на камне сидит он сам – Никита, подперев кулаком щеку. У ног дымится костер. В чащобе этой так тихо, что слышно, как позванивает в ушах. Никита здесь на поисках Лили, похищенной коварно. Он совершил много подвигов, много раз увозил Лили на бешеном мустанге. Карабкался по ущелиям, ловким выстрелом сбивал с сахарной головы предводителя гуронов и тот каждый раз стоял на том же месте, Никита похищал и спасал и никак не мог окончательно спасти и похитить Лили».
(А.Толстой «Детство Никиты»)
Отзывы о литературных произведениях современных детей
«Сегодня я прочитала замечательную легенду о Данко. Ее написал М.Горький. Меня тронула эта легенда тем, что Данко так горячо любил людей и пожертвовал ради них своей жизнью. В легенде о Ларе главный герой был гордым и людей он совсем не любил и даже жестоко убил девушку, а Данко – человек, понимающий людей. О жил для них. Данко вырвал свое сердце и держал его в своих руках, и в этот момент я подумала: «Зачем живут люди? Ради чего?» На эти и другие вопросы ответ дает легенда.
В наше время люди стали жестокими и неверными, живут только для себя. Но Данко дал мне понять, что есть люди добрые, живущие и для других, таких же, как они сами, людей. У Данко была отзывчивость, которой сейчас нет. (Вдовина Таисия, 7 класс, г.С-Петербург)
«Недавно я прочитала повесть Валентина Катаева «Белеет парус одинокий». Мне очень понравилась эта повесть. В ней рассказывается о мальчике Пете, который любил плавать по морю на пароходе, о его забавных приключениях в гимназии. А история с оценками мне больше всего понравилась. Петя так ждал своих оценок из гимназии в первые недели, а когда принес их домой, папа увидел одни лишь двойки. Но, несмотря на такие отметки, Петя был очень рад. Он бегал и прыгал по комнате, кричал: «Наконец-то мои собственные оценки». Вот именно этот эпизод меня и тронул. Я подумала: «Пете было все равно, какие оценки, главное, что оценки». Значит, у людей бывает такое, что для них неважен результат, а важно, чтобы мечта поскорей осуществилась. Именно это помог мне понять Петя. В этой повести много интересных моментов, над которыми можно задуматься и посмеяться. Я рассказала лишь об одном из них».