Герман подошёл к дыре в стене и посмотрел вниз. Комната находилась на третьем этаже. Когда пол под его ногами предательски заскрипел, а на втором этаже с грохотом обвалился кусок штукатурки, он быстро отступил в глубь помещения.
Перила на лестничной клетке не уцелели, но Герман всё же поднялся наверх. Правда, не нашёл там ничего интересного: все квартиры были пусты. Лишь осмотрев, наконец, кладовки на чердаке, он обнаружил там два старых, наполовину покрытых плесенью чемодана.
Ледяной ветер дул в распахнутые слуховые окна, и Герман начал чуть слышно стучать зубами. Несмотря на это, уходить ему не хотелось. Таинственные находки притягивали его.
Внутренний голос подсказывал ему, что в чемоданах спрятаны сокровища. Да иначе ведь и быть не могло. От волнения сердце у мальчика заколотилось как бешеное.
Когда-то давным-давно в этом доме инкогнито, под совершенно обычным именем, вроде Ганс или Йоган, жил индийский магараджа, который хранил все свои сокровища здесь, на чердаке. Почему-то он не смог забрать их. Или, ещё лучше, это был пират. Да, речь шла о всемирно известном морском разбойнике. Он был схвачен и повешен ещё сто лет назад, однако отыскать его сокровища так никому и не удалось. Все были уверены, что они спрятаны в укромном месте на диком скалистом побережье или на богом забытом острове – только не здесь, на чердаке обычного многоквартирного дома. Для этого нужно было иметь безошибочное чутьё, каким мог похвастаться только Герман.
Если он сейчас откроет чемоданы, то на сверкающей груде золотых монет, среди нитей жемчуга и россыпи драгоценных камней увидит старинный пергамент, на котором будет написано приблизительно следующее:
Я, Джонатан Якоб Блейк, капитан пиратского судна «Шквал», наводящего страх и ужас на все семь Морей, завещаю эти добытые грабежом и убийствами сокровища тому, кто их обнаружит, кем бы тот ни был, с одним-единственным условием – употребить их во благо человека и животного, чтобы моя заслужившая адские муки душа могла обрести мир и покой. Но, если он не сделает этого, я буду являться ему в облике призрака и уготовлю ему мучительный конец.
И внизу была бы пририсована мёртвая голова с двумя костями крест-накрест.
Герман несколько раз подряд отчаянно чихнул. Он извлёк было из кармана носовой платок, но тот был насквозь мокрым. Сунув его обратно, он вытер нос рукавом куртки. Затем нагнулся, чтобы открыть чемодан.
– Внутри пусто, – вдруг громко и отчётливо произнёс ворох газетной бумаги в углу чердака, – я туда уже заглядывал.
Герман настолько оторопел от неожиданности, что в первое мгновение не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он ощутил, как кожа у него на голове начала зудеть, словно от уколов тысяч иголок. Он пережил чувство, которое обычно испытывают герои иных жутких историй, когда говорится, что у человека волосы встали дыбом.
Ворох газетной бумаги зашевелился, и из-под него выбрался пожилой мужчина, одетый в рваное пальто, засаленную шляпу и меховые наушники, и церемонно надел очки. У него был красный нос картошкой, а подбородок украшала седая колючая бородка. Он посмотрел на гостя лукавыми, чуть воспалёнными глазками.
– Привет, коллега, – хрипло произнёс он и помахал Герману рукой в знак приветствия. – Доброе утро или добрый вечер, в зависимости от того, что сейчас за окном.
Герман чуть успокоился: старик выглядел не слишком опасно. Мальчик тоже поднял руку и почти беззвучно сказал:
– Привет!
– Что в мире новенького? – поинтересовался старик. – Он ещё существует или уже провалился в тартарары?
Герман не знал, что ответить, и только пожал плечами.
– Ибо я проспал приблизительно лет сто, – продолжал старик, поднимаясь на ноги. – Не веришь? Тогда оставим это, ещё будет возможность проверить. Время, знаешь ли, вещь относительная. Для одного оно течёт быстро, а для другого ползёт улиткой. Это очень затрудняет общение. Как можно разговаривать друг с другом, если тебя прямо на ходу обгоняют. Что за день был вчера, коллега?
– Воскресенье, – ответил Герман. – Так, во всяком случае, все утверждают.
Старик бросил на него быстрый взгляд, затем согласно кивнул:
– Вот видишь. Что я тебе говорил. – Он потянулся и широко зевнул. – Пойдём поглядим, коллега, не найдём ли мы чего-нибудь на завтрак.
Герман прошёл за мужчиной в другую комнату. Он был польщён обращением «коллега», хотя оно показалось ему не совсем точным. Да, конечно, он был в каком-то смысле бродягой, но разве таким, как этот старик?
В углу лежали и стояли бутылки разной формы; на донышке некоторых из них ещё оставалась капля-другая вина, в других плескались остатки пива. Старик опорожнял все по очереди. Герман молча наблюдал за ним.
– Как тебя, собственно, зовут? – утолив жажду, спросил старик.
– Герман.
– А моё имя Альберт, но тебе нет нужды его запоминать. Все кличут меня Эйнштейн, даже в полиции. Если я кому понадоблюсь, нужно только спросить Эйнштейна. Не желаешь глоточек?
Герман покачал головой.
Эйнштейн смерил его сквозь очки оценивающим взглядом.
– Верно, полагаешь, что ты ещё слишком молод для порядочного глотка, а? Позволь сказать тебе одну вещь, Герман. Я не намного старше тебя, спорим? Сколько тебе лет?
