Мимо меня прет мужик в очках, в шляпе и с портфелем.
– Так, ничего.
– Тогда лучше уходи, а то сейчас милицию вызову.
– Ага, хорошо.
Он поднимается дальше, я вырубаюсь.
Щелкает замок. Возле ее двери стоят мужик и оаба – видно, ее родоки. Батька высокий, лысый, и очках. Мамаша – маленькая, с завивкой, в сером плаще. Он открывает дверь ключом, на меня не смотрит. Они заходят в квартиру, дверь захлопывается.
Мне резко становится холодно. Я поднимаюсь и иду вниз по лестнице.
На улице дождь. Я наступаю в лужи – туфли намокают.
Родоки дома – мамаша возится на кухне, батька спит на диване. Телевизор включен, идет футбол «Динамо»-Киев – «Спартак».
Смотреть его нет настроения. Я прохожу к себе за шкаф и ложусь на кровать. Гляжу на потолок. Побелка потрескалась, а около трубы – потеки говнистого цвета. Это нас в том году залили Каравайчики с четвертого.
– Сережа, ужинать будешь? – кричит из кухни мамаша.
– Сейчас нет. Позже.
Она звенит кастрюлями, стучит дверями холодильника и шкафов. Комментатор по телевизору орет:
– Какой опасный момент, но Ренат Дасаев опять на месте!
Мамаша выключает на кухне свет, идет в туалет, потом в ванную.
Футбол закончился, по телевизору – «Новости». Мамаша заходит в комнату.
– Сергей, ты что – спишь?
Я молчу. Она выключает телевизор, гасит свет и ложится.
Я лежу еще минут десять, потом поднимаюсь и иду на кухню. Включаю газ, ставлю чайник. Есть не хочется вообще.
Сыплю заварку, наливаю чай. Газ остается гореть.
Хуево, бля, просто еб твою мать. Пиздец какой-то, ебаный в рот. Пиздец.
Сажусь на пол, смотрю на белый треснутый абажур, на синее пламя газа. Тарахтит холодильник. В стекле отражается абажур.
Чай остыл. Я выпиваю его одним глотком, захожу в туалет посцать – и в постель.
Утром мамаша орет:
– Сергей, почему ты вчера не выключил газ?! Он горел всю ночь! Ты так пожар мог устроить!
Я притворяюсь, что сплю. Она еще что-то бурчит и уходит на работу.
У меня – день рожденья, я жду гостей – Батона, Йогана с его бабой, Зеню и Кулю. Раньше я не приглашал пацанов на дни рожденья, только давно, когда был малый. Асейчас решил, что надо нормально попраздновать – семнадцать лет все-таки. Можно было, конечно, взять чернила и проставиться пацанам в «конторе», но это несолидно.
Мамаша с батькой возбухать не стали: кого хочешь, типа, того и зови. Я им только сказал, чтоб дома не сидели, а свалили куда-нибудь – и так места мало. Они сначала поломались, потом вспомнили, что давно не ходили к тете Люде, мамашиной сестре.
Мамаша с батькой собираются в гости, а я таскаю из комнаты в кухню тарелки, вилки и жратву, что мамаша наготовила: вареную картошку, курицу, яйца под майонезом, салат «оливье», драники, соленые огурцы из банки и рыбу «под шубой».
– Ну смотри, чтобы все было нормально. Мы придем к одиннадцати, – говорит мамаша.
– Ладно, не бойтесь. Что я, маленький?
Они с батькой отваливают.
Я сказал родокам, что пить будем только вино, и для вида выставил две банки портвейна. В загашнике у меня еще три пузыря водяры.
Пацаны приходят без десяти шесть, всей толпой. Дарят подарок – один от всех, набор стаканов.
– Это чтоб у тебя всегда было, из чего водяру пить, – говорит Куля.
Бабу Йогана я помню – много раз видел на районе, она училась в двадцать восьмой. Малая, толстая, морда – бугристая, прыщавая. Приволокла с собой подругу. Та – наоборот, худая, как фанера, ни грудей, ни жопы, только что с мелированием. Зеня пришел со своей бабой с Юбилейного – вот эта ничего, классная пила.
Садимся, наливаем по первой. Бабам – винища, пацанам – водяры.
– Ну, за тебя, Бурый, – говорит Куля.
Выпиваем, набираем в тарелки закусон.
– Ты бы хоть музыку включил, а то сидим как неродные, – говорит Зеня. – Что у тебя есть?
– Только «Кино».
– Нет, это говно не надо, – баба Йогана кривится. – Лучше тогда телевизор включи, а?
Ничего ты не понимаешь, дурила. Ладно, хер с тобой, телевизор так телевизор. Включаю. По первой программе какое-то кино.
– Пусть будет это, не переключай! – кричит «фанера».
– На хера тебе кино? – возбухает Йоган. – Ты что, сюда кино смотреть пришла?
– Не, слушайте, а под что мы будем танцевать? – говорит Йогану его баба. – Серый, сходи к Ленке, у нее там моя кассета – «Ласковый май», а?
– А может, сама сбегаешь? Или пошли с тобой – одному скучно.
– Пусть Зеня с тобой сходит.
– Не, я не пойду. А ты, Куля?
– Не-а. Йоган, не выебывайся, тут пройти сто метров.
– Ладно, давайте еще по одной, – и схожу.
Выпиваем. Йоган уходит. Надо подколоться к «фанере». Плохо только, что нет второй комнаты – некуда с ней пойти.
Йоган приносит кассету «Ласкового» и еще пузырь водяры.
– Твоя Ленка как узнала, что мы день рожденья гуляем, так дала пузырь.
– А чего ты ее саму не привел? – спрашиваю я.
– Я позвал – не захотела. Ну, короче, еще по одной, – за то, чтоб не последнюю.
– А теперь – танцы! – кричит баба Йогана.
У «Ласкового» медляков нет, танцуем всей кучей, тремся между столом и шкафом. Батон уже хороший – ему меньше всех надо. Только бы не нарыгал в комнате, а то потом объясняйся с мамашей.
Я беру «фанеру» за бок. Она почти такого роста, как я. В общем, не такая она нулевая баба – это я сразу не просек. Дрыгаемся под «Белые розы», Йоган со своей сосутся.
Я говорю «фанере»:
– Пошли на балкон – покурим.
– Аи, неохота – холодно там. Давай здесь курить, а?
– Ладно, давай. Тогда пошли на кухню – поможешь мне.
– Что помочь?
– Ну, что-нибудь. Не знаю.
– Аи, неохота.
Она садится на диван покурить, я – рядом. Кладу ей руку на плечи. Она – ноль по фазе. Курит, смотрит, как Йоган со своей танцует. Я предлагаю:
– Давай еще выпьем.
Портвейн кончился, теперь и бабы пьют водяру.
– Аи, потом. Давай лучше так посидим.
– А где твоя эта? Ну, ты говорил, что снял на Пионерах? – спрашивает Йоган.
«Вот дурак, бля».
– Все, нету уже.
– Что, отъебал и кинул?
– Ну, типа того.
– Все вы, пацаны, такие – одно у вас на уме, – говорит баба Йогана.
– А что тебе не нравится? Я ж тебя не кинул.
– Потому я и иду за тебя замуж. А если б был такой гаврик, я б за тебя и не пошла. Сделала б аборт – и все.
Водяра кончилась. Йоган сидит со своей за столом, я с «фанерой» на диване, трогаю ее груди – там у нее ничего нет, один лифчик. Около нас на диване вырубился Батон. Зеня со своей и Куля курят на балконе.
– Что ты мне мозги ебешь – твои гроши, мои гроши, твоя хата, моя хата? – говорит своей Йоган.