– Девять, – ответил Герман, что не совсем соответствовало истине.
– Ну вот, что я тебе говорил. – Эйнштейн глубокомысленно кивнул. – А мне в действительности только восемнадцать, я ещё молодой парень. По мне этого не скажешь, потому что… Просто я жил быстрее, понимаешь, коллега? Гораздо быстрее. Время ведь относительно.
– Правда? – спросил Герман, которого эта мысль захватывала всё больше и больше. – Как же такое возможно?
Эйнштейн обстоятельно откашлялся.
– Не найдётся ли у тебя сигаретки для меня, коллега? – прохрипел он.
Герман отрицательно помотал головой.
– Не куришь, так? – спросил Эйнштейн. – Ну, конечно, я тоже не курю… во всяком случае, когда сплю. Во сне я не курю. Разве не относительно всё, что существует? У тебя есть деньги?
– Только на карманные расходы.
– Сколько?
– Шесть марок, – пробормотал Герман.
– Этого хватит, – решил Эйнштейн.
– На что хватит?
Эйнштейн несколько секунд размышлял, затем пояснил:
– Мне кажется, ты богатый. Я тоже мог бы быть богатым. Мы оба могли бы быть богатыми – если бы ты захотел, конечно.
– С шестью-то марками? – В голосе Германа сквозило сомнение. – И это вы называете богатством?
– Всё относительно, – повторил Эйнштейн. – На шесть марок, Герман, можно купить много денег. Сотни, а возможно, и тысячи. Не хотелось бы тебе, коллега, получить тысячу или пару тысяч марок?
Разумеется, Герман этого хотел, однако не слишком-то верил, что это возможно.
– Нельзя же за гроши купить сотни и тысячи, – усомнился он, – тогда зарабатывать деньги было бы проще простого. Тогда бы никто не работал.
– Разве я работаю? – возразил Эйнштейн. – Нет, Герман, я уже давным-давно забросил это дело. Ни один разумный человек этим не занимается. Тебе доводилось когда-нибудь слышать о процентах, коллега?
Герман неуверенно кивнул. Слышать-то это слово он слышал, причём не один раз, однако что оно точно значит, не знал.
Эйнштейн продолжал:
– Я объясню тебе, Герман. Проценты означают, что тому, у кого есть деньги, не нужно ничего делать. Деньги размножаются совершенно самостоятельно. Их становится всё больше и больше. Они возникают буквально из ничего. Это похоже на фокус, не правда ли? Но этот фокус непременно срабатывает. Я бы продемонстрировал тебе это, Герман, если бы случайно не растратил вчера весь свой капитал. А на пустом месте дело не начнёшь.
– А каким же образом они размножаются? – спросил Герман. – Разве такое бывает?
Эйнштейн сдвинул очки на лоб.
– Профану понять это очень трудно. Но тебе повезло, я как раз крупный специалист в этой области. Так что я попытаюсь как можно доходчивее разъяснить тебе суть дела, однако ты должен внимательно следить за ходом моих рассуждений. Итак, предположим, что я банк, а ты – это ты. Теперь ты даёшь мне, скажем, сто марок. Ты их оставляешь на один год в банке, стало быть, у меня. По прошествии года я возвращаю тебе сто марок и даю ещё десять марок в придачу. В следующий раз ты вручаешь мне уже сто десять марок. Спустя год ты получаешь от меня, то есть от банка, уже одиннадцать марок сверх вложенной суммы, поскольку на сей раз дал мне больше, нежели в первый раз. Через два года, таким образом, у тебя на руках уже сто двадцать одна марка. И так может продолжаться бесконечно, а главное, само по себе. И называется это процент и процент с процента. Классное изобретение, ты не находишь?
– Пожалуй, – согласился Герман, – только вот тянется вся эта история уж больно долго.
Эйнштейн опять глубокомысленно кивнул:
– Ты, коллега, разумеется, прав. Суть именно в этом. Вот почему я стал путешественником во времени, как я тебе уже говорил.
– Кем стал? – изумлённо спросил Герман.
– Путешественником во времени, – повторил Эйнштейн. – Никогда об этом не слышал? Очень современная профессия. Берёт начало с той поры, когда жил мой однофамилец, профессор. Одни люди путешествуют с места на место, туда и обратно. Они перемещаются в пространстве. Путешественник же во времени перемещается в прошлое или в будущее. Например, в минувший год, на сто лет назад или в следующее тысячелетие.
Герман, разинув рот, уставился на старика.
– Вам действительно уже случалось бывать в будущем?
– Конечно, – кивнул старик, – не одну дюжину раз.
– Ну и каково там? – полюбопытствовал Герман.
Эйнштейн скривил губы:
– Ничего особенного. Можно даже сказать, скучно.
– А не могли бы вы… – Герман запнулся. – Не могли бы вы разочек взять меня с собой?
Старик почесал голову, на лице его появилось озабоченное выражение.
– Ну конечно, только знаешь ли… боюсь, ничего не выйдет. Ты наверняка слышал, как долго приходится тренироваться астронавтам, прежде чем они полетят в космос. У нас, путешественников во времени, подготовка ещё сложнее. Я потратил на специальные занятия несколько лет. Боюсь, ты просто свалишься замертво, если я возьму тебя с собой. Я не хочу брать на себя такую ответственность. Мне тебя жаль, потому что ты, Герман, на самом деле отличный парень.