– Никто тебе мозги не ебет. Твои сказали: даем тысячу – на свадьбу и на подарок. Где деньги?
– Все будет, не сцы, время еще есть. Ты меня заебала уже.
– Никто тебя не ебал, ты такой родился, понял?
– Отстань от меня, всегда ты все обосрешь.
– А тебя никто и не трогает. Кому такое добро нужно?
– Я щас ебну.
– Ну ебни.
– И ебну.
– И ебни. А отдача не замучает?
Я лезу «фанере» в джинсы. Они тугие, рука еле пролазит. Берусь за замок на ширинке – не открывается.
– Как ты меня уже заебала, блядь. С тобой и сходить никуда нельзя! – орет Йоган.
Пацаны приходят с балкона.
– Ладно, хватит тебе, Йоган, -говорит Зеня. – Что ты до нее доебался?
– Это она до меня доебалась, а не я до нее.
– Да успокойся ты, будь как пацан.
– А хули ты меня лечишь? Ты скажи – хули ты меня, блядь, лечишь?
Я вожусь с замком «фанеры», он не идет вниз – и все.
Баба Зени садится рядом. Она в зеленом коротком платье, сама худая, но жопа – класс, и груди здоровые. Везет некоторым.
– Отстаньте вы все от меня! – орет Йоган. – Не ебите мозги, пошли на хуй.
Он опускает голову на стол, в тарелку с объедками, и начинает ныть:
– Еб вашу мать, блядь, заебали вы меня, идите отсюда…
– Забирай его и веди домой, – говорит Куля бабе Йогана. – Давай, чешись.
– А что это ты мне указываешь?
– Никто тебе не указывает. Я тебе цивильно говорю – забирай его и уводи.
– Не, я не поняла что-то. Тебе надо – ты и уводи. Хули ты от меня хочешь?
– Ничего я от тебя не хочу. Еще раз говорю понормальному – забирай его и веди домой спать.
Йоган поднимает голову. К морде налипли кости, на лбу майонез из салата.
– Э, Куля, что ты к моей бабе лезешь?
– Никто к ней не лезет. Я говорю, чтоб забирала тебя и вела домой. Ты сначала рожу вытри.
– Ты мне не указывай, что делать, и отстань от моей бабы. Ты что, может, поебать ее хочешь?
– Не базарь.
– Нет, ты мне скажи, – ты что, поебать ее хочешь?
– С чего ты взял?
– А хули ты тогда к ней лезешь?
– Блядь, ну ты мертвого заебешь.
– Нет, ты скажи, – что ты от нее хочешь?
– Если хочешь знать, – ебал я твою бабу. Я ее пять раз ебал.
– Пиздишь.
– Говорю тебе.
– Света, он тебя ебал?
– Киньте вы этот разговор. Собирайся, пошли домой.
Я отодвигаюсь от «фанеры», откидываюсь на спинку дивана. В голове летают самолетики, вырубиться бы сейчас – чтоб ничего не видеть и не слышать. Так ведь нельзя, надо еще убраться и выкинуть бутылки от водяры, чтоб родоки не видели.
– Говорю тебе, – ебал я ее. Хочешь,– спроси у Белого. В том году еще, когда ты с ней не ходил.
– А это не считается, – говорит Йоган. – Это все давно было.
– Давно и неправда, – подает голос баба Зени.
Все хохочут.
Пол-одиннадцатого, пора расходиться.
– Останься, поможешь посуду помыть, убраться, – говорю я «фанере».
– Аи, ты знаешь, – мне еще домой ехать.
– Ну, как хочешь.
Все одеваются и выходят. Я беру бутылки, выношу в подъезд и ставлю на площадке между третьим и четвертым. Там живет Костя Баран, он лазит по всему району, собирает бутылки, а потом сдает в пункт и покупает себе чернило. Пусть ему будет подарок на мой день рождения